– И поэтому засылают к нам людей, которые не помнят, как их зовут? Тебя вот, например? Он резко хохотнул; в горле получилось так, будто он гавкнул. Тэк ответил сипеньем, которое служило ему смехом. – Да уж! Ничего себе ты шкет. – Смех не стихал. – А теперь мы куда? Но Тэк, опустив подбородок, шагал вперед. Удастся ли вылепить себе личность из этой игры сумрака, света и сыромяти? Как мне в осмысленной матрице воссоздать этот прожаренный парк? Вооружившись парадоксальными виденьями, уродливую руку заключив в клетку красивых железок, я созерцаю новую механику. Сам я – бешеный механик: прошлое уничтожено, восстанавливаем настоящее. 4 – Тэк! – окликнула она из-за костра, встала и тряхнула огненными волосами. – Кого привел? Она обогнула шлакоблочный очаг и пошла навстречу – став силуэтом, перешагивая спальные мешки, скатки, целую поляну простертых тел. Двое глянули на нее и перевернулись на другой бок. Еще двое храпели на разных частотах. Девушка на одеяле, без рубашки и с очень симпатичными грудями, перестала играть на губной гармошке, постучала ею по ладони, вытряхивая слюну, и снова дунула. Рыжая обогнула гармонистку и схватила Тэка за манжету, вблизи снова обретя лицо. – Ты сколько дней уже не приходил! Что с тобой случилось? Ты же раньше заглядывал к ужину чуть не каждый вечер. Джон за тебя волновался. Лицо в полумраке было красивое. – Я не волновался. – От стола со скамьями к ним подошел высокий длинноволосый человек в перуанском жилете. – Тэк приходит. Тэк уходит. Сама же знаешь Тэка. – Даже в свете миниатюрных костров, отраженных в очках, его загар выдавал действие химикатов или солярия. Волосы бледные и жидкие, а день наверняка высветил бы в них выгоревшие пряди. – Сейчас ты скорее к завтраку пришел, чем к ужину. – И длинноволосый – Джон? – постучал по ляжке скатанной в трубку газетой. – Ну давай, Тэк. Рассказывай. – Она улыбнулась; ее лицо раскололи густые тени. – Кого ты на сей раз нам с Джоном привел? А Джон задрал голову (двойное пламя соскользнуло с линз), выглядывая проблески рассвета. Тэк сказал: – Это вот Шкет. – Скейт? – переспросила она. – Шкет. – Ш, э, к, е, т?.. – Ш, к, е. – …д, т, – прибавила она, неуверенно хмурясь. – А, Шкедт. Если Тэк и скривился, этого никто не увидел. Сам он, впрочем, решил, что это мило; но встревожило что-то другое. Она расправила плечи, поморгала. – Как дела, Шкедт? Ты новенький? Или месяцами в темноте прятался? – И Тэку: – Поразительно, да? Постоянно кто-нибудь вот так всплывает. Казалось бы, знаешь в городе всех, кого можно. А потом вдруг кто-то высовывает нос из кустов – и оказывается, он там всю дорогу скрывался, наблюдал… – Так мы познакомились с Тэком, – пояснил Джон. И Тэку: – Да, Тэк? Тэк сказал: – Он новенький. – Ясно. Короче, – сказал Джон, – у нас тут такое дело. Объяснишь, Милдред? – Ну, мы считаем… – Плечи Милдред сдвинулись по-официальному. – Мы считаем, надо как-то вместе выживать. Нельзя же глотки друг другу рвать, как звери. А такая вот история, – (он не усомнился, что взмах ее руки и «такая история» не подразумевали ничего за пределами света от костра), – легко может выродиться в какой-нибудь… ну, ужас! И мы тут устроили, можно сказать, коммуну. Прямо в парке. Люди добывают еду, вместе работают, знают, что как-то защищены. Мы стараемся жить как можно органичнее, но с этим становится сложнее. Когда в Беллону приходят новенькие, у них есть шанс посмотреть, как у нас тут все устроено. Мы не принимаем всех подряд. Но если принимаем, то с распростертыми. Ощущалась какая-то судорога (в нем, в ней – он не понял и поэтому занервничал) – точно провод натянули через край и порвали изоляцию. – Ты же новенький, да? Новеньким мы всегда рады. Он кивнул, а мозг его меж тем разгонялся, взвешивал: в нем? В ней? Тэк сказал: – Покажи ему тут всё, Милли. Джон сказал: – Хорошая мысль, Милдред. Тэк, я хотел с тобой поговорить, – и опять постучал газетой. – А, кстати. Может, хочешь глянуть? – Что? Ой… – Нельзя столько психовать из-за таких вещей. Но ему часто приходилось себе об этом напоминать. – Спасибо. – И он взял сложенную газету. – Ладно, Тэк. – И Джон с Тэком отвернулись. – Ты когда к фундаментам приступаешь? Я могу дать… – Послушай, Джон. – Оба побрели прочь, и Тэк положил руку Джону на плечо. – Чертежи есть? Больше ничего не надо, можно… А потом их стало не слышно. – Есть хочешь? – Нет. Она и впрямь была красивая. – В общем, если захочешь… давай сюда пойдем… мы начинаем готовить завтрак, как рассветет. Это уже скоро. – Вы всю ночь не спали? – спросил он. – Да нет. Но если ложиться на закате, просыпаешься довольно рано. – Я не спал. – Мы тут много работаем… – она сунула руки в задние карманы; ее джинсы с оторванными штанинами высоко сбились на бедрах, – днем. Мы не просто сиднем сидим. У Джона десяток проектов. Довольно трудно спать, когда люди молотками стучат, и строят, и вообще. – Она улыбнулась. – Я не спал; но я не устал. Когда устаю, меня из пушки не поднять. – И он перевел взгляд на ее ноги. Она шагала, и свет на них смыкался и скрещивался. – Нет, мы не против, хочешь спать – спи, пожалуйста. Мы никого не хотим заставлять. Но нам надо поддерживать какой-то режим, понимаешь. – Да, это я понимаю. Он и сам постукивал газетой по бедру. А теперь поднес ее к лицу. – А чего ты с орхидеей разгуливаешь? – спросила она. – Конечно, город в таком состоянии, что это, наверно, разумно. И мы правда очень терпимые – у нас кто только не живет. Но… – Мне подарили. – Он повернул газетную трубку. «СЕРЬЕЗНЫЙ ДЕФИЦИТ» Таблоид раскрылся у него в руках. «ВОДЫ УГРОЖАЕТ» Дата – вторник, 12 февраля 1995 года. – А это еще что? Она помрачнела: – Тут мало кто смыслит в техобслуживании. И мы все ждем, что со дня на день наступит серьезный дефицит воды. Ты не представляешь, сколько израсходовали, пока пытались тушить пожары. – Да нет, девяносто пятый год.