– Нет, я еще маленький. – Кирумо скривился. Будь он старше, не пришлось бы сбегать из дома, чтобы добраться до Радоги. – Страшно жить рядом с Тонгилом? Он же… то, что о нем рассказывают… Все эти… – Альмар замолчал, явно не зная, как выразить свою мысль. – Своих он обычно не трогает, – буркнул оборотень, вновь вспомнив последнюю встречу с магом. Как тот смотрел на него, не узнавая, словно на вещь, как в глазах Тонгила горели отсветы чего-то жуткого. У Кирумо было время понять: полуэльф, вмешавшись, спас ему тогда жизнь. Благослови тебя Многоликий за это, господин Митрил! Несколько раз Кирумо думал о том, не сказать ли Альмару о своей второй сущности. Ведь неизвестно, как сложится путешествие: может, придется перекинуться тогда, когда будет не до объяснений. Но всякий раз откладывал. Мажонок вырос в семье почитателей Солнечного и ничего об оборотнях не знал. Все серые братья, живущие в столице, тщательно скрывали вторую суть; там о них рассказывали только страшные сказки, хуже, чем о Тонгиле. Альмару не повезло. Поклоняйся его родители Многоликому, приняли бы Темный Дар сына с благодарностью. Многоликий благословлял любой Дар независимо от цвета, привечал оборотней и не видел разницы между человеческими народами. Только с эльфами у Владыки были какие-то старые счеты. Глава 3 – Мэль, мне нужны сведения о семье Мэлгон, срочно! Мэа-таэль продрал слипающиеся глаза и уставился на мага, пытаясь понять, не снится ли тот ему. Вот еще среди ночи Арон к нему не заявлялся задания давать! Хотя нет, не среди ночи – из-за неплотно задернутой драпировки глядело бледное небо. Уже рассвет. – Так кто тебе нужен? – спросил полуэльф больше из вредности, нехотя вылезая из-под теплого одеяла и начиная одеваться. Не отвяжется ведь. Что его взбудоражило? Насколько Мэа-таэль знал друга, только очень серьезное событие могло заставить Арона так беспокойно, как сейчас, ходить взад-вперед по комнате. – Тар и тэра Мэлгон. В первую очередь собери информацию по старшей ветви рода. Если это не то, что мне нужно, будем смотреть на младшие и боковые. Отложи все остальные дела, это сейчас самое главное. Вся подноготная: деньги, отношение к магии, количество детей и их возраст, все слухи, какие удастся раскопать, особенно о тэре Мэлгон. Все, каждая незначительная мелочь. – А как ты поймешь, они ли это? – полюбопытствовал Мэль. – Тебя это не касается, – отрезал Арон. – По крайней мере, пока не касается, – добавил он чуть мягче. – Было бы легче, знай я, на что обращать больше внимания, – возразил полукровка. – Обойдись сказанным. Мэль, это действительно важно! Полуэльф развел руками. – Как скажешь. – Хорошо. – Маг развернулся, намереваясь уходить. – Да, имей в виду, до вечера я пробуду в подземелье. Предупреди местных, чтобы не совались. – Как скажешь, – повторил Мэль, проводив взглядом исчезнувшую в дверях фигуру. В лаборатории, значит. Интересно. С момента их приезда Арон туда еще не спускался. Сила вернулась полностью, но этого оказалось нестерпимо мало. Ему принадлежали только обрывки навыков, обрывки знаний, почерпнутые из записной книги прежнего Тонгила да тех свитков, которые Арон заставил себя прочитать. Немного магии стихий, немного магии Теней и много – сырой Силы, просто находившейся в нем, но ничему не способной научить. Настоящий маг, закончивший обучение, мог с легкостью найти пропавшего ребенка. Но он настоящим магом не был. Помещения в местных подземельях только назывались лабораториями. По сравнению с главными владениями они оказались почти пустыми, ненужными хозяину. Мэль говорил, что за последние пять лет прежний Тонгил провел здесь в совокупности едва ли пару недель. Маг не любил столицу и особняк этот, как показалось Арону, забрал у прежних хозяев скорее из желания тех наказать, чем по необходимости. Северянин запер дверь изнутри, зажег масляные лампы на стенах, потом расстелил на столе принесенную карту. Та отображала весь известный мир, четче всего обрисовывая саму империю. Кое-где на краях пустые белые пятна перемежались со значками, обозначающими почти легендарные страны и народы. Арон очень надеялся, что мальчика не занесло туда. Из объяснения клановца он сделал вывод, что ребенок неосознанно открыл Врата. Еще в бытность наемником северянину приходилось слышать о том, как некоторые маги, оказавшись в смертельной опасности, совершали спонтанный переход. Это не являлось настоящими Вратами, точка открытия не контролировалась, но для спасения жизни хватало. Арон достал хрустальный кубок, поставил с краю. Кинжалом, который всегда носил у пояса, разрезал запястье и нацедил крови. Сейчас он собирался опробовать ритуал, виденный пару раз в исполнении полковых магов. Правда, только Светлых – Темные на подобную работу подряжались редко. Не в их духе было таскаться с войском, лишать себя элементарных удобств и рисковать своей драгоценной жизнью ради патриотических идей и скудного жалованья. Арон достал заранее приготовленную хрустальную подвеску, обмакнул в кровь, потом протянул ее над картой. – Кровь к кро… – Подвеска качнулась в руке, но не притянулась к конкретному месту, а пошла по кругу, все быстрее и быстрее, а потом взорвалась, засыпав карту и пол осколками. Повторить эксперимент с подвеской или придумать что-то