Итак, Вика. Она появилась в клубе, много занималась, исчезала сразу после урока, и только однажды позволила себе пригласить меня в кафе, где вела себя необъяснимо и странно. Потом все так же приходила на уроки, танцевала, послушно повторяла за мной, слушала музыку, работала в полную силу. Снова исчезала сразу после занятий и не появлялась рядом со мной. Хотя, как я выяснила, адрес мой выучила наизусть, хоть и путалась в схеме дорожного движения… Стоп! Вот именно! Она не сама узнала мой адрес, ей кто-то дал. Кто-то, понадеявшийся, что профессиональный телохранитель не прошляпит такую детальку, как одностороннее движение! Могла, конечно, в клубе узнать, но у нас негласное правило – адреса тренеров ученикам не даются. Анна Яковлевна, администратор, следит за этим строго, а в гости к себе я никого никогда не приглашала. Я закурила, задумчиво посасывая мундштук, потрогала чашку с кофе. В открытое окно врывался ночной ветерок, шевелил штору, надувая ее огромным пузырем. Как же мне понять, чего ради эта девушка начала ходить за мной, кто ее послал, зачем? И вдруг… Ну, точно – она появилась рядом со мной аккурат после моего ночного звонка Призраку, после взрыва в моей квартире! Точно! А это значило только одно – Алекс что-то знает, но вслух не говорит. И все серьезно – если он приставил ко мне охрану, да еще так внаглую. Что ж, придется слегка нарушить данное себе слово и позвонить. В конце концов, это моя голова, моя жизнь, и закончить ее бездарно и ужасно я не хочу. Господин Призрак долго не отвечал, и я уже решила положить трубку, когда наконец услышала его голос: – Что ты хочешь, Мэ-ри? – Алекс, ты где сейчас? – В каком смысле? – В территориальном. – С какой целью ты интересуешься? – чуть раздраженно спросил он. – Значит, мне надо. – Твое «надо» волнует меня мало, Мэри. Зачем звонишь? Я старалась сохранить спокойствие, понимая, что Алекс будет издеваться исключительно ради удовольствия – ощущение собственного превосходства всегда давало ему дополнительный кайф. – Если ты в Москве… не мог бы приехать ко мне сейчас? – Эта фраза далась мне с таким трудом, что, казалось, заболели скулы. Призрак молчал. Его молчание почему-то показалось мне таким пугающим и отнимающим всякую надежду, что я едва не заплакала. – Алекс… я прошу тебя… – Буду через полчаса. Свари кофе к моему приезду. Ни слова больше. Только замолчавший телефон с погасшим через пару секунд дисплеем. Он приедет… Алекс позвонил в домофон ровно через полчаса. Учитывая, что уже почти утро, никакого удивления у меня сей факт не вызвал. Мелькнула мысль, что на работу я сегодня явно не попаду. Да и черт с ней, не до того. Я зачем-то припала к двери и прислушивалась к звуку поднимающегося лифта, к стуку открывшейся двери, которой квартиры отгорожены от лифтовой площадки, к легким быстрым шагам. Он приехал… Я распахнула дверь раньше, чем он успел нажать на кнопку звонка, и вся моя решительность куда-то испарилась. Увидев в проеме Алекса, я вдруг почувствовала страшную слабость, отступила на шаг и села на обувную полку, безвольно уронив руки и ссутулив спину. – О, кажется, я вовремя. – Он вошел, запер за собой дверь и присел передо мной на корточки. – Что с тобой, Мэ-ри? Я, не соображая, что делаю, обхватила его за шею и заплакала. Алекс, кажется, удивился, но виду не подал, встал, увлекая меня за собой, и, подхватив на руки, понес в комнату. Устроил на диване, дотянулся до лежавшего на подлокотнике дивана пледа, укутал меня, как маленькую, и пробормотал куда-то мне в волосы: – Не надо, Мэри, не плачь. Я с тобой. Ничего не бойся, пока я с тобой. Я промочила его свитер слезами, успев, правда, подумать, что удачно сняла косметику – аккуратист Алекс не обрадовался бы пятну от туши, хотя, судя по поведению, он сейчас растерян и не вполне понимает, что со мной происходит. Я и сама не могла понять, в чем дело. Один его вид, одно только появление в моей квартире вызвало эмоции, с которыми я никак не могла справиться. Наверное, я по-прежнему где-то глубоко, в самом темном и дальнем уголке души, продолжала любить его. Такого, каким знала. Я не идеализировала Алекса, прекрасно понимая, что он жесток, опасен и временами просто беспринципен, но тем не менее он столько раз спасал меня, рискуя жизнью, что я не могла сбросить это со счетов. Любовь не разбирается в вопросах общечеловеческой морали, она не смотрит на род занятий и черты характера – она накрывает с головой, не давая дышать, рассуждать и раздумывать. Ты просто любишь – и все. Даже если вдруг видишь недостатки. Даже если понимаешь, что это безнадежно и опасно. Просто любишь. Так и я… Понимая и осознавая все, я оправдывала его – и любила. Любила, догадываясь, что никогда нам не суждено быть вместе, вдвоем, что мы никогда не сможем стать семьей, никогда не будем воспитывать детей – никогда. Он всегда будет помнить только одну женщину – Марго. И как бы он ни относился ко мне, какие слова ни произносил – все едино, в его сердце будет жить только она. Самое странное, что мне даже не больно – глупо ревновать к своему отражению. И потом, сама Марго… Она вела себя точно так же, как я, всякий раз отпихивая Алекса обеими руками. Стоило мне заговорить об этом, как подруга моя начинала говорить о своем желании видеть нас с ним вместе – с точностью до буквы повторяя мои слова. Получалось, что мы жертвовали собой ради счастья друг друга – и при этом не спрашивали, не хотели знать, а нужно ли оно, это счастье… И приемлемы ли подобные жертвы. – Мэ-ри… – тихий глуховатый голос слегка привел меня в чувство, я оторвалась от плеча Алекса и начала неловко вытирать глаза тыльной стороной ладони. Он перехватил мою руку, прижал к щеке: – Ты позвонила… – Да… прости… – Молчи. Мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Все понятно и без слов… Разумеется, позже я буду жалеть о случившемся и проклинать обоих. Его – за то, что выпустил наружу весь свой шарм и брутальность, против которых невозможно устоять. Себя – за то, что опять поддалась, не смогла совладать с эмоциями. Но что я могу – я, слабая женщина, – против такого соперника? Все это будет потом, но пока, сейчас… В конце концов, я еще жива, имею право на радость. Я так давно не просыпалась в постели с мужчиной, оказывается… Что темнить – ровно с тех пор, как Алекс был здесь в последний раз. Больше года – смотри-ка… Я ухитрилась убить в себе интерес к этой стороне жизни работой, изнуряющими тренировками и написанием нового романа. Я приподнялась на локте и, подперев щеку кулаком, вглядывалась в лицо по-прежнему спавшего Алекса. А ведь он постарел, надо же… Морщинки разбежались от уголков глаз, резче стали складки около носа. Но, черт возьми, как же его красит даже это… И я вдруг осознала еще одно. Меня потрясло собственное ощущение от этого всего… от этой ночи, от этой связи. Вроде как и не впервой – а всякий раз заново. Не знаю, как это ему удается. Я сошла с ума… сошла с ума… сошла с ума… Неприлично, безумно, бесстыдно счастлива. Я чувствую себя голодной уличной кошкой, перед которой неожиданно плюхнули пять килограммов свежей телячьей печенки. Я не могу осознать, что вот это все – он весь – мое, весь он, целиком, без остатка принадлежит мне. Пусть ненадолго – на одну ночь, на час… Я прикасаюсь к нему и чувствую, как внутри что-то замирает. Не верю себе, своим глазам, рукам – не может быть, чтобы все оказалось так просто: вот он – и вот я, мы снова вместе – хотя бы так, на миг. Пусть. Я не жалею ни о чем. Мне