«Это наиболее разумное решение». «С папой вы теперь будете встречаться по выходным». «Для вас так будет гораздо, гораздо лучше». Лорен, само собой, расплакалась. Она всегда была самой чувствительной в семье (вспомните семейный совет по поводу дохлой золотой рыбки), в кинотеатре ее даже приходилось выводить из зала во время грустных сцен – слишком уж громко она рыдала, мешая остальным зрителям. Майя, в свою очередь, молча слушала, что папа съезжает, что и он, и мама горячо любят обеих дочерей, что дело совсем не в них и что ни Майя, ни Лорен ни в чем не виноваты. – Ясное дело, не виноваты, – пробормотала Майя. Ничего глупее она в жизни не слышала. – Это же не мы собачились последние десять лет. – И прятали вино в шкафу, чуть не добавила она, но вовремя прикусила язык. Лорен продолжала плакать, и Майя не хотела расстраивать сестру еще сильнее. Мама растерянно заморгала, а отец закашлялся. – Все так, – наконец произнес он. – Все именно так. – Девочки, вы остаетесь со мной в этом доме, – сказала мама, – а с папой можете видеться в любое время. – А если мы захотим жить с папой? – задала вопрос Майя. Не то чтобы она этого хотела, просто ощутила настоятельную необходимость вклиниться между родителями, посмотреть, кому из двоих она дороже. Выяснить, готовы ли они побороться за нее так же, как пятнадцать лет назад боролись за право ее удочерить. – Мы можем все обговорить, – промолвил папа. Мама молчала, так как отчаянно сдерживала слезы. Присев на диван, она обняла Лорен за плечо; другой рукой попыталась обнять и Майю, но та отодвинулась. Не надо ее сейчас трогать. – Не волнуйтесь, мы постараемся, чтобы для вас все прошло как можно более гладко, – добавил папа. Майя с горечью хохотнула. Резко и язвительно. Не выдержала. – По-моему, времена, когда было «гладко», закончились давным-давно. – Майя! – вскинулся отец, но она остановила его жестом. – Хватит. Я не… – Слова вдруг застряли в горле, стены как будто сдвинулись, а весь воздух куда-то улетучился. Майя почувствовала себя персонажем кинофильма, убегающим от чудовищного взрыва. Асфальт позади нее рассыпался серым пеплом; она бежала, стараясь оторваться от бездны, которая тянула к ней щупальца, засасывала, точно битумная яма, точно черная дыра, единственная цель которой – поглотить весь свет. – Мне пора, – бросила она, схватила телефон, опрометью выскочила через парадную дверь и понеслась – через газон, по подъездной дорожке… Только в конце улицы Майя сообразила, что не обулась и что даже от этой короткой пробежки ступни страшно болят, но это уже не имело значения. Встретимся в парке? Ты мне нужна, – написала она Клер. В висках глухо стучало; Майя напряженно ждала заветных пузырьков на экране. А потом пришло сообщение от Клер, спокойной и уверенной, как всегда: Уже вышла. Ты как? Майя не стала тратить время на ответ, просто побежала. Добралась до парка. Пятки, зеленые от травы, были исколоты и изрезаны, легкие горели огнем, словно их переполнял дым, который невозможно выдохнуть. Несмотря на это, Майя только ускорилась. Когда она свернула за угол на парковку, Клер как раз выходила из машины. – Привет, – сказала Клер. Майя с разбегу влетела в ее объятья, инерция отбросила обеих назад, но Клер лишь чуточку покачнулась. – Эй, ну что ты… ну, ну, – повторяла она, когда Майя горько, молча разрыдалась – не потому, что сказать было нечего, а потому что словами такое не выразишь. Всех словарей в мире не хватило бы, чтобы описать эту чудовищную тьму, этот страх оказаться одинокой, как Грейс, нежеланной, как Хоакин. Несколько долгих минут они стояли на парковочной площадке, и Клер не выпускала Майю из объятий. – Не уходи, – тихо вымолвила Майя, едва к ней вернулся дар речи. – И не собиралась, – шепнула в ответ Клер. Нежно, как ангел. Хоакин Свой первый визит к психологу после переезда в дом Марка и Линды Хоакин счел неудачным. Встреча происходила в одном из офисов небоскреба, на такой высоте, что из окна можно было разглядеть океан. Уже от одного этого Хоакина начало слегка подташнивать, хотя само помещение выглядело очень чистым, белым и современным. Единственным цветовым пятном служила пурпурная орхидея (разумеется, в белом горшке) на столе Аны – да, психолога звали Аной. Вся эта сияющая белизна слишком живо напомнила Хоакину о тонких белых простынях на голой больничной койке, о натертых ограничителями запястьях, о тяжелой лекарственной сонливости, при которой кажется, что ты не спишь вообще. Тишина в офисе стояла такая, что Хоакин различил еле слышное гудение включившегося кондиционера. В этом помещении он выдержал две минуты, а потом вышел. Руки у него тряслись, на лбу выступил холодный пот. «Больше я туда не пойду», – немедленно объявил он Марку с Линдой, впервые решившись вслух выразить свой протест. Хоакин изо всех сил старался порадовать своих новых опекунов, сделать так, чтобы его полюбили, и все же не мог заставить себя снова переступить порог того кабинета. Усевшись рядышком с ним на бордюр, Марк и Линда терпеливо ждали, пока он совладает с собой. Ободряющая рука Марка покоилась на его плече, и бешено скачущий пульс Хоакина постепенно возвращался в норму. Так они просидели почти двадцать минут, молча, не торопя его и не требуя объяснений, а когда Хоакин отказался – не смог – что-либо объяснить, начали задавать вопросы. Порой их вопросы ему нравились, порой – нет. Иногда казалось, что Марк и Линда чересчур о нем беспокоятся, а иногда – что хотят побольше вызнать. «Слишком похоже на больницу», – наконец выдавил Хоакин. В тот раз вопросы его не раздражали. «А-а», – протянула Линда. «Ясно», – кивнул Марк. На следующей неделе Ана и Хоакин встретились в закусочной недалеко от дома Марка и Линды. (Хоакин до сих пор не воспринимал его как свой дом, не мог даже сказать «наш дом». Для него дом все еще был «их». Впрочем, какая разница? Ему там хорошо, а если тебе где-то хорошо, не обязательно считать это место своим.) «Здесь лучше? – спросила Ана, усевшись в кабинке напротив него. – Говорят, мой офис немного смахивает на операционную». «Да, тут норм», – ответил Хоакин. «А известно ли тебе, что значит твое норм для психолога?» – спросила Ана и жестом попросила официантку принести лимонад. – Невротичный, обидчивый, расстроенный, мрачный, – перечислила она, загибая пальцы. – Классика жанра». Конечно, Хоакин все это знал. Один из его старших сводных братьев даже набил себе между лопатками татуировку с надписью «У меня все норм». Непростая фраза, хитрая. «В точку», – сказал он, и Ана улыбнулась. Хоакину не нужен был никакой психолог, пускай даже Ана оказалась очень милой и не наябедничала Линде, что он выдул три порции колы подряд (добавка бесплатно). Позже, однако, он узнал, что Марк и Линда платят Ане из собственного кармана, и счел, что в таком случае обязан хотя бы не пропускать эти сеансы. Нечасто опекуны готовы тратить денежки на такое. Хоакин не хотел искушать судьбу. Восемнадцать месяцев спустя Хоакин продолжал встречаться с Аной в закусочной каждую пятницу после школы. Заказывали они всегда одно и то же: кобб-салат и лимонад для нее, вегетарианский бургер, жареную картошку и колу – для него, и занимали одну и ту же кабинку в глубине зала, где, благодаря особенностям акустики, шум в заведении казался гораздо громче, чем на самом деле. – Ну, – начала Ана, усаживаясь напротив Хоакина в пятницу на следующей неделе после его знакомства с Майей и Грейс, – как все прошло? Хоакин не сразу по достоинству оценил терапевтический метод Аны, исключавший пустую болтовню. Еще она частенько «бомбила» бранными выражениями, что тоже ему нравилось. Для остальных психологов он сам был неразорвавшейся бомбой и, честно говоря, большую часть жизни именно так себя и чувствовал. Но все же… – Норм, – сказал