Из одного мужской голос сказал: – А, – резковато. – Лапушка. Это ты. Перепугала меня до смерти. Ты куда собралась? Из другого повеяло ветерком с далекой вышины или далекой глубины. – Артур! Ой, Артур, это Шкедт! Его Эдна Браун прислала помочь. Мы ведем его смотреть новую квартиру. Он пожал крупную влажную руку. – Рад, – сказал Артур Ричардс. Дверь, закрываясь, кхынкнула его в плечо, отодвинулась и снова попыталась закрыться. – Эдна прислала его помочь прибраться и переехать. – А. Эдна потом придет? – Она сказала, что во второй половине дня постарается, мистер Ричардс. Кхынк. – Хорошо. Ладно, давайте зайдем, пока эта штуковина меня не свалила, – гоготнул мистер Ричардс. Белый воротничок пускал складки в мясистой шее. Волосы очень светлые – возможная седина терялась в сумраке. – Мне иногда кажется, что эта железяка меня не любит. Заходите. Кхынк. Они нырнули внутрь. Дверь запечатала их в темноте. На черном оранжево повисла «19». – Артур, – сказала миссис Ричардс в гудящем мраке, – они опять бегали по коридору. Приходили и стучали в дверь, опять. Дважды. Один раз утром и еще раз, как только Шкедт пришел. Ой, я так рада, что он был с нами! – Ничего, лапушка, – утешил мистер Ричардс. – Мы поэтому и переезжаем. – Домоуправлению пора вмешаться. Ты же говорил, что ходил к ним и сказал? – Я ходил. Я сказал. Они ответили, что у них забот выше крыши. Лапушка, ты их тоже пойми. У кого сейчас нет забот? Подле него дышала Джун. В лифте она стояла к нему ближе всех. – Артур, ты бы знал, как это неприятно, если б сам слышал. Почему нельзя разок взять отгул на работе? Просто чтобы ты знал. – Я и не сомневаюсь, что неприятно. Дверь открылась; в коридоре, заметил он, горели два потолочных шара. Миссис Ричардс выглянула из-за мужа: – Если бы Артур был дома, они бы так не делали. – А где вы работаете, мистер Ричардс? – спросил он уже в коридоре. – «Инженерные системы „Мейтленд“». Лапушка, я бы рад взять отгул. Но на работе бедлам еще хуже, чем здесь. Просто не время. Не сейчас. Миссис Ричардс вздохнула и достала ключ: – Я понимаю, голубчик. Домоуправление точно не возражает? – Я же сказал, лапушка, я взял ключ у них. – А на письмо они мне так и не ответили. В том году, когда я писала про штукатурку у Джун в спальне, ответили через два дня. – Ключ вошел, заскрипев, как гравий. – В общем, – она снова выглянула из-за мужа, – мы переезжаем сюда. По шуршащим горам бурой бумаги она вышла в бледно-голубую комнату. – Свет, – сказала она. – Проверьте свет. Мистер Ричардс, и Джун, и Бобби ждали в дверях. Он вошел, щелкнул выключателем. Лампочка под потолком вспыхнула, сказала: «Пппп!» – и погасла. Джун у него за спиной тихонько взвизгнула. – Это просто лампочка. Зато хоть какое-то электричество есть. – Ой, это мы починим, – сказал мистер Ричардс и вошел в квартиру. – Давайте, ребята. Заходите уже. Джун и Бобби протиснулись в дверь плечом к плечу, но продолжали часовыми подпирать косяки. – Что еще убрать, кроме бумаги? – Ну… – Миссис Ричардс поставила упавший плетеный стул. – Тут есть и другие комнаты, мебель и так далее. – Бурая бумага взревела прибоем у ее ног. – Всякий мусор. И грязь. А потом, само собой, надо будет перенести сюда наши вещи. Жалюзи, соскочившие с одного крепления, свесили до пола мятые алюминиевые ламели. – Это все снимите. Если здесь почистить, будет хорошая квартира. – А вы знали тех, кто раньше тут жил? – Нет, – сказала миссис Ричардс. – Нет. Мы с ними незнакомы. Вы только вынесите это все. – Она зашла в кухню и открыла чулан. – Швабра, ведро, «Спик-н-спэн». Всё есть. – Вернулась. – В других комнатах еще много чего. – Зачем им столько бумаги? – Не знаю, – нервно ответил Бобби из двери. Наступив в лишайную листву, босая нога нащупала дерево, проволоку, стекло: кр-ряк! Он отдернул ногу, распинав бумагу. Трещина в стекле пробежала через оба лица: в рамке черного дерева муж и жена, бородатый и накуафюренная, позировали в нарядах первого десятилетия века. Он выудил фотографию из бумаги. Заскрипело разболтанное стекло. – Это что? – спросила миссис Ричардс, огибая еще какую-то перевернутую мебель. – Я, кажется, разбил, – стараясь понять не глядя, порезал ли ногу. Между родителями – сестра и два брата (один младше, другой старше) в одинаковых матросских костюмчиках, серьезные и скованные. – На полу валялась. Миссис Ричардс забрала у него фотографию. На картонной подложке загремела проволочная петля. – Ты подумай. Это кто ж такие? – Те, кто раньше тут жил?.. – Джун шагнула ближе, засмеялась: – Ой, нет. Совсем старье. – Пап, – сказал Бобби из дверей. – Да? – По-моему, Шкедту надо в ванную. Джун и миссис Ричардс разом повернулись. – В смысле, – сказал Бобби, – он же в парке живет; он ужас какой грязный. Миссис Ричардс цыкнула, а Джун едва-едва не сказала: «Ой, Бобби!» Мистер Ричардс ответил: – Ну-у… – с улыбкой, а затем: – Э-э… – А затем: – Ну… разумеется. – Я несколько изгваздался, – согласился он. – Мне бы не помешало помыться, когда тут закончу. – Разумеется, – сердечно повторил мистер Ричардс. – У меня есть бритва – можете воспользоваться. Мэри вам полотенце даст. Разумеется. – В этой комнате… – Миссис Ричардс прислонила фотографию к стене и теперь пыталась открыть дверь. – Я не знаю, что у них тут. Он подошел и взялся за ручку. На несколько дюймов толкнул дверь – что-то заскребло. Еще несколько дюймов – и удалось заглянуть: – Мебель, мэм. По-моему, вся комната забита мебелью. – Ох батюшки…