— Папа, — говорю я. Я отчаянно хочу узнать, что происходит. Его грудь вздымается, он дышит напряженно и медленно. — Твоя мать скоро будет дома, и мы все тебе объясним. Ненавижу оставаться в неведении. — Папа, вся эта секретность меня пугает. Успокой меня, скажи, что ты и мама в порядке. — С нами обоими все в порядке. — Надломленность в его голосе и напряженная поза говорят об обратном. Он смотрит на мои руки и замечает перчатки. — Тебе холодно? — озабоченно спрашивает он. — Я… Ну, хотела их надеть. Понимаешь? Папа кивает и сжимает губы. Пока мы едем в тишине к дому, папа смотрит в зеркало заднего вида, постоянно начеку. Сняв перчатку, я сжимаю его руку в надежде что-нибудь увидеть, но ничего не выходит. Видения не работают с моими родителями. Папа быстро привозит нас домой, въезжает на подъездную дорожку, нажимает на кнопку пульта от гаража и заезжает внутрь. Я выхожу и направляюсь внутрь, как только дверь гаража опускается. Войдя в гостиную, я бросаю сумку на стул и опускаюсь на наш большой диван кремового цвета. Я так чертовски нервничаю из-за того, что происходит, что бессознательно постукиваю рукой по ноге, пытаясь успокоиться. Что если они узнали о моих безумных видениях? Что если они собираются расспросить меня о них? Черт, а что, если они хотят отправить меня к психиатру, потому что думают, что со мной что-то не так? А со мной что-то не так? Я выдумала себе все, что видела? Я что, схожу с ума? Напряжение заставляет меня нервничать и волноваться. Поднявшись, я направляюсь по коридору к ванной. — Куда ты? — резко спрашивает папа, появляясь в конце коридора. — В ванную. Да, его голос пугает меня до чертиков, как и то, что он, в общем, и не спрашивал. Теперь я точно знаю, что что-то происходит. — Не выходи за пределы дома. Сердце колотится в груди. — Не буду. Что происходит? Я запираюсь в ванной и подхожу к раковине. Открыв кран, я убеждаюсь, что вода такая холодная, какой только может быть, и умываю лицо. Глубоко вздохнув, я смотрю в зеркало на свое отражение. Мои темно-каштановые волосы стянуты в высокий хвост, а лицо покрыто красными пятнами. В зеленых глазах видны расширенные сосуды. Любой, кто посмотрит на меня, увидит напряжение, стресс и тревогу. Я провожу в ванной немного времени, разглядывая собственное отражение. Пульс колотится, сердце никак не может успокоиться. Что если они знают? Когда я брызгаю водой себе на лицо, раздается резкий стук в дверь. Я подпрыгиваю от страха, кровь стынет в ожидании чего-то ужасного. — Лекси, — мамин обычно спокойный голос полон паники. — Я дома. Я даже не утруждаю себя тем, чтобы вытереть лицо, вместо этого просто открываю дверь и бросаюсь в ее объятия. Она легко обнимает меня, ее миниатюрное тело прижимается к моему. — Что происходит? Мне так страшно, — шепчу я. — Все будет хорошо, но в ближайшие несколько месяцев кое-что изменится. Она ведет меня в гостиную, где сидит папа, а у входной двери стоит крепкий парень в костюме, который ему не идет. Его руки скрещены на груди, и он подозрительно смотрит на меня, когда мы выходим к отцу. — Что происходит? Пожалуйста, не говори мне, что знаешь. Пожалуйста. Папа похлопывает по огромной диванной подушке рядом с собой, и я сажусь. Мама хватает один из стульев из столовой и приносит его, чтобы сесть между мной и папой. — Ладно. — Она глубоко вздыхает, смотрит на папу, потом начинает: — Я работаю над очень… трудным делом. Я хмурюсь, но одновременно чувствую облегчение от того, что это не касается меня. — Окей. — Я растягиваю слово, все еще недоверчиво, хотя и несколько спокойнее. Я одновременно счастлива, что дело не во мне, но и встревожена. — Дело стало довольно… щепетильным. — Щепетильным? То есть? — я смотрю на папу, и он чуть заметно улыбается мне. — Я не могу обсуждать это, однако, будут некоторые изменения. — Например? — Например, Маркус. — Папа указывает на парня у двери, который стоит неподвижно, как статуя. — А что насчет Маркуса? — Он будет твоим телохранителем. — Кем? — я почти кричу. — Мне не нужен телохранитель. — К сожалению, Лекси, нужен. На самом деле нужен. — Голос папы смягчается, и я слышу в нем страх. — Что это значит? — я оглядываюсь на Маркуса. — И надолго? — До суда, а затем, возможно, некоторое время после него, — отвечает мама. — И, я так думаю, вы не можете сказать мне, зачем он мне нужен? — я указываю на Маркуса, чье непроницаемое выражение лица говорит мне, что он слышал подобные вопросы много раз. — Сейчас я ничего не могу сказать, но в ближайшие пару недель ты узнаешь. — Мама, — я выдыхаю. — С тобой все будет в порядке? Вы с папой в безопасности? — Все будет хорошо, потому что у нас тоже есть охрана, — говорит папа. Я тут же поворачиваю голову, чтобы снова взглянуть на Маркуса. — Где они? Маркус молчит и ничего не говорит. Компанейский парень, ничего не скажешь. — Они снаружи. Маркус будет твоим телохранителем и будет сопровождать тебя повсюду. Я не хочу, чтобы ты уходила куда-либо без него. — Мадам, если позволите… — говорит он. Маркус на самом деле говорит. Он взрослый, примерно того же возраста, что и мои родители. Морщинки вокруг глаз говорят о том, что он многое видел. И я думаю, он видел то, что я видеть бы точно не хотела. В нем есть что-то такое, легкое, щемящее, что меня беспокоит. — Конечно, пожалуйста, — отвечает мама на вопрос Маркуса. Он делает шаг вперед и начинает говорить своим низким, грубым голосом: — Мисс Мерфи, я делал это много раз, и я могу гарантировать вам, что не буду назойлив в школе. И я точно не причиню вам никаких неудобств. Поднявшись, я направляюсь к нему. Мне нужно знать наверняка, что ему можно доверять. — Невежливо с моей стороны не представиться. — Я протягиваю ему руку и жду, когда он примет рукопожатие и ко мне придет видение. Он протягивает руку, обхватывает мои пальцы. И я в его видении. Он один в машине, нет ни шума, ни музыки, ни голосов. У него темные очки на глазах, и он сидит за рулем, напряженно ведя машину. Я оглядываюсь, чтобы увидеть, где мы находимся, но вокруг темно и нигде нет света. Это так странно. Никаких ориентиров, никаких намеков. Отчаянно ищу что-нибудь, что угодно… но ничего. Я возвращаюсь в свою комнату, и Маркус смотрит на меня подозрительным взглядом. Его взгляд медленно опускается на мои руки, а уголки рта поднимаются в самой незаметной и жуткой улыбке.