Хоакин и ухмыльнулся, поймав гневный взгляд Аны. – Ладно, шучу. Все прошло довольно мило. – Если словечко «норм» в антирейтинге Аны занимает первое место, то «мило» – определенно на втором. – Они белые, – прибавил он, разрывая бумажную обертку соломинки, когда официантка принесла напитки. Что заказывают эти двое, она знала наизусть; меню Ана и Хоакин не брали в руки уже три месяца. – Стоило предполагать, – сказала Ана. – Как они тебе? Милые? Хоакин улыбнулся себе под нос. – Смешные. И отлично ладят между собой. Я сразу понял, – он опередил вопрос Аны, – что все норм. Я рад, что они друг другу понравились. – А ты им? Пожав плечами, Хоакин сделал глоток колы. – Кажется, да. Мы завели групповой чат. В воскресенье опять встречаемся. – Хорошо, – кивнула Ана. Хорошо, мило, норм. Явно пытается замостить ухабистую дорогу, подумал Хоакин. – Только… – нерешительно проговорил он и потянулся за колой. – Только что? – она вопросительно изогнула бровь. Хоакин провел большим пальцем по бокалу – на запотевшем стекле появилась сухая полоска. – Их обеих удочерили, понимаете? Родители отвалили за это кучу денег. – Скорее всего, ты прав, – подтвердила Ана. Хоакин молчал. – Тебя это напрягает? – отреагировала она. – Не это. – Он опять провел пальцем по влажному стеклу. – Просто… другие родители получали деньги за то, что брали меня на воспитание, и все равно… Ана посмотрела на него в упор. – И какие эмоции это у тебя вызывает? Хоакин пожал плечами. Ему расхотелось говорить о сестрах. Он пока не находил слов, чтобы описать свои чувства к ним, и знал, что Ана будет ждать, пока нужные слова придут. – Я порвал с Бёрди, – неожиданно сообщил он. На предыдущем сеансе Хоакин умолчал об этом, потому что знакомство с Майей и Грейс было важнее, а еще потому, что просто не хотел. Появление в жизни двух новых сестер – отличный способ уйти от неприятной темы. Ана изумленно заморгала, а удивить ее было нелегко. В последние полтора года Хоакин видел ее всегда спокойной и собранной, так что сейчас, можно сказать, одержал победу. Пиррову , правда. – Ничего себе, – тихо проговорила она почти десять секунд спустя. За это время Хоакин успел засомневаться, стоило ли вообще заводить речь о Бёрди. – Расскажешь почему? – Ана справилась с удивлением, и на ее лице снова появилось профессионально-доброжелательное выражение. – Я думала, ты ее любишь. – Люблю, – произнес Хоакин. – Поэтому и решил расстаться. Ана склонила голову набок. – Подобное я, скорее, ожидала бы услышать от того Хоакина, которого впервые увидела полтора года назад. – Я не изменился, – сказал Хоакин. Он ненавидел, когда Ана пыталась отделить его прошлое от настоящего. Осознавал, что это невозможно, что он навсегда связан со своими прежними переживаниями, прежними семьями. Знал наверняка, поскольку много лет пытался стряхнуть эти путы. – Просто понял, что наши отношения – плохая идея, и все. – Месяц назад ты говорил, что Бёрди как никто другой делает тебя счастливым. Слишком хорошая у Аны память. Хоакина это порой раздражало. – Так и есть. В смысле, так и было, – поправился он. – У нее… так много детских фотографий… Ана откинулась на спинку дивана и взяла в руку бокал с лимонадом. – А у тебя – нет. Хоакин поерзал на сиденье. Когда уже принесут заказ? Он умирает с голода. Он всегда был голодным. Марк и Линда первое время подшучивали над его прожорливостью. Хоакин понял намек и почти перестал есть. Сообразив, что происходит, его опекуны пришли в ужас. Шутки на тему еды прекратились. Теперь специально для Хоакина в холодильнике всегда лежала лишняя упаковка хлеба. – Хоакин, – негромко проговорила Ана, – если у тебя нет детских фотографий, это не значит, что у тебя нет прошлого. – Знаю, – ответил он. – Или, думаете, не знаю? Мы с вами встречаемся здесь каждую неделю как раз из-за моего прошлого. Просто я не хочу такого для Бёрди.