новое не получилось – в дверь лаборатории постучали. Даже заколотили, словно бы снаружи стоял тот, кто имел право вламываться в святая святых темнейшего из магов. «Мэль?» – мелькнула первая мысль. Но отчего полуэльф начал вести себя столь дерзко? Арон махнул рукой, распахивая дверь, и едва сдержал проклятие. Стоящего там человека он видел пару раз прежде, еще в первой жизни, и воспоминания остались неприятные. А звали его… Грисс ар-Крим шагнул внутрь и раскинул руки, словно для объятий. – Дружище! Столько покушений, а ты еще жив, старый бес! И даже в столице! – Зачем явился? – угрюмо спросил северянин. Пусть он знал, кто перед ним, но не мог представить, какие отношения связывали Тонгила-прежнего и одного из старших жрецов Серой Госпожи. Жрец этот, светловолосый, голубоглазый, с благостным выражением на пухлощекой физиономии, словно сошедший с фрески Солнечного, смотрелся в одеянии служителя Смерти как пушистый кролик, натянувший волчью шкуру. Но первое впечатление редко оказывалось более обманчивым. Недаром его хозяйка, Серая Госпожа, славилась особым чувством юмора. – Мамочка послала, – развел тот руками, – соскучилась по тебе, в гости зовет. – Мамочка, говоришь, – пробормотал Арон, сворачивая карту. Мама у жрецов Смерти имелась только одна. Недаром в старых хрониках она носила имя Мать Всего. Не стоит удивляться, что жрец оказался здесь, в его доме, у дверей лаборатории. Для Смерти нет преград, для ее служителей тоже. Только человек, благословленный Светлыми богами, тем же Солнечным, например, мог преградить им путь. А вот Темная магия и ее носители были во власти Серой Госпожи. Стало быть, и маг Тонгил. – Передай Госпоже мои извинения, Грисс, но никак не могу. Дела. – Вот так всегда! – с наигранным разочарованием воскликнул тот, манерно всплескивая руками. – Все тебе некогда, все дела, все чародействуешь. А у нас празднование, между прочим, в твою честь намечается! – Вот как? – Удивление получилось искренним. – К Мамочке вернулись ее любимые дети. Должно быть, Арон смотрел крайне недоуменно, потому что жрец укоризненно покачал головой. – Сихха, мой дорогой Тонгил, конечно же я говорю о сихха. О тех самых, служивших императорской семье. Неужели твоя память так коротка? Ну да, сихха, с которыми он что-то сделал, и они… Получается, погибли. То есть вернулись домой, к Мамочке, в Серый Мир. – Я должен сочувствовать или радоваться? – спросил северянин мрачно. – Радоваться, конечно! – Грисс широко улыбнулся. – Мамочка по ним очень соскучилась, ее недовольства не опасайся. – А император знает? – задал вопрос Арон. – Конечно. Его я позвал на празднование первым. Он тоже оказался занят. Жаль, жаль! Арон хмыкнул, подумав: согласись император, тот же Грисс онемел бы от удивления. Северянин не слышал еще о человеке, который добровольно отправился в гости к Серой Госпоже. Только ее жрецы могли путешествовать между мирами живых и мертвых. Впрочем, Арон сомневался, что после посвящения они оставались людьми в полном смысле этого слова. Выпроваживать Грисса не пришлось, жрец поспешил откланяться сам. Еще раз выразив сожаление, что не увидит дорогого Тонгила на празднике, он исчез, истаяв в сером тумане. Для эррэ Арона туман этот ощущался Вратами, но в другой тональности, чем у Врат девчонки-полуэльфийки. В воздухе еще некоторое время оставался след, словно приглашение: «Открывай и следуй за мной». Не то наивная ловушка, не то подчеркнутая любезность. А может, и вовсе тонкая насмешка, как раз в духе Серой Госпожи. Арон сел на край стола, потер виски. Еще пару месяцев в этом мире, в этом теле – и он вообще разучится удивляться. Так сам Солнечный явится в гости, а он воспримет это лишь как очередную крупную неприятность. Дожил. Интересно, в храме Солнечного провозглашали местному Тонгилу персональное проклятие, как тому некроманту, которого он убил в своем мире? Или он удостоился лишь проклятия коллективного, регулярно посылаемого всем Темным магам? У Мэля спросить, что ли? Впрочем, сведения, принесенные полукровкой, оказались слишком интересны, чтобы отвлекаться на такую мелочь. – Вот, смотри… – Мэа-таэль разложил перед ним принесенные свитки. – Это по самому Мэлгону, это по его жене. – Быстро, – пробормотал Арон. С тех пор как он разбудил Мэля, прошло неполных три часа. – Тар Мэлгон оказался членом Императорского Совета, а у ребят собраны сведения обо всех советниках. Повезло. Вот здесь портреты Мэлгонов в грифеле. Арон потянулся к первому свитку, разворачивая вложенный лист с зарисовкой, вглядываясь в знакомое лицо. Тот самый человек, которого Арон видел в императорской свите. А во втором свитке… – Иди, Мэль, – проговорил он глухо. – Если потребуется, я позову. Глава 4 Следующий день прошел в подготовке. И вот – одна из тех улиц столицы, где не нашлось места не только домишкам простолюдинов, но и домам нуворишей. Здесь обитала старая кровь, сохранившая не только родовую гордость, но и более материальные блага. Богатство особняка тара ар-Мэлгона бросалось в глаза, кричало о себе – коваными завитушками на высоких воротах, облицовкой из дорогого кримского камня, эльфийскими узорами живых деревьев – только остроухие умели так изящно сплетать ветви, превращая их в произведение искусства, и брали за это немалые деньги.