Он глянул на нее – а она хочет пойти? Но она как раз отпивала. – Ну-ка давай. – Тэк ткнул в нее пальцем, и Ланья, когда бутылка оторвалась от ее губ, насупилась на инженера. – Ты ж не будешь торчать тут до утра и отбиваться от Всадниц Засушливого Каньона? Ланья засмеялась: – Ну, если правда хочешь, чтоб я тоже, – тогда ладно. Тэк хлопнул по столу: – Отлично. – Потом наклонился и театральным шепотом произнес: – Она, гадина, еще та зазнайка. Когда еще здесь тусовалась, скорее умерла бы, чем якшалась со мной. Но как познакомились поближе, гляжу – а она ничего. – И он ухмыльнулся через стол. – Тэк, я не зазнайка. И я всегда с тобой разговаривала! – Да-да-да, и мужик твой тоже. – Тэк показал большим пальцем. – А теперь твой мужик он? – Засмеялся. – Пошли. Поздний ужин у Тэка Люфера. Тэк Люфер закатит вечерину. Джек, ты ж говорил, что есть охота. – Елки, – сказал Джек, – я даже не знаю… Ланья вдруг повернулась к нему: – Ой, да пошли. Ты просто обязан. Ты только прибыл. Тэк хочет тебе город показать. – И она прямо-таки просияла. – Ну… – Джек улыбнулся столешнице, Тэку, канделябру. – Поесть дам, – посулил Тэк. – Елки, я ж не настолько… – Да ладно тебе! – не отступила Ланья. (Он сдвинул ладони по тетради, заляпанной кровью и углем, к газете, что торчала по бокам…) Ланья протянула руку и кончиком пальца тронула его корявый большой палец. Он поднял глаза. Тэк уже встал. Джек: – Ну хорошо, – допивал пиво; Тэк стащил куртку со спинки скамьи. Ланья поднялась. Он взял газету и тетрадь, встал рядом с Ланьей. Джек и Тэк (он опять подумал, как сополагаются звуки) ушли вперед. Ланья сжала ему локоть и прошептала: – Я считаю, я только что заработала себе ужин, нет? Группу Харрисона они обогнули. – Э, гля, стар Жлез Во’к! – ухмыльнулся Харрисон, оторвавшись от своих карт. – Иди утопись, горилла, – пошутил в ответ Тэк, – а то я всем скажу, что тебе сдали… Харрисон отдернул карты и хохотливо заурчал – и тут между ними внезапно впрыгнул среброволосый танцор, починивший стринги; схватил Ланью за плечо: – Душа моя, ты всегда уводишь отсюда всех красавцев – как тебе это удается? Ну-ка, люди, улыбаемся пошире своей мамочке… Бесподобно! А можно с вами? Тэк замахнулся курткой, и серебристая голова нырнула. – Вали. – Ах-ах-ах, вся грудь в волосах, а думает, что такая вся из себя вся! Но они протолкались к двери. У стенки рыжая тихонько беседовала с Лиловой Ангорой. Между ними лежала и пыхтела Мюриэл. Мерцание свечей прореза́ло в желтом лице женщины все новые морщины. Она не так уж и накрашена, отметил он, проходя мимо, и не так уж стара. Но шершавость кожи в неверном свете отдавала нелепой ненатуральностью. Поверх жакета (жакета он прежде не видел и не понял, как мог проглядеть; разве что чистое изобилие подсказало ему, что это не жакет) вились и вились и вились петли странной цепочки, какую носил Фауст, Кошмар, танцор, да и он сам. Мюриэл гавкнула. Он протиснулся в коридор позади Ланьи и впереди Джека. Тедди улыбнулся им из-под кепки, точно механический череп, и придержал дверь. Очень светловолосая девушка на краю тротуара прикусила костяшку и пристально на них уставилась. Прохлада. Надо же. Он пощупал, по-прежнему ли орхидея висит на шлевке, и тут девушка сказала: – Извините. Мне ужасно неловко вас беспокоить, но… – гримаса ее держалась на честном слове, – Джордж Харрисон… он там? – и не удержалась. Серые глаза блистали очень ярко. – Чего? А, да. Он внутри. Ее кулак взлетел к подбородку, и она вздрогнула. Позади него Джек как раз говорил: – Господи Исусе, вы только посмотрите! – И есть на что! – сказал Тэк. – Вы сказали, он там? Джордж Харрисон, большой такой цветной? – Да, он внутри. И тут Ланья потянула его за локоть: – Шкет, ты посмотри! Да посмотри же! – Чего? А? – Он задрал голову. Небо… Он услыхал шаги, опустил взгляд; блондинка убегала по улице. Кривясь, он снова задрал голову. …исполосовано чернотой и серебром. Дым, прежде такой низкий и необъятный, свился клубами, разодранный и разбросанный в вышине ветром, что не дотягивался до улицы. Проблески луны расчертили истрепанное марево серебряной паутиной. Он придвинулся к плечу Ланьи (она тоже глянула девушке вслед) – боку стало тепло. Ее короткие волосы задели его плечо. – Я такого никогда не видела! – И затем громче: – Тэк, раньше такое бывало? (Настанет день – и я умру, ни к селу ни к городу подумал он, но стряхнул эту мысль.) – Ч-черт! – Люфер снял кепку. – С моего приезда – нет. – Куртку он перекинул через плечо и держал одним пальцем. – Как тебе нравится, Джек? Может, наконец распогоживается. Они зашагали к перекрестку, по-прежнему любуясь. – Я впервые вижу здесь… – И Ланья застыла. Застыли все четверо. Он сглотнул – сильно; голова была запрокинута, и кадык неприятно дернуло. В одной прорехе возник лунный диск; затем, когда прореху сдвинул ветер, он увидел вторую луну! Взошла ниже, была меньше, в какой-то прибывающей фазе. – Господи Исусе! – сказал Джек. Дым опять смешался, разорвался. – Нет, вы погодите-ка, сука, минуточку! – сказал Тэк. Ночь вновь осветил маленький, но отчетливо лунный месяц. Рядом с ним заблестели звезды. Дым тут смыкался, там расходился: над ним сиял горб, которому светило полнолуние. У дверей бара в исковерканную ночь тянула шеи еще одна группа. Двое, по очереди потягивая из бутылки, отделились, подошли. – Это что, – (небо снова очистилось под двумя фонарями – месяцем и почти полной луной), – за херня? – осведомился Тэк. Кто-то еще сказал: – А ты как думаешь? Солнце? – Луна! – Один взмахнул пенящейся бутылкой. – А это тогда что?