Они так и не приступили к ужину, ожидая. Разлили по мискам и ждут. Не дошло, уважение оказывают или пока кто-то грязь убирает, не положено. Супом это изделие назвать было сложно. Парочка листиков капусты и две жиринки на миску. Все. Ну, хлеб, конечно. На нос по полбуханки черняшки. Липкая и непропеченная масса, грамм триста. Да уж. Не балуют арестованных питанием. – Может, подождем, пока принесет из трактира? Взгляд у мальчишки стал тоскливым. – Да ты кушай! – поспешно сказал. Он явно голодный, и мои булки не насытили. – Потом добавим. Старик, в отличие от него, поспешно хлебать не стал. – Лукич, смотрю и недоумеваю. За что здесь, если не секрет? – Попытка кражи в ювелирном магазине, – с гордостью заявил дед. – Схватил с прилавка и убежать не сумел? – Почти. Разбил прилавок, а вот убегать и не пытался. – Почему? – Такого еще не приходилось слышать. – Зима, – сказал исчерпывающе. Видимо, лицо у меня было соответствующее. Тупое. – Максимум шесть месяцев, учитывая отсутствие судимостей и преклонный возраст. Пока холода, пересижу в теплой камере. В тюрьме кормят лучше. Макароны дают, иногда и с мясом, а не как здесь – помои. – Ты ж в первый раз или случалось? Откуда про меню подробности? – В моем возрасте, – слегка усмехаясь, – есть много самых разных знакомых. Вот и вы, Николай, типус очень любопытный. Доводилось слышать фамилию. Это он слова дежурного на ус намотал. Неужели весь Подольск уже в курсе? – Врут! – говорю, отмахиваясь. – Все врут. – Как скажете, – покладисто соглашается. – Прости, Лукич, – бормочу, когда тот доел, – неужели никого близкого нет, чтоб приютил. – Судьба, видно, такая, – совершенно спокойно говорит. – Годков мне уже за девяносто. Родился еще в крепостном сословии и, когда свободу дали уже взрослым, женатым был, с детишками. По-разному тогда было, кто и в купцы выбился, да в нашей деревне вышло как бы не хуже. Прежний барин-то человек понимающий, лишнего не драл. В плепорцию. И ему чуток, и нам хватало. А земли у нас скудные, большого урожая не было. Так прежде следил, чтоб деревня не вымерла, а с новым порядком мы должны стали выкупные платить сверх обычного. Речь у него мало напоминала деревенскую. За местного запросто принять можно. – Когда наследник обнаружил, что особо много не взять, он продал какому-то чужаку. Тот и вовсе у нас не появлялся. Назначил управляющего. А тот стал воровать, набивая карман, – Лукич аж причмокнул, – да все отписывал хозяину, что взять нечего. А с нас вдвойне выбивал. Потом еще раз продали, и уже новый не тащил все себе, зато за арендованные земли цену задрал. А без них ложись и помирай. Свой участок с гулькин нос. Платили, куда деваться. И все б ничего, мы привычные, да Большой голод пришел. 1891-й? Это ему за шестьдесят стукнуло. Живая история, ага. Кто-то еще помнит давно померших царей. – Я старый уже был, работать мог, да еды совсем нет. Лишний рот. Ушел кусочничать[16]. Половина деревенских, почитай, разбрелась тогда. Ну, кто и сумел зацепиться в городе, другой помер. Мой внук в Подольск аж добежал. На фабрику устроился, до мастера дорос. Женился, детей завел. Меня к себе позвал. Уважал. А потом война. Оба его сына погибли в бою с германцами. Их жены меня не слишком привечали, а сам с благоверной и дочерью от испанки преставились. И остался я опять ни с чем. В родной деревне никому не нужен, а в городе вроде как дом. Только долги какие-то внезапно от внука всплыли. Лжа-то голимая, – сказал с чувством, – я б знал. Не брал он ни у кого. Хорошо жили и так! А эти, – тут прозвучала непечатная фраза, – крючки, семя крапивное, выставили из родного дома. Восемь лет тянул, а сил больше нет. Не переживу зиму на улице. Подают у нас так, что едва кормиться хватит. Скупые люди. Здесь хоть в тепле. Утешать как-то неуместно, что сказать и с высоты прежнего опыта, не представляю. На мое счастье, в очередной раз лязгнул замок. В отворившуюся дверь дежурный поставил практически не изменившиеся в будущем судки. Контейнеры из жести, вставляющиеся друг в друга, с ручкой. – Посуду не ломать! – сказал внушительно, скорее для сведения, чем по делу. – Не сдохли? – поинтересовался в адрес побитых. – Значит, терпит до утра. Нам достался