Он поздно встал и теперь направлялся на встречу с Рози, чтобы повести ее на ленч. Он зайдет за ней домой, и они найдут какое-нибудь симпатичное местечко. Стоял прекрасный день ранней осени, и своим счастьем Паук заражал все вокруг. Ведь Паук был практически богом. А когда ты бог, твои эмоции распространяются на всех — остальные их просто перенимают. Мир людей, кто оказывался рядом с Пауком в тот день, когда он был так счастлив, становился чуть ярче. Если он что-нибудь напевал, окружающие тоже начинали напевать в унисон — как в мюзикле. И, конечно, если он зевал, то зевала и сотня людей вокруг, а когда он чувствовал себя несчастным, его обида расползалась как речной туман и действительность становилась унылой для всех, кто попадал в эту пелену. Нет, Паук ничего не делал, он просто был. В настоящий момент только одно умеряло его счастье: он решил рассказать Рози правду. Паук не слишком хорошо это умел. Правду он считал по сути податливой и ранимой, скорее делом мнения, чем фактом. А когда приходилось, Паук свое мнение выражал весьма убедительно. То, что он выдает себя за другого, его не смущало. Ему нравилось выдавать себя за другого, поскольку укладывалось в его планы, которые были довольно просты и которые до сего момента сводились к следующему: а) развлекаться и б) сбежать прежде, чем наскучит. В глубине души он знал, что сейчас самое время уйти со сцены. Мир — все равно что торт: слюнявчик надет, и под рукой полно лимонада, а еще всевозможные столовые приборы, чтобы полакомиться сладким. Вот только… Вот только ему не хотелось уходить. Что-то внутри подталкивало его передумать — и от этого Пауку становилось не по себе. Обычно он вообще ни о чем не думал. Если живешь бездумно, все кажется чудесным, и до сих пор инстинкт вкупе с прихотями и чудовищным везением отлично ему служили. Но даже на чуде далеко не уедешь. Паук шел по улице, и встречные ему улыбались. Он договорился с Рози, что зайдет за ней, и потому приятно удивился, увидев, что она ждет его на углу. Испытав укол чего-то (ему и в голову бы не пришло называть это совестью), он помахал. — Рози? Эй! Повернувшись, она пошла к нему навстречу, и Паук невольно расплылся в улыбке. Все как-нибудь образуется. Все уладится. Все будет хорошо. — Ты выглядишь на миллион долларов, — сказал он. — А может, на два. Чего бы тебе хотелось? Рози улыбнулась и пожала плечами. Они как раз проходили мимо греческого ресторанчика. — Как тебе греческая кухня? Невеста Толстого Чарли кивнула. Спустившись на несколько ступенек, они вошли в зал ресторанчика. Внутри было темно и пусто, заведение только что открылось, и владелец отвел их в укромный уголок подальше от входа. Они сели друг против друга за столик, которого едва-едва хватало для двоих. — Я кое-что хотел тебе сказать, — начал Паук. Рози молчала. — Ничего дурного, — продолжал он. — Но и хорошего тоже ничего. Ну… Тебе нужно кое-что знать. Владелец спросил, готовы ли они сделать заказ. — Кофе, — сказал Паук, и Рози в знак согласия кивнула. — Два кофе. И не могли бы вы оставить нас на пять минут? Нам нужно серьезно поговорить. Владелец удалился. Рози поглядела на Паука вопросительно. — Ладно. — Он сделал глубокий вдох. — О'кей. Просто дай мне сказать, потому что это трудно, и не знаю, смогу ли я… ладно. О'кей. Послушай, я не Толстый Чарли. Знаю, ты думаешь, что я это он, но нет. Я — его брат, Паук. Тебе кажется, что я это он, так как мы… вроде как… похожи. Она молчала. — Ну, не слишком похожи. Но… Знаешь, мне тоже непросто. Л-ладно. Я не могу перестать думать о тебе. То есть я знаю, что ты помолвлена с моим братом, но… вроде как… хочу спросить, не хочешь ли ты бросить его и… встречаться со мной? Прибыл полный кофейник на серебряном подносе. И две чашечки. — Греческий кофе, — возвестил принесший его владелец ресторанчика. — Да. Спасибо. Но я же просил на пару минут… — Очень горячий, — сказал владелец. — Очень горячий кофе. Крепкий. Греческий. Не турецкий. — Отлично. Послушайте, если