даже не стыдно, что не устояла. И все время хочу плакать – только не потому, что мне плохо, а как раз наоборот. Мне хорошо – хорошо, хо-ро-шо! Наверное, только с ним. Больше ни с кем. Я легко провела пальцем по шраму на подбородке – он почти совсем перестал выделяться, разве что был чуть бледнее основного оттенка кожи. Досталось ему по жизни, пожалуй, даже мне далеко. – Не спится, Мэ-ри? – по привычке произнося мое имя по слогам, пробормотал Алекс, вытягиваясь всем телом и сгребая меня в охапку так, что я не успела вырваться. – Не спится… Он перевернулся, подмяв меня, и его рука как-то совсем привычно легла на мое горло. Я закрыла глаза, вытянула шею, стараясь сделать все, чтобы ему было удобнее, и почувствовала, что улыбаюсь. Да, идиотски-счастливая улыбка совершенно непроизвольно появилась на моих губах, выражая полнейшее счастье. Кто не был с ним, не может знать, что это такое – быть в руках такого мужчины. И этот его жест – не что иное, как своеобразное выражение любви и власти. Кому же знать, как не мне… – Мэ-ри… – его голос сделался совсем глухим и хриплым. – Скажи… почему мне всегда приходится брать тебя силой, словно крепость? Тебе нравится играть в недотрогу, да? – Ты удивишься, но я такая и есть, – спокойно проговорила я, открыв глаза и глядя на него без тени улыбки. – Я знаю, Мэри. Но мне не нравится, что ты такая со мной. Признайся честно – кричишь ночами, вскакиваешь, плачешь… – его голос звучал все тише, рука на моем горле чуть подрагивала, а расширившиеся вдруг зрачки почти совсем скрыли радужку, сделав глаза черными и непроницаемыми. – Ведь я прав, Мэри… Ты видишь во сне то, что могло бы произойти, если бы ты не упрямилась – так? Я знаю… – он наклонился ко мне и коснулся губами лба. Я почувствовала его дыхание, горячие губы на собственной коже, ставшей вмиг ледяной, как у покойника. Все тело свело странной судорогой, от которой не было больно – лишь сладко и восхитительно хорошо. – Алекс… – прошептала я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. – Да, Мэ-ри… говори… говори же, ну… – Я… я… – мне вдруг стало трудно дышать, как будто горло сжали тиски, хотя рука Алекса давно находилась на моей груди. Я дернулась, закатила глаза и услышала негромкое, но властное: – Enough! Come back! Mary! Listen to me – come back![2] Я плохо владею английским, способности отсутствовали напрочь, но это поняла и открыла глаза. Дыхание выровнялось, стало намного легче. Алекс провел рукой по моему лицу и чуть задержался на губах. Я смотрела ему в глаза, почему-то не в силах оторваться. В какой-то миг вдруг подумалось: захоти он сейчас убить меня – я встану и принесу ему нож из кухни. И еще попрошу – ну же, сделай это. Что творится, Господи… Я совсем потеряла голову… – Как… как ты делаешь это, зачем? – выдохнула я, зажмурившись, и в ответ услышала его смех: – Ты стала такой податливой, Мэ-ри… раньше я не мог с тобой так. – Прошло время. Все меняется. – Колючка Мэ-ри… помнишь? – Он оставил меня в покое, откатился на другой край кровати и щелкнул зажигалкой, прикуривая поочередно две сигареты. Помню ли я? Как он может спрашивать… Я помнила построчно всю нашу переписку в аське за все время, помнила каждую эсэмэску, каждый разговор. Помнила ли я! Взяв из его пальцев сигарету, я затянулась, чувствуя, как почему-то закружилась голова. – Мэри, давай уедем, – неожиданно горячо заговорил Алекс, приподнявшись на локте и глядя мне в лицо. – Давай бросим здесь все, уедем в любую страну, какую ты выберешь. Я перестану заниматься тем, чем сейчас, ты сможешь танцевать – или не танцевать, как сама захочешь. Будем просто жить и наслаждаться моментом. – А как же твоя дочь? – Что – дочь? Она будет жить с нами, вот увидишь – вы подружитесь.