Дру Милль врос в пол посреди кабинета, топорща переплетенную цветными лентами бороду и постукивая унизанными перстнями пальцами по рукоятке заткнутого за пояс церемониального кайла. Альгредо, одетый по вечернему времени в бархатный халат, замер напротив него, спиной к окну, в растерянности схватив себя за мочку уха. — Ваш Дракон? — переспросил он и снова замолчал, но теперь недоумение в его позе и голосе сменилось злостью. Через несколько мгновений гном кивнул, словно выяснив что-то для себя, и снял руку с рукоятки кайла. — Да. Просыпающийся Дракон клана Миллей. Помните такого? — Разумеется, помню. — Голос Альгредо снова был ровен, только напряженные плечи выдавали его гнев. — Окажите любезность, дру Милль, расскажите по порядку. Альгредо повел ухоженной рукой в сторону низких кресел. Гном сел, удобно развалившись и поставив ноги на скамеечку. — Бренди? — Хозяин кабинета достал из книжного шкафа начатую пузатую бутылку и два бокала. — Шестьдесят лет выдержки, неплохо, — кивнул гном. В молчании Альгредо разлил жидкий янтарь по бокалам, протянул собеседнику. В молчании оба пригубили. Роне скривился: такая изящная интрига пошла Мертвому под хвост! Наверняка гильдия ткачей наломала дров, уж слишком дру Милль уверен, что его родовую святыню похитил не Альгредо. А было так заманчиво лишить его поддержки не только Первого Гномьего Банка, но и всех горных кланов Валанты — когда речь идет о святынях, гномы на диво несговорчивы и злопамятны. — …нашли сегодня утром у вашего человека. К сожалению, допросить его не удалось. Бравые городские стражи убили при попытке сопротивления закону, — держа бокал в ладонях, рассказывал дру Милль. — Но украл Дракона не он. В банке был Рука Хисса, причем совсем мальчишка. К тому же никаких признаков контакта с Драконом на трупе не было. — Поймав недоуменный взгляд Альгредо, гном пояснил: — Вы же догадываетесь, что это не просто статуэтка. Альгредо кивнул и отпил бренди. — Когда горы были молодыми и не было в мире ни гномов, ни людей, ни эльфов, один из перворожденных Драконов, повелитель земли и недр, увидел сон. Проснувшись, он дохнул пламенем на кусок оникса, и из камня родился первый гном. И наделил его Дракон чутьем камня и металла, трудолюбием и удачей, даром приумножать богатства и красоту, и повелел хранить подземное царство. А чтобы гномы не тосковали без своего прародителя, отломил чешуйку со своего хвоста, выплавил из нее собственное подобие и оставил нам. Было это двадцать тысяч зим назад. А когда пройдет еще двадцать тысяч зим, Оранжевый Дракон вернется к своим детям и спросит, хорошо ли мы хранили и приумножали воплощенную в камне и металле красоту… Гном вздохнул, пригубил бренди, а ястреб на ветке отвернулся: раз уж Милль взялся цитировать священные книги, то все — ссоры не будет. Досадно, ну да ладно. Альгредо в любом случае свое получит рано или поздно, так или иначе. — …за себя постоять. Любого, кто задумал обмануть или обворовать Миллей, Дракон убьет, стоит его коснуться. — Весьма предусмотрительно, — кивнул Альгредо. — Проверять партнеров до, а не после. Думаю, это избавляет вас… Ястреб с сердитым клекотом взлетел с ветки и устремился прочь, в родной лес. А Рональд зажмурился и потер глаза. Смотреть, как Альгредо обращает ошибку ткачей в свою пользу? Еще чего. Вот если бы можно было самому заполучить того Дракона и не поиметь неприятностей! Но лучше перестраховаться. Кто знает, какие еще сюрпризы таит статуэтка. Гном не так наивен, чтобы рассказывать Альгредо все. Да и навлекать на себя гнев Дракона, пусть и спящего где-то под горами последние десять тысяч лет, полнейшая глупость. — Эйты, принести мне все тома Истории Яшмового Трона! — велел Роне. Наверняка там найдется не одно упоминание о Просыпающемся Драконе, а информация никогда не бывает лишней. Заодно, быть может, Роне осенит новая идея, как избавить Альгредо от скуки и лишнего времени. А то повадился писать жалобы в Конвент, требовать внеочередных отчетов на совете министров или вовсе — уплаты налогов с продажи артефактов. С него, истинного темного шера, налоги! Пф! Глава 14. Огненная кровь 2-й день каштанового цвета Шуалейда Больше всего на свете Шу хотелось превратить барона Уго в лягушку. Розовую, как его сюртук. А чтобы ему было не скучно в болоте, добавить ему в компанию белую с золотым галуном жабу, сотворенную из Люкреса, и ярко-лазурную томную гадюку по имени Ристана. На листьях кувшинок они бы смотрелись просто