Поскольку дело было зимой, черника в пирог пошла замороженная, Оля собирала ее много и держала в морозилке. - Кто же теперь будет печь черничный пирог? - горестно вздохнула мама. - Наверно, мы с женой… - чуть помедлив, сказал Максим. Мы в последний раз помянули Олю и собрались уже уходить, как вдруг раздался звонок в дверь. - Кто бы это мог быть? - удивилась мама. - Запоздали они на поминки… Максим пошел открывать, и вскоре на пороге появился молодой мужчина в очках, за ним виднелись двое парней в форме, между ними испуганно заглядывала в дверь соседка Зоя, которая только что ушла, а теперь вот зачем-то снова заявилась. - Гражданин Красноперов? - официальным голосом осведомился парень в очках. - Вы арестованы по подозрению в убийстве вашей жены Красноперовой Ольги Ивановны. - Что? - Мы все окаменели, только у меня в голове вертелась мысль насчет фамилии. Надо же, Оля взяла фамилию Германа. Несерьезная какая-то фамилия, красноперка - рыбка маленькая, несолидная. - В чем дело? - Первой опомнилась мама в инвалидном кресле. - Объяснитесь! - Не положено, - строго сказал молодой человек, но тут же смягчился и объяснил. Оказалось, что Олю отравили. Ну да, таким веществом, которое, попав в организм, вызывает симптомы, похожие на инфаркт. Эксперт подумал, что дело ясное, при вскрытии особо не заморачивался, но все же послал результаты в лабораторию. Там все тянули, потому что очередь, начальство распорядилось выдать тело, так что когда пришли результаты, Олю уже похоронили. И только этому парню в очках было до всего дело, потому что он сообразил, что вещество, которым отравили Олю, используется в производстве чего-то там, какого-то удобрения, что ли, и на этом производстве работает Олин муж. Ну да, Оля говорила, что он по образованию химик. - Боже мой! - вскричала Олина мама, с ужасом глядя на Германа. Тот молча вышел и вернулся через пять минут с небольшой сумкой. Заранее, значит, готовился, ждал, что за ним придут. В полном молчании Герман прошел к двери и остановился. - Понимаете, - тихо заговорил он, - все дело в черничном пироге. Я ненавижу лесные ягоды, а она все пекла и пекла его с упорством, достойным лучшего применения. Традиция, семейный рецепт! - Он повернулся к теще, а та только смотрела на него в ужасе и молчала. - И даже зимой она не могла не печь этот треклятый пирог! - Герман заговорил громче. - На каждый праздник, даже на мой день рождения! И у нее всегда были синие губы и ногти, как у покойницы, я просто больше не мог этого терпеть! - Пройдемте, гражданин Красноперов! - Один из полицейских тронул Германа за плечо. - Я вот что подумал, - Герман увернулся от руки полицейского, - сегодня первый раз, когда за столом нет черничного пирога. Представляете - первый раз за десять лет! И он начал смеяться - громко, взахлеб, у него текли слезы. Полицейские тянули его за рукава, он даже не мог идти, все падал на колени, они так и потащили его волоком, и собака Жулька выла, привязанная в дальней комнате. А мы все молчали, даже мама в инвалидном кресле. Прошло несколько месяцев, и наступил август. Незадолго до Олиных именин позвонила Люся, привыкла, наверное, за столько лет звонить мне в это время. «Герман сидит в психушке, - сказала она, - его отправили туда на экспертизу, да все тянут. А если установят, что он сумасшедший, то там и оставят, суда не будет». Я слушала ее вполуха, зажав трубку плечом. - Знаешь, - сказала Люся грустно, - наверно, мы никогда больше не поедем к Оле на дачу. А жалко, традиция все-таки… А ты что молчишь? - Я не молчу, - пропыхтела я, пытаясь одновременно делать несколько вещей, - извини, я тут занята… Послезавтра был день рождения Оли. Обычно я вставала в этот день пораньше, чтобы успеть на электричку, но сегодня некуда было торопиться, так что меня разбудил звонок телефона. - Ты представляешь, - орала в трубку Люся, - ты представляешь, Герман покончил с собой! - Да ну? - Сон мигом с меня слетел. - И как же? - Выбросился из окна! - рапортовала Люся. - У них там решетки, так он как-то выбрался на лестницу, ну и сиганул с седьмого этажа! А до этого такой спокойный был, послушный, за ним и не следили… - Ну, совесть, наверно, замучила… - Я зевнула. - Да нет, кто-то прислал ему пирог с черникой! Да-да, тот самый, который Оля пекла! Из свежей черники, и розетки со свечками такие же! Ну, он как увидел - так сразу побежал на лестницу, да и в окно!… А что ты не отвечаешь? Я молча рассматривала кухонный стол, заваленный обрезками розовой бумаги, и кастрюлю с остатками засохшего теста, и полотенце, заляпанное давленой ягодой. А ведь все знают, что черника не отстирывается… Повесив трубку, я решила заняться уборкой. Сгребая все в пакет для мусора, я обнаружила листок с рецептом черничного пирога, который после долгих уговоров продиктовала мне позавчера Олина мама. Да, пирог получился не очень красивый, розетки кривые, да и на вкус немного кисловат. Оля умела его печь, этого у нее не отнимешь… Я хотела выбросить рецепт, но передумала. Сложила листок аккуратно и убрала в ящик стола. Возможно, он мне пригодится. Мне очень не понравилось, как Олин сын Максим слегка помедлил, перед тем как пообещать, что черничный пирог всегда будет у них на столе. Каждый праздник. ТРАДИЦИЯ… Елена Логунова Бизнес Деда-Яги - Бусинка моя! - Знакомый голос дрожал. По моему лицу щекотно проехалась бахрома пледа, которым я во сне укрылась с головой: ночью в дачном домике было холодно. Я попыталась удержать уползающее покрывало, но оно вывернулось, как живое, и свистнуло по моему телу со скоростью ковра-самолета. - Проснись, проснись, проснись! - Уже. - Я села, с трудом разлепила глаза и обреченно посмотрела на Петрика. - Ну, что случилось? Правильно было бы спросить: «Ну, что ЕЩЕ случилось?», но я проявила деликатность. Нехорошо было бы травмировать тонкую душевную организацию друга прямым намеком на то, что мне не нравится, когда меня будят среди ночи, чтобы я поймала «ужасного паука» или прогнала «кошмарную мышь». - Подвинься. - Дарлинг потеснил меня на диване и бухнулся рядом. - Мне приснился страшный сон! - Как будто ты облысел? - Я хорошо знала, что это самый страшный кошмар моего друга. - Фу на тебя! Не настолько страшный. - Петрик вздрогнул, поежился, пробормотал: «Чур меня, чур!» - Но тоже жуткая фантастика. Мне приснилось, будто я стал младенцем. О ужас - маленьким, толстым и розовым. Точнее, оттенка «розовое кружево». Или «королевский розовый»? Или «розовая вишня»? - Он задумался, припоминая то ли свой сон, то ли дизайнерскую «Библию цвета». - Давай дальше, - попросила я, пришлепнув ладонью предательский зевок. - И я был то ли мальчиком, то ли уже нет… - И где же тут фантастика? - Но главное не это. Мне снились ведьмы! - Какие ведьмы? - Я потеряла нить. - Такие! - Петрик встал и покружился, защипнув пальчиками с двух сторон короткие штанишки летней пижамы. - Грациозные, в прелестных длинных платьях из фатина или вуали, а может, из органзы, хотя нет, она хорошо держит форму, а то было что-то легкое, струящееся… О, я понял: шифон! Он так обрадовался своему внезапному пониманию, что окончательно просветлел челом, забыв неприятную составляющую увиденного сна. - Петя, если ты хочешь обновку, то Покровский купит тебе что угодно. Хоть из шифона, хоть из шифера… - Язвишь, как те ведьмы, - укорил меня дружище и снова сел рядом. Ткнул мне в бок локтем. - Противная бусинка! Я забыл, что хотел сказать. - Что-то про ведьм, - напомнила я и откровенно зевнула. - Но что? Мы замолчали. Петрик - в задумчивости, а я - снова погружаясь в сон и незаметно, как Пизанская башня, кренясь в сторону подушки. Вдруг, ударив по глазам, зажегся свет. Доронина хлопнула по выключателю злобно - как прибила комара - и без намека на симпатию и приязнь вопросила: - Ну, что еще?! Вот кто абсолютно лишен похвальной деликатности - наша добрая подруга и злая начальница! - Помяни ведьму… - пробормотала я в театральном режиме «реплика в сторону». - Я все слышу! - сказала Дора и прошлепала босыми ногами по полу, плюхнувшись третьей на многострадальный диван. - Сами вы ведьмы и ведьмаки. Почему снова не спите? Мы приехали отдохнуть, но каждую ночь подрываемся по тревоге! То у вас мыши, то пауки, то комары, то теперь ведьмы. Лучше бы я в городе осталась, там мне только рейсеры-гонщики спать мешают, но на них даже злиться невозможно - убогие же, безмозглые, и жизнь у них совсем короткая… Я устыдилась. Доронину мы с Петриком притащили на дачу, пообещав ей тихий, безмятежный отдых от утомительной и нервирующей роли величественной семидесятилетней Феодоры Михайловны. На харизме этого мифического персонажа держится наше общее дело: клуб «ДОРИС», что переводится как «ДОставка Радости И Счастья». Это такой безвредный опиум для состоятельного народа женского пола, ничего криминального, но двадцатисемилетней Доре приходится играть эффектную моложавую бабулю, и это забирает у нее много сил. Сама я согласилась на эту поездку в глушь, в деревню, терзаемая чувством вины. Дело в том, что Петрик решил отправиться на дачу после тренинга, который придумала я. Очередное заседание нашего клуба проходило под девизом «Должна быть в женщине какая-то загадка», и я как штатный копирайтер сочинила для Феодоры нашей Михалны весьма убедительную речь. Там было что-то про необходимость удивлять окружающих резкой переменой взглядов и позиций и великую пользу внезапного ухода от повседневной суеты, перезагрузки и сонастройки со струнами Вселенной. Сама я большую часть этой лучезарной чуши благополучно забыла, а вот дарлинг наш ею неожиданно проникся.