– Хм? – Мне заплатят. За работу. – Зачем тебе пять долларов в час? – спросила она вполне серьезно. И это было так глупо, что он решил не оскорблять ее ответом. – Апартаменты «Лабри», – продолжал он. – Четырехсотый дом, Тридцать шестая улица, квартира семнадцать Е. Я иду во второй половине дня. – Он посмотрел на нее. – А когда вернусь, можем опять встретиться… например, в баре? Несколько секунд она на него глядела. – Ты хочешь встретиться опять, вот как. – И улыбнулась: – Это хорошо. – Я вот думаю – не рано еще идти? – Займись со мной любовью разок, пока не ушел. Он сморщил лицо, потянулся: – Не, я с тобой занимался любовью последние два раза. – Весь расслабился, покосился на нее. – Теперь ты со мной. Ее хмурость рассеялась, и, смеясь, она легла ему на грудь. Он коснулся ее лица. Тогда хмурость вернулась. – Ты помылся! – Удивилась, похоже. Он склонил голову набок, посмотрел снизу вверх: – Да не особо. Лицо и руки. В сортире водой поплескал. Ты против? – Нет. Я сама моюсь очень тщательно, дважды – а иногда и трижды в день. Просто удивилась. Он прошелся пальцами по ее верхней губе, вдоль носа, по щеке – на троллей похожи, подумал он, за ними наблюдая. Ее зеленые глаза моргнули. – Ну, – сказал он, – не то чтобы я на весь мир был славен такой привычкой. Не переживай. Она потянулась ртом к его губам, словно забыла, каков он на вкус, и захотела вспомнить. Их языки заглушали все звуки, кроме дыхания, когда они в… пятый раз? В пятый раз друг друга любили. * * * В правой двери стекло уцелело. Он открыл левую: паутина теней скользнула по полу, который он поначалу принял за голубой мрамор с золотистыми прожилками. Босая нога нащупала пластик. А на вид – камень… Стена покрыта плетеной оранжевой соломой – нет, основание ладони отчиталось, что и это пластик. В тридцати футах от стены, посреди вестибюля – лампы, в конце концов догадался он, – висела дюжина серых шаров, все на разной высоте, похожие на яйца динозавров. Из бывшего, очевидно, бассейна с голубым каменным крошевом торчала худая и уродливая железная скульптура. Проходя мимо, он сообразил, что это вовсе не скульптура, а молодое мертвое деревце. Он ссутулился, ускорил шаг. Крытая «соломой» перегородка, вероятно, прячет почтовые ящики. Он из любопытства ее обогнул. Металлические дверцы покорежены и зияют – словно три ряда вдруг повернутых вертикально (мысль явилась мгновенно и тем напугала) разоренных могил. Замки болтаются на винтиках или вообще отсутствуют. Он прошел вдоль ящиков, временами останавливаясь и читая изуродованные таблички с остатками Смита, Франклина, Хауарда… Третий с конца одинокий ящик в третьем ряду то ли починили, то ли не взламывали. «Ричардс, 17-Е» – сообщали белые буквы в черном окошечке. За решеткой – косой край красно-бело-синего конверта авиапочты. Он дошел до конца перегородки и зашагал по вестибюлю. Дверь одного лифта приоткрывалась в пустую шахту, и оттуда приплывал шелест ветра. Дверь выкрасили под дерево, но вмятина не выше колена обнаруживала черный металл. Он присел, пощупал край этой впадины, и тут что-то щелкнуло: раздвинулись двери второго лифта. Он встал, попятился. Во втором лифте не горел свет. Тогда дверь в пустую шахту, словно из сочувствия, тоже открылась до конца. Удерживая воздух в легких, а тетрадь под мышкой, он шагнул в кабину. «17» подсветило кончик пальца оранжевым. Дверь закрылась. Кроме номера этажа – ни огонька. Он поехал вверх. Не сказать, что страшно: вся эмоция – в пересыщенном растворе. Но кристаллизацию фантастических фигур, понимал он, слушая свое поверхностное дыхание, может вызвать что угодно. «17» погасло; открылся полумрак. Квартирная дверь в одном конце бежевого коридора стояла нараспашку; оттуда дымило серым светом. В другом горела минимум одна лампочка в шаре плафона. Приближаясь к шару, он миновал 17-В, 17-Г, 17-Д. После третьего звонка (а между ними – с минуту) он решил уходить: и направился вниз по лестнице, потому что в лифте было черным-черно и слишком жутко. – Да?.. Это кто?.. – Меня прислала мадам… миссис Браун. – А. – Зазвенело всякое. Скрежетнула дверь на двухдюймовой цепочке. Поверх звеньев на него воззрилась женщина сильно, пожалуй, под пятьдесят, с затененными волосами и бледными глазами. – Это вы молодой человек, которого она обещала прислать помочь? – Ага. – А, – повторила она. – А, – закрыла дверь и открыла, сняв цепочку. – А. Он шагнул в квартиру на зеленый ковер. Женщина, отступив, смерила его взглядом; ему уже стало неловко, и неопрятно, и нервно. – Эдна объяснила, что нам нужно? – Прибраться, – ответил он. – Вынести что-то? – И перенести… Два раза постучали, и в громкий смех двоих мужчин влился женский смех. Они оба посмотрели на акриловый ковер. – …в квартиру выше, – сказала она. – Полы, стены в этих домах такие тонкие. Все слышно. Всё. – Она завела глаза вверх, и он подумал: почему она дергается… это она из-за меня дергается? Она сказала: – Помогите нам освободить квартиру наверху. На девятнадцатом этаже, в другом конце коридора. Там есть балкон. Мы подумали, будет мило. Здесь у нас балкона нет. – Эй, мам, а что?.. Она наполовину высунулась в коридор, и он ее узнал. – Что, Джун? – Ой… – Не узнавание, нет, хотя она придержалась за стенку и похлопала на него глазами. Желтые волосы мотнулись и ударили ее по плечам. Она кривилась, стоя под зеленой стеной чуть бледнее ковра. – А Бобби дома? – Я его послала вниз за хлебом. – Ой, – снова, и назад к себе. – Я… – сделала паузу, подождала, пока он на нее посмотрит, – миссис Ричардс. Мой муж Артур придет совсем скоро. Но вы заходите, я объясню, что нужно сделать. В гостиной – сплошь панорамные окна. За приподнятыми шторами – перекат лоскутной травы между кирпичными многоэтажками. – Садитесь, например, – ее палец оторвался от подбородка и указал, – сюда. – Мне с утра не удалось как следует помыться, и я довольно грязный, – а потом сообразил, что она потому и выбрала именно этот стул. – Нет, спасибо. – А вы живете?.. – В парке.