великолепно! Куда лучше, чем на лужайке Королевского парка. И квакали бы сами, а не слушали придворных музыкантов. То есть музыканты-то как раз Шу понравились, особенно скрипач — настоящий золотой шер. Дар его был слабым, но его музыка! О, как он играл! Скрипичная песня даже немножко примиряла Шу с необходимостью смотреть на Люкреса влюбленной овцой и делать вид, что ей совершенно наплевать на комплименты, которые Дайм отвешивает Ристане. И на то, что он то и дело целует ее затянутую в белое кружево руку. И заглядывает в пышное декольте. Проклятье. Она перевела взгляд на Каетано, который вовсю любезничал с шерой Альгредо. Та же самая картина, что и на вчерашней прогулке. Ну почему, почему брату можно делать то, что ему нравится, а она вынуждена притворяться? Вот уже час длится ширхабом нюханный завтрак на природе, и весь этот час ее реплики в основном состоят из «да, мой светлый принц» и «конечно, мой светлый принц». Разве что в самом начале он спросил ее об острове фей, и Шуалейда, хлопая глазками, поведала животрепещущую историю о своих девичьих мечтах… История этой дурацкой истории была проста. Под утро к ней в сон пришли Дайм с Роне и подробно объяснили, что соврать императорскому высочеству, чтобы объяснить странное поведение Дайма прошедшим вечером и еще более странные новости из Суарда. Потому что с рассветом к полпреду Конвента потянулись взволнованные горожане, обнаружившие крылья у своих кошек, светящихся лис на рыночной помойке и надписи вроде «улица Горшечников, 12» на спинках разноцветных крыс, придушенных крылатыми кошками. Само собой, кронпринцу о загадочных крысах тоже доложили, да и он сам вчера мог видеть эффектное зарево над островом посреди Вали Эр. — Надеюсь, ваши художества вскоре развеются, мои прекрасные шеры, — неубедительно пытаясь сохранить серьезность, сказал Роне. — Это ж надо надраться фейской пыльцой! Чтоб ты знала, моя придумчивая Гроза, наш светлый шер вчера устроил для брата такой спектакль… о… Роне восхищенно поднял взгляд, а Дайм бессовестно засмеялся. — Оно само, честно-честно! Получилось так похоже на нее, что Шу тоже засмеялась. А почему бы нет? Весело же! И вообще, жизнь прекрасна. Мама, конечно же, наговорила ей всякого разного, но вот насчет Роне она не права. Шу точно знает. Она расскажет о маминых сомнениях Роне, но не прямо сейчас. Сейчас ей слишком хорошо — с ними обоими, в их общем на троих сне. Даже жаль, что скоро уже просыпаться и они успеют только обсудить ближайшие планы. — Так что вчера от тебя хотел Люкрес? — спросила она Дайма. — Ему было ску-у-учно, — передразнил брата Дайм. — Зато как явился светлый шер, стало ве-е-есело, — в то ему протянул Роне. — Дрессированные лягушки, летающие рыбы и парад грибов на ножках, сдобренные фейской пыльцой, несказанно подняли настроение их императорскому высочеству. — Почему бы и нет? — без малейшего смущения хмыкнул Дайм. — Я рассказал Люкресу, как его прекрасная невеста скучает без него, томится и мечтает о любви. И представляет себе свадьбу с феями, несущими ее шлейф. Так вдохновенно, что создала целый остров фей. — И в доказательство открыл колбу с пыльцой, — едва сдерживая смех, продолжил Роне. — Видела бы ты рожу принца! У него от жадности так тряслись руки, что пыльца просыпалась, и он надышался. Так что не удивляйся, если утром твой недожених будет редкостно благодушен и мечтателен. — Еще бы ему не быть благодушным, когда он понюхал твое приданое, — фыркнул Дайм. — Пришлось отдать колбу ему, но ничего. Мы стрясем с фей еще. — И этого человека вся Магадемия считала трезвенником! — покачал головой Роне. — В общем, сегодня будет завтрак на природе. Придется тебе потерпеть и рассказать Люкресу сладкую сказку. Можешь дать ему понюхать еще пыльцы, вдруг она пробудит в нем человека. — Скорее гнома, — сказал Роне. — Он отрастит бороду, позолотит ее и начнет одеваться как взбесившийся попугай, а спать будет исключительно на сундуках с алмазами. В чем-то Роне оказался прав. За завтраком Люкрес сначала послушал о том, какой Шу видит их свадьбу. Щедро приправленная вчерашней ирреальностью сказка ему однозначно понравилась, а в глазах заблестело золото, золото и еще раз золото! То есть фейская пыльца, которая дороже золота раз так в сто. А потом Шу с некоторым даже интересом послушала экскурс в экономику империи. Что-то об экспорте пыльцы и фейских груш, редких ингредиентов и лекарственных трав из ирийских лесов, активизации торговли с Сашмиром и прочая, прочая. Из всего этого Шу вынесла лишь одно: Валанта нужна Люкресу не меньше, чем магический дар. Правда, в ответ на экскурс в экономику Люкрес получил экскурс в историю от Тодора Суардиса. Ничего нового, если вдуматься. Отец всего лишь напомнил Люкресу, что ире и гномы заключили договор не с империей, а с Суардисами, и если вдруг вместо Суардиса на трон Валанты сядет Брайнон — договору придет конец. Гномы, быть может, и заключат новый с империей, а вот ире — нет. Скорее уж Истинный Лес закроет границы и вообще исчезнет из недружелюбного мира. Никаких островов фей или парков вроде того, где они сейчас завтракают, уже не будет. И не будет экспорта пыльцы, шерсти единорогов и много чего еще. Потому что ире — редкостно упрямые и недоверчивые существа… А еще у них редкостное чувство момента. Под конец речи Тодора, когда Люкрес начал недовольно хмуриться, к королевскому столу слетелись феи. Они расселись на кувшинах, бокалах и вазах с цветами, и принялись кивать каждому слову Тодора. А когда он договорил, восторженно засвистели и заулюлюкали. — Какая прелесть, — справившись с досадой, улыбнулся Люкрес. — Нет ничего приятнее, чем видеть искреннюю дружбу между нашими народами. — Суардис! Суардис! — поддержали его феи, взлетевшие над столом и осыпающие всех присутствующих пыльцой с крылышек. — Да здравствует Суардис! Шу не уловила момент, когда несколько фей зависли над Каем, и тем более не поняла, откуда они взяли корону Суардисов. Но… это же феи! Под «ласковым» взглядом Люкреса феи надели светящуюся зеленью корону из земляничных листьев на голову Кая — который вообще не понимал, что происходит, ведь глаз на макушке у него нет. — Да здравствуют Суардисы! — вопили феи, прыгая в воздухе и не только. — Да здравствует наш остров! Ура! Кто-то из них уже успел нырнуть в бокалы и кувшины и теперь плавал и нырял в вине. Несколько фей маршировали по столу, держа вилки вместо алебард. Десяток-другой устроили игру в салочки над столом и прятались друг от друга то в прическах дам, то в их декольте, то в кружевных жабо и шелковых платках кавалеров. И все это — под звенящий смех и хулиганские вопли. Вот как так можно кричать славу королю, что это звучит словно «Торре, торре!» на бычьих скачках? Придворные, не привычные к таким развлечениям, сидели неподвижно и даже моргать боялись. Слуги замерли, не понимая, то ли выплескивать испорченное феями вино, то ли быстрее уносить бокалы и кувшины в сокровищницу — ведь в них драгоценная фейская пыльца. И надо ли отгонять от короля расшалившихся фей, ведь они нарушают этикет, или следует подать им завтрак, как послам дружественного государства? Первой опомнилась Бален. Хоть маленькие лесные ире приходились ей весьма дальней родней, но родней же! Достав откуда-то дудочку, Бален сыграла простую танцевальную мелодию — и феи, позабыв свои игры, слетелись к ней, расселись на ее плечах, руках и голове, прицепились к платью, а кому не хватило места — так и остались виться вокруг, то и дело пытаясь спихнуть более удачливого родственничка с теплого места. А те, кому теплое место досталось, уже подпевали мелодии Бален. Музыканты во главе со скрипачом тоже подхватили так понравившийся феям напев. — Прошу прощения, брат мой Люкрес, — следом опомнился Тодор. — Наши друзья слишком рады знакомству с вами, чтобы вести себя сдержанно. Люкрес лишь покосился на земляничные кусты с ягодами, выросшие на голове у Кая вместо иллюзорной короны, и лучезарно улыбнулся. — Я тоже очень рад знакомству. Для меня большая честь участвовать в этом празднике. — Цени эту честь, Брайнон! — раздался звонкий голосок где-то над его головой, и на него посыпались лепестки и листья: розы, ромашки, кувшинки… лягушки… — Да пребудет с тобой благословение Леса! — Куа-а-а! — пропела синяя бородавчатая жаба, едва приземлившись ему на макушку, и тут же спрыгнула. Сначала в тарелку, расплескав из нее соус, а затем и на землю. — Куа-а! Ква! — Это великая честь, брат мой, — важно кивнул король Тодор. — Лес видит твои помыслы и всегда воздает добром за добро. — Вы так прекрасны, мой светлый принц! Так добры! Я знала, я знала, что вы понравитесь феям! — заверещала Шу и схватила Люкреса за руку, словно собираясь эту руку облобызать. — Ах, мой принц, пойдемте танцевать! Танцевать с феями, что может быть прекраснее! — Ква-ква! — отозвалась синяя жаба, вспрыгивая на стол и снова раздувая огромные желтые пузыри на горле. — Куа-а-а-а!