вы не против… пять минут. Пожалуйста. Пожав плечами, владелец ушел. — Ты, наверное, меня ненавидишь. На твоем месте я, наверное, испытывал бы то же самое. Но я не о том. Больше всего на свете мне хотелось бы… Но она только смотрела на него без всякого выражения, и он сказал: — Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что угодно. Ее губы шевельнулись, точно она подбирала нужные слова. Паук ждал. Рот Рози открылся. Сперва Паук решил, что она съела инжир или шоколадку, ведь между зубов у нее темнело что-то коричневое и никак не похожее на язык. Это «нечто» дернуло головой, блеснуло газами: маленькие, темные глазки-бусины уставились прямо на Паука. Рози невероятно широко разинула рот, и из него вырвались птицы. — Рози? — неуверенно сказал Паук. Внезапно зальчик ресторана заполнился клювами и перьями, хвостами и когтями. Одна за другой птицы вылетали из горла Рози, и каждую сопровождало покашливание, словно бы девушка задыхалась, извергая на Паука пернатый поток. Защищая глаза, он вскинул руку, и вдруг стало больно запястью. Он отмахнулся, но еще что-то метнулось к его лицу, метя в глаза. Паук отдернул голову, и клюв только оцарапал ему щеку. Мгновение кошмарной ясности: через стол от него по-прежнему сидела женщина, но как же он мог принять ее за Рози? Для начала она была старше, и иссиня-черные волосы тут и там подернулись серебром. Кожа у нее была не белой, как у Рози, а угольно-черной. Одета она была в потрепанное пальто охрового цвета. И вдруг она улыбнулась и еще раз широко открыла рот, а в нем показались острые клювы и безумные глаза морских чаек… Паук не стал думать. Он действовал. Схватив одной рукой кофейник, другой он сорвал с него крышку, а потом дернул им в сторону сидящей через стол женщины. Выплеснулось его содержимое — обжигающе горячий черный кофе. Женщина зашипела от боли. Птицы били крыльями в зальчике подвального ресторана, но теперь стул по ту сторону стола опустел, и пернатые беспорядочно заметались, натыкаясь на стены. — Сэр? — спросил владелец. — Вы не ранены? Прошу прощения. Наверное, они залетели с улицы. — Все в порядке, — отозвался Паук. — У вас на лице кровь, — сказал владелец. И протянул Пауку льняную салфетку, которую тот прижал к щеке. Царапина саднила. Паук предложил помочь выгнать птиц. Он открыл дверь на улицу, но в ресторанчике птиц не было, как не было их тут, когда он сюда вошел. — Вот, — сказал он, доставая пятифунтовую банкноту. — За кофе. Мне нужно идти. Владелец благодарно кивнул. — Оставьте салфетку себе. Уже собираясь переступить порог, Паук вдруг остановился. — Когда я пришел, — спросил он, — со мной была женщина? Владелец посмотрел на него озадаченно, вероятно, даже испуганно — Паук не мог бы сказать наверняка. — Не помню, — словно бы в забытьи ответил владелец. — Женщину я бы запомнил. Но если бы вы были один, я не посадил бы вас в нише. Не знаю, просто не знаю. Паук вышел на улицу. День был по-прежнему ясен, но ласковое солнышко уже не утешало. Он огляделся по сторонам. Увидел голубя, который, лениво переминаясь с лапы на лапу, клевал брошенное кем-то мороженое, воробья, вопросительно поглядевшего на него с карниза. И высоко над головой — мазок белого в солнечном свете: расправив крылья, в вышине кружила чайка. Глава девятая, в которой Толстый Чарли идет открывать дверь, а Паук знакомится со стаей фламинго Привычное невезение стало вдруг изменять Толстому Чарли. Он прямо нутром это чувствовал. Взять, например, обратный перелет в Лондон. Билеты на рейс, которым он возвращался домой, продали дважды, и поэтому его посадили в первый класс. На полпути через Атлантику стюардесса пришла сообщить, что он выиграл призовую коробку шоколадных конфет, и подарила ему ее. Положив коробку на полку для ручной клади, он заказал «драмбуйе» на льду. Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно. Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается. Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет…