Дающий посмотрел на него. Его лицо исказилось. – Пожалуйста, – взмолился старик, – забери часть боли! Джонас усадил его на стул рядом с кроватью. Затем скинул форму и лег лицом вниз. – Положите руки мне на спину, – скомандовал он, понимая, что в таком состоянии Дающий может не сообразить, что надо делать. Руки легли ему на спину, и эти руки принесли боль. Джонас собрался с духом и погрузился в воспоминание, которое мучило Дающего. Он оказался в каком-то непонятном месте. Было шумно и очень воняло. Было утро, раннее утро. Воздух был пропитан желтым дымом. Дым висел над землей. Вокруг Джонаса, на всей поверхности чего-то, что, возможно, было полем, лежали стонущие люди. Конь с безумными глазами и разорванной уздечкой метался между телами. Наконец, громко заржав, он упал и больше не поднялся. Джонас услышал голос. «Воды», – прохрипел кто-то совсем рядом. Джонас повернул голову и встретился взглядом с мальчиком примерно своего возраста. Его глаза были полузакрыты, грязь покрывала лицо и светлые волосы. Он лежал в странной позе, серая форма блестела от крови. Цвета были поразительно яркими: алая кровь на серой пыльной ткани, ослепительно-зеленые травинки в волосах мальчика. Мальчик глядел на Джонаса. «Воды», – попросил он опять, и новая струя крови окрасила его грудь и рукав. У Джонаса от боли не двигалась одна рука, и сквозь дырку в своем рукаве он увидел что-то похожее на обломки кости. Тогда он попробовал пошевелить второй рукой. Очень медленно нащупал у себя на боку фляжку и начал отвинчивать крышечку, то и дело останавливаясь, чтобы переждать накатывавшую боль. Наконец он открыл флягу и с трудом подтащил ее по мокрой от крови земле к губам мальчика. Вода потекла в открытый рот, часть пролилась на подбородок. Мальчик вздохнул. Голова откинулась назад, лицо с приоткрытым ртом казалось удивленным. Его глаза затуманились. Он затих. Но вокруг по-прежнему было шумно: кричали раненые люди. Они просили воды, звали Мать, молили о смерти. Раненые лошади хрипели и били копытами по воздуху. Вдали грохотали пушки. Джонас лежал, переполненный болью. Много часов он пролежал так, ощущая оглушительную вонь, слыша крики людей и лошадей, узнавая, что такое война. Наконец, когда Джонас понял, что больше не выдержит и сам уже мечтает о смерти, он открыл глаза и снова оказался на кровати. Дающий не смотрел на него, словно не мог видеть, что он наделал. – Прости меня, – сказал он. 16 Джонас не хотел возвращаться. Он не хотел воспоминаний, не хотел почета, не хотел мудрости, не хотел боли. Он хотел опять стать ребенком, вернуться к играм в мяч и поцарапанным коленкам. Он сидел дома один и смотрел в окно, на играющих детей, на взрослых, возвращавшихся домой после спокойного рабочего дня. В их обыкновенной жизни не было страдания, потому что они, как и их предшественники, выбрали Принимающего, чтобы он взял на себя это бремя. Но у Джонаса не было выбора. И каждое утро он возвращался в Пристройку. Еще много дней после того, как они разделили ужасное воспоминание о войне, Дающий был особенно ласков с Джонасом. – Так много хороших воспоминаний, – повторял Дающий. Джонас ему верил. Он уже получил множество счастливых воспоминаний. Он видел празднование дня рождения, когда именинником был только один ребенок, так что теперь он понимал, каково это – быть отдельным, особенным человеком и гордиться этим. Он посещал музеи и видел картины, наполненные всеми цветами, и каждый он мог назвать. В одном радостном воспоминании он скакал на вороном коне по полю, которое пахло мокрой травой. Они остановились у ручья и вместе пили холодную чистую воду. Теперь он многое понимал про животных, а когда конь поднял голову и уткнулся Джонасу в плечо, узнал про особую связь животных и людей. Он гулял по лесу, он сидел ночью у костра. Воспоминания дали ему знания о боли одиночества, но теперь он понял, что уединение может приносить и радость. – Какое ваше любимое воспоминание? – спросил Джонас. – Не нужно мне его отдавать, – добавил он быстро, – просто расскажите мне о нем, и я буду ждать. Вам же все равно придется отдать мне его в самом конце. Дающий улыбнулся: – Ложись. Я счастлив поделиться им с тобой. Джонас тут же почувствовал радость. Иногда он не мог сразу сориентироваться. Но сейчас ощущение счастья, переполнявшее воспоминание, передалось ему мгновенно. Он был в комнате, полной людей. В очаге горел огонь. Через окно он видел, что снаружи темно и идет снег. Разноцветные огоньки – красные, желтые, зеленые – сверкали на ветках дерева, которое почему-то стояло в комнате. На столе на золоченой подставке горели свечи, распространяя мягкий мерцающий свет. Он чувствовал запах готовящейся еды, слышал чей-то негромкий смех. На полу спала собака с золотистой шерстью. Еще на полу лежали какие-то вещи, завернутые в яркую разноцветную бумагу и перевязанные блестящими ленточками. Джонас увидел, как малыш начал подбирать и раздавать свертки другим детям, затем взрослым, которые, очевидно, приходились им родителями, а затем паре Старых – они сидели на диванчике вместе и улыбались. Джонас смотрел, как все развязывают ленточки, разворачивают яркую бумагу, открывают коробки и достают игрушки, одежду, книжки. Как радуются и обнимают друг друга. Малыш залез к старой женщине на колени. Она прижалась щекой к его щеке. Джонас открыл глаза. Он лежал на кровати, улыбаясь. Ему было тепло и хорошо. В этом воспоминании было все, что он приучился ценить. – Что ты принял? – спросил Дающий. – Тепло, – отвечал Джонас. – И счастье. И… дайте подумать. Семью. Они отмечали какой-то праздник. И я ощутил что-то еще, но не могу назвать это. – Слово придет. – Кто были эти старые люди? И почему они там были? Джонаса это очень удивило. В коммуне Старые никогда не покидали своего Дома, где о них так хорошо заботились. – Их называли дедушка и бабушка. – Дедушка и бабушка? – Да. Так называли родителей родителей. Давным-давно. – До меня, до вас, до того, кто был до вас, и еще и еще раньше? – Джонас расхохотался. – Так что же получается, могли быть родители родителей родителей родителей? Дающий тоже развеселился: – Точно. Как будто смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало. Джонас нахмурился: – Но ведь и у моих родителей должны были быть родители? Никогда не думал об этом. А кто родители моих родителей? И главное, где они? – Ты можешь пойти в Зал Открытых Записей и посмотреть. Но подумай, сынок. Если ты получишь детей, то кто будет родителями их родителей? Их бабушкой и дедушкой? – Мои Отец и Мать. – А где они будут? Джонас задумался. – А-а, – протянул он. – Когда я закончу Обучение и стану совсем взрослым, мне дадут мой собственный дом. Через несколько лет Лили получит свой дом и, может быть, супруга и детей, если подаст прошение. И тогда Отец и Мать… – Так-так… – Пока они будут работать и приносить пользу коммуне, они будут жить вместе с другими Бездетными Взрослыми. И уже не будут частью моей жизни. А потом, когда придет время, они отправятся в Дом Старых, – продолжил Джонас. Он думал вслух. – Там их будут уважать и будут о них заботиться, а потом состоится Церемония Удаления. – На которую ты не придешь, – уточнил Дающий. – Конечно, не приду. Я о ней даже не узнаю. У меня будет своя собственная жизнь. И у Лили тоже. Так что наши дети, если они у нас будут, тоже не будут знать, кто родители их родителей. Джонас помолчал. – Но ведь это неплохо устроено у нас в коммуне? – спросил он. – Пока я не получил этого воспоминания, мне и в голову не приходило, что может быть устроено по-другому. – Конечно, – согласился Дающий. – И все же мне очень понравилось это воспоминание, – задумчиво сказал Джонас. – Я понимаю, почему вы его выбрали. Я, правда, так и не смог принять слово, которое бы описало главное чувство в этом воспоминании. Это чувство переполняло комнату. – Любовь, – сказал Дающий. – Любовь, – повторил Джонас. Это было новое для него понятие. Они помолчали. – Дающий? – Да? – Я собираюсь сказать что-то очень-очень глупое.