для питания настоящий горячий плов. С рассыпчатым рисом, луком, морковкой, чесноком и приличными кусками говядины. В дополнение куча беляшей с разнообразной начинкой. В татарский трактир, что ли, кого погнал? Подозреваю, стоит это удовольствие раза в два меньше полученного, однако и за то спасибо. Гораздо приятнее предложенных бесплатно помоев. – Сейчас поделим, – говорю специально для Вани, косящего одним глазом на богатство, вторым на меня, – как раз на троих хватит. Голод не тетка – пирожка не поднесет. На самом деле не могу поручиться, как живется крестьянам, толком не интересовался, но среди моих знакомых никто не страдает от недоедания. Даже безногий сапожник с семейством. Рубаха может быть в заплатках, по улице бегают босыми, но не слышал о пухнущих с голода. Продукты дешевы, и почти у каждого возле дома огород, а многие держат корову или козу. Последнее признак чуть ли не нищеты. А по факту в нашем районе у всех своя картошка и разные овощи. Свиней выращивают, у некоторых и сад имеется. Яблоки, вишня. – Наутро твоя доля останется, – выкладывая в миску мальчишки пару ложек плова и добавив один беляш, обещаю. Еще не хватает, чтоб загнулся от заворота кишок. Дед прав. Чисто машинально проверяю состояние его желудка и в изумлении ощущаю знакомое эхо, когда моя внутренняя энергия отбрасывается его Ци. Тут как с магнитом. Однополярные отталкиваются. Опаньки. Стоило сесть в тюрьму, чтоб получить нежданный подарок. Это ж как выиграть в лотерею. В том мире приблизительно двое на триста тысяч имели способности. На каждый десяток добившихся результата у пяти слабые, у троих средние, двое моего уровня, но то без практики. Частенько дело не в силе, а умении работать с энергией. Почему здесь должно быть иначе? Не пытался искать прежде, а зря. – Голова закружилась? – спрашиваю вкрадчиво. – Нет, – испуганно отвечает. Врет. Явно решил, сейчас отберу уже врученное. – Ну и ладно, – изображаю согласие. Глава 18 Забастовка На выход позвали, когда уже сладко заснул. Побитых деятелей абсолютно не боялся, пусть хоть сорок раз затаят злобу. Во-первых, мой тигр всегда предупредит об опасности. Во-вторых, вряд ли у них хватит здоровья и смелости попытаться вторично. Хотя, как в анекдоте, достаточно самой первой причины. Возле сменившегося дежурного стоял собственной персоной Сергей Александрович, нетерпеливо постукивая пальцами. – Вы свободны, – сказал адвокат. – Арест неправомочен. Претензии имеются? – Не-а, – широко зевая, отказываюсь. Не на качество же плова жаловаться. – На два слова, – киваю в сторону. Абсолютно не требуются чужие уши. – Только не говорите, – произнес Сергей Александрович вполголоса, – что требуется извинение от начальника сыскной полиции. – Мои амбиции так далеко не простираются, но арестовывать меня не за что… – Задерживать. – Это ваше юридическое словоблудие абсолютно не важно. Могу быть уверенным, что он не откроет дело, как грозился? – Он имеет право возбудить… – В смысле все дружно умоют руки, потому что внезапно обнаружится нарушение законов? – Я не это хотел сказать. – О, я сильно понятливый. Хорошо, – останавливаю очередное возражение резким жестом. – Здесь в камере сидит мальчишка лет двенадцати. Иван Белов. За мелкую кражу. Колбасу спер. Сделайте одолжение, заплатите ущерб за него и закройте дело. Вряд ли это столь важно для полиции, чтоб кто-то возражал. Рублей в пять обойдется. Верну завтра. Я, – не давая вставить слово, продолжаю, – подожду снаружи. На улице обнаружились аж две пролетки, и возле одной из них торчала Анна, нервно куря папироску в длинном мундштуке. Она не особо увлекается этим делом, да и с самого начала при мне просил не дымить. Нас так давили с запретом на табак, что невольно убедили. Даже угодив в прошлое, продолжаю бороться. Ну не нравится, когда от моей женщины несет этим запахом. Неприятно. Марихуана и то лучше пахнет. Она просияла при моем виде, машинально отшвыривая бычок. Вроде из-за меня готова на жертвы, а чисто по-здешнему швыряет мусор куда попало. У нас за такие вещи зверски штрафовали, и до сих пор ничего на улице не кидаю, а тащу до ближайшей урны. Эти бытовые привычки так просто не выбить. Хорошо еще не пытаюсь сортировать по принадлежности. Все равно нет соответствующих ящиков под пластик, стекло и прочие бумаги. Да и выбрасывают с огромным разбором. Не у одного Ермолая в сарае куча старых вещей. А вдруг пригодятся. – Заходить в полицию неприлично, – демонстративно пожимаю плечами, – а раскатывать ночью с чужим мужем нормально? – Мог бы и поблагодарить, – возмущенно заявила Анна, – скотина. Ну, это она любя. Как и мои прежние жены. Рано или поздно в общении переходили на сомнительные эпитеты. Видать, есть нечто в моем характере, провоцирующее. – Между прочим, к Альбине Васильевне – жене градоначальника – специально ездила. Иначе б сидел все выходные, пока присутствие не откроется. – Непременно расцелую во все места, – негромко говорю, – но только не сейчас. Спорю на что угодно, прямо сейчас в спину пялятся, и извозчик внимательно слушает. Завтра слушок пойдет по всему городу. – И уже в полный голос: – Передайте Альбине Васильевне огромную благодарность и скажите всем: с сегодняшнего дня прекращаю всякую целительскую деятельность. Я за чьи-то проблемы сидеть в тюрьме не намерен. Имея столь явного недоброжелателя в среде полиции, опасаюсь за себя. Раз уж способен кинуть в камеру по прихоти, то и показания лживые выбить не постесняется. Так что лавочка закрывается, и прошу более ко мне не обращаться. В ближайшее время уеду из города, который настолько неблагодарен. Знать бы еще куда. Фельдшерская школа кроме аттестата потребует еще метрическое свидетельство и автоматом открепление от призывного участка с дополнением в виде свидетельства о благонадежности. Если, в принципе, вопрос с лояльностью решаемый, то каждый ученик по медицинской части (санитар, фельдшер и врач) моментально зачисляется на службу. Нужно ли мне это? Армия здесь двух видов – кадровые (в основном технические подразделения) и территориальные части (обычная пехота). Первые сплошь добровольцы, вторые на год. Я так понял, для уменьшения оборонного бюджета. Заодно дается минимальная военная подготовка основному контингенту. И это после трех лет прилежных трудов по грызению гранита науки. А фельдшер после окончания учебы аж два года в части трудиться обязан. Совершенно не тянет снова маршировать на плацу. К тому ж по части анатомии и физиологии с гигиеной могу сам лекции читать, и жаль потерянного времени, как и на необходимые якобы геометрию с остальными общеобразовательными предметами. Что действительно важно, так фармакология и рецептура. Здесь лекарства другие, и отсутствует аппаратура полностью. Никаких УЗИ и томографов. Все на интуиции и опыте. Мне огромный плюс с ходу, но я ж понятия не имею про здешние распространенные болезни, особенно инфекционные. Притом холеру лечить не умеют. Про водно-солевой баланс не подозревают. Да что там говорить, про переливание крови при шоке в больнице не слышали[17]! – Ты это всерьез? – спросила Анна. – Более чем. И про отказ заниматься здешними дамами, и про отъезд. В Москву все равно скоро нужно, – опять тоном ниже. – А пошантажировать начальство через их супруг – святое дело. Сегодня они мне улыбаются, а завтра сдадут с потрохами. Мы ничего не можем, закон есть закон. Без медицинского образования лечить запрещено. Справедливо. Но тогда и я им ничем не обязан. Пусть либо поставят Клинова на место, чтоб в мою сторону смотреть боялся, либо не ждут, что побегу по первому зову. Уж что-что, а без клиентуры не останусь, только подальше отсюда. Не обижайся, – сказал, помолчав, – но тут уж выбор между моей шкурой и твоей возможностью влиять на здешний высший свет. Вали все на мою дурь и останешься в стороне. – Ты правда думаешь, что для меня это настолько важно? От необходимости отвечать спасло появление адвоката в сопровождении Вани. Мальчишка был слегка растерян, но смотрел живо. Характер у него имеется, раз не стал терпеть побои. Да и не дурак. Остальное приложится. – У меня для тебя работа есть, – говорю серьезно. – Кормить стану от пуза и платить чуток. За лень по шее получишь. Пойдешь? – Когда приходить? – деловито спросил Ваня. – Даже не спросишь, что за работа и сколько заплачу? – Не-а, – шмыгнув носом, – зачем? Мне прежде и вовсе ничего не давали. – Может, и мне не надо?