Странно и любопытно то, что все очевидцы пришли к единому мнению – которое посему надлежит разделить всем, кто очевидцем не был, – касательно имени нового светила в ночи: Джордж. Что побудило к наречению, остается только гадать; и мы не одобряем того, о чем догадываемся. Так или иначе, к тому времени, когда мы получили первое сообщение, имя разлетелось по городу на смазанных гнетущими предчувствиями рельсах слухов. В заключение мы твердо можем заявить лишь об одном: вскоре после полуночи над Беллоной ненадолго воссияли Луна и нечто под названием Джордж, похожее на Луну до степени смешения. 2 – А что ты делаешь, – прошептала она сквозь листву, – теперь? Он молча продолжил. Она встала, сбрасывая одеяла, подошла коснуться его плеча, заглянула поверх. – Это что, стих? Он заворчал, два слова поменял местами, погрыз кутикулу на большом пальце, переписал как было. – Э-э… – сказала она. – Ты что имел в виду – медицину или прорицания? – Чего? – Он теснее сдвинул скрещенные ноги под тетрадью. – Прорицания. – Аус-пиция. – У того, кто здесь писал, в другом месте не так. – Он перелистнул к предыдущей записи на правой странице: Слово запускает образы в полет, и в этих ауспициях мы прочитываем… – А… у него тут правильно. – Страницей раньше, где писал сам, он вычеркивал и вычеркивал свой калякаграф, пока под чернильным бруском не стало угадываться слово в полтора раза длиннее. – Ты это читал? – Она опустилась рядом на колени. – Как тебе? – Хм? – Ну… это кто-то странный написал. Он на нее посмотрел: – Я просто записываю сюда свое. У меня другой бумаги нет, а у него все листы с одной стороны чистые. – Сгорбился. – М-да. Он странный, – но ее гримасы не понял. Не успел ответить на нее собственной, вопросительной, она сказала: – А можно твое почитать? Он ответил: – Ладно, – поспешно: хотел проверить, каково ему будет. – Ты уверен, что это ничего? – Ага. Давай. Я все равно уже закончил. Он протянул ей тетрадь. Сердце громко застучало; пересохший язык прилип к нёбу. Он пригляделся к своей тревоге. Маленькие страхи, подумал он, хотя бы забавны. А этот громаден настолько, что сотрясает все тело. Щелкая ручкой, он смотрел, как она читает. Травинки волос свешивались ей на лицо, как лепестки орхидеи, пока – «Ну хватит!» – не были отброшены. Упали снова. Он убрал ручку в карман рубахи, поднялся, побродил, сначала вниз по склону, потом вверх, посматривая на нее – нагая, стоит на коленях в листве и траве, из-под ягодиц морщинистыми подошвами вверх торчат ступни. Скажет, что все это глупости, решил он, – выкажет независимость. Или заохает, заахает, задифирамбит до смерти, полагая, что это их сблизит. Пальцы вновь цапнули ручку – он пощелкал ею, не вынимая из кармана, заметил, перестал, сглотнул и еще побродил. «Строки о том, как она читает строки о себе» – такой заголовок он обдумывал, но что будет под заголовком, понятия не имел; слишком сложно без бумаги, без ее бледно-розовых полей, ее бледно-голубой решетки. Читала она долго. Он дважды подходил, смотрел ей в макушку. И уходил. – От этого… Он обернулся. – …мне… чудно́. – И лицо у нее было еще страннее. – Что, – рискнул он, – это значит? – и проиграл: вышло то ли догматично, то ли панически. – Иди сюда?.. – Ага. – Он присел рядом, рукой задев ее руку; волосами коснулся ее волос, нагнувшись. – Что?.. Нагнувшись вместе с ним, она пальцем подчеркнула одну строку. – Вот тут, где у тебя слова в обратном порядке, не так, как здесь, – я думаю, если бы мне это просто описали, я бы сказала, что это не очень интересно. А когда читала – все четыре раза, – мороз по коже подирал. Но это, видимо, потому, что оно так хорошо подкрепляет суть. Спасибо. – Она закрыла тетрадь и отдала ему. Потом прибавила: – А что ты так удивляешься? Мне правда понравилось. Ну-ка: я… восторгаюсь мастерством и тронута… ладно, сутью. И это удивительно, потому что я не ожидала. – Она нахмурилась: – Вот честно, ты… ужасно таращишься, и я от этого страшно психую. – Но глаз не отвела. – Тебе понравилось просто потому, что ты меня знаешь. – Это тоже чтобы проверить, каково ему будет. – Может быть. Он очень крепко сжал тетрадь и весь онемел. – Я думаю, – она слегка отодвинулась, – тебе разницы нет, понравится другим или не понравится. – Да. Но страшно, что не понравится. – Мне вот понравилось. – Она хотела было продолжить, передумала. Это она что – плечами пожала? Наконец взглянула на него из-под свисающих лепестков. – Спасибо. – Ага, – сказал он чуть ли не с облегчением. А затем, будто вдруг вспомнил: – Тебе спасибо! Она смотрела на него, и ее смятение складывалось в какую-то другую гримасу. – Спасибо, – повторил он как дурак, уже потея ладонями, прижавшими тетрадь к джинсовому бедру. – Спасибо. Эта новая гримаса – понимание. Руки его крабами проползли друг по другу, обхватили его и обняли за плечи. Колени вздернулись (тетрадь упала между ними) и пихнули в локти. Внезапный прилив… это что, удовольствие? – Я нашел работу! – Его тело распалось: разбросав руки-ноги, он хлопнулся на спину. – Эй, я работу нашел! – А? – Пока ты спала. – Удовольствие потекло в кисти и ступни. – Эта вчерашняя женщина из бара – она приходила с собакой и дала мне работу. – Мадам Браун? Ничего себе. Что за работа? – Она перекатилась на живот, поближе к нему. – Какая-то семья. Фамилия Ричардс. – Он заерзал, потому что в ягодицы впилась цепочка. Или тетрадная пружинка? – Выносить всякий мусор. – Мусора, конечно, – она выдернула тетрадь у него из-под бедра, – в Беллоне хватает, есть что выносить. – Положила тетрадь за его головой, подбородком оперлась на руки. – Жемчужина, – задумчиво сказала она. – Кэтрин Мэнсфилд в письме Марри сравнивала Сан-Франциско с жизнью внутри жемчужины[11]. Из-за тумана. – Небо над листвой темно сияло. – Видишь. – Уронила голову набок. – Я тоже начитанная. – Я, по-моему, – набычился он, – никогда не слышал про Кэтрин?.. – Мэнсфилд. – Она подняла голову. – А у тебя там разве не аллюзия на это стихотворение Малларме… – Она насупилась, глядя в траву, побарабанила пальцами. – Ой, как же там было… Он смотрел, как она выуживает воспоминание, и дивился процессу. – Cantique de Saint Jean![12] А это ты нарочно? – Малларме я что-то читал… – Он сдвинул брови. – Но только в этих португальских переводах editora Civilizaçáo…[13] Нет, по-моему, я не нарочно… – Португальский. – Она снова положила голову на руки. – Ну естественно. – А затем сказала: – И правда как в жемчужине. В Беллоне. Хотя тут сплошной дым, а никакой не туман. Он сказал: – Пять долларов в час. Она сказала: