Шкедт рванул между телевизором и столиками и выскочил за дверь. В коридоре Джун пятилась, ведя рукой по стене. Шкедт схватил ее за плечо, и крик оборвался, она развернулась: – Бобби!.. – Голоса у нее почти не осталось. – Я… я не видела… – Тряся головой, она ткнула пальцем. За спиной он услышал миссис Ричардс и пробежал еще три шага. Ковер валялся на полу, последний фут свешивался с порога над пустой шахтой. Дверь пихала его, кхынкала, брала разбег и снова пыталась закрыться. – Мама! Бобби… он упал в… Кхынк! – Нет-нет-нет, о господи боже, нет! – Я не видела, мам! Я не видела! Я думала, это другой… – Ох батюшки. Бобби… нет, не может быть… – Мам, я не знала! Он взял и вошел задом! Я не видела… Кхынк! Шкедт обеими ладонями грохнул по «ВЫХОДУ», слетел пролетом ниже, выскочил на шестнадцатом, ринулся по коридору и замолотил в дверь. – Ну харэ, харэ. Вот с хуя, – открыл ему Тринадцать, – так громыхать, а? – Веревку!.. – еле выдохнул Шкедт. – Или лестницу. Люди, у вас веревка есть? И фонарик? Мальчик сверху – он в шахту упал! – Ох ни фига себе!.. – И Тринадцать попятился. Кумара за его плечом распахнула глаза. – Народ, скорей! Свет и лестница, ну? И веревка? Плечом отодвинув Кумару, Тринадцать обогнула черная женщина с волосами как двухдюймовая проволочная посудная мочалка с проблесками рыжины: – Что за херня, а? – На шее у нее висела дюжина цепочек – убегали между грудей, между полами кожаного жилета, зашнурованного на полдюжины нижних люверсов. Большой палец цеплялся за исцарапанный ремень; запястья узловатые, руки в цыпках. Между ремнем и жилетом круглилась темная кожа. – Мальчик только что упал в шахту, сука, лифта! – Шкедт опять перевел дух и посмотрел за спины толпы, сгрудившейся в дверях. – Тащите уже лестницу, гады, и веревку, и фонарик, и пошли! Ну? – Эй, да не ссы! – Черная оглянулась через плечо: – Малыш! Адам! Денни, у тебя же бечевка была. Тащи сюда. Пацан в шахту упал. – Она снова повернулась к Шкедту: – Свет у меня есть. – На двух крупных передних зубах – треугольное бурое пятно, похоже, несмываемое. – Двинули! Шкедт развернулся и побежал назад по коридору. Услышал, как они бегут следом. Когда он нырнул в лестничный колодец, голос Денни отделился от прочих голосов и шагов: – В лифт упал! Во дает, – и лающий смех. – Ладно. Ладно, Леди Дракон, иду я, иду. На следующем марше свет, внезапно вспыхнув за спиной, швырнул тень Шкедту под ноги. На площадке он оглянулся. За ним по пятам неслись горящая чешуя, когти и клыки, бороздчатые и жесткие, точно застрявший в кинопроекторе кадр из фильма про монстров; эту дракониху Шкедт видел в парке в первую ночь с Тэком. Шкедт ее узнал, потому что за ее плечом, а порой и сквозь нее мерцали грифон и богомол. Выбеленные до призрачности, остальные мчались вниз толпой, исполосованные боковым освещением. Шкедт бежал, сердце колотилось, дыхание царапало пазухи. В дверь на нижней площадке он влетел всем телом; дверь прогнулась. Он выпал наружу. Остальные выскочили следом. Он кинулся через вестибюль; резкий свет разбрасывал резкие тени, рассеивая серость. – Как тут, блядь, в подвал попасть? – Он заколотил по кнопке лифта. – Там заперто, – ответил Тринадцать. – Я туда ломился, когда мы только… Обе лифтовые двери раскрылись. Леди Дракон, потушив свет, мимо Шкедта прыгнула в кабину, содрала пластину над кнопками; пластина загремела по полу, а Леди Дракон подергала переключатели. – Так, вот, обе двери открыты. Шкедт оглянулся – два других призрака качнулись к нему в толпе – и крикнул: – Веревка где? – Схватился за косяк и склонился в ветреную шахту. Средь мутных кирпичей росли балки. – Ничего почти не видно. Ветер сверху принес эхо: Господи, господи! Он же там внизу! Он, наверно, ужасно покалечился! И другое: Мам, не надо, иди сюда. Туда Шкедт пошел. Мам, ну пожалуйста! Бобби, Бобби, ты цел? Бобби, ну пожалуйста! Ох господи ты боже мой. Шкедт напряг глаза: в вышине – слабейший намек на свет; наверху открытые двери? – Миссис Ричардс! – Его крик заскакал по шахте. – А ну отойдите! Ой, Бобби! Шкедт, он цел? Умоляю, умоляю, только бы он был цел. Мам, отойди, а? Затем огни вокруг придвинулись, резче вырисовывая кирпич, крашеную сталь. На стене шахты завертелись тени голов; одни росли, другие блекли; вырастали новые. – Видно что-нибудь? – спросила Леди Дракон, всем телом пихая его в плечо. – Вот. – Появилась ее рука, крюком уцепилась за его локоть. – Цепляйся и наклонись подальше, если хочешь. Он покосился на нее. Склонив голову набок, она сказала: – Да не уроню я тебя, мудила! Так что он согнул руку. – Держишь? – Ага. Локти сцепились жарко и удобно. Он наклонился вперед, качнулся в темноту. Леди Дракон медленно его опускала. Другие огни заполонили дверной проем, омывая шахту двойными тенями. – Видно там что-нибудь? – голос не Леди Дракон, а Денни. А там всякий мусор: в бархатной темноте – сигаретные пачки, обертки от жвачки, сигареты и окурки, спичечные картонки, конверты, а вон там, сбоку, грудой… мерцание обозначило запястье. – Да, я его вижу… кажется. Вы видите, где он? Бобби! Бобби, Шкедт, вы его видите? О господи, там же так глубоко! Ой, он, наверно, весь переломался. Я его не слышу. Он без сознания? Ну, вы его видите? Мама, пожалуйста, отойди оттуда! За его спиной Леди Дракон тихо и безжалостно сказала: – Господи, хоть бы эта блядь заткнулась! – Слышь, чувак, – позади них откликнулся Тринадцать, – там же сын ее! – Ты мне не чувакай, – ответила Леди Дракон, и Шкедт почувствовал, как ее хватка… ну, не то чтобы ослабла, но сдвинулась на дюйм; напряг плечо. – Все равно лучше б она помолчала! – Я ломик прихватил, – сказал кто-то. – И отвертку. Вам нужно ломик или отвертку? – После такого полета, – сказала Леди Дракон, – от него, небось, мало что осталось. Наверняка мертвый. – Ёпта, – сказал Тринадцать, – там наверху мамка его! – Я говорю: наверняка он мертвый! Слышишь меня? Мам, отойди!