Внизу продолжалась жизнь: Браймер свистел и улюлюкал, Ляки щербато скалился, а мой помощник впал в детство – прыгал, нечленораздельно орал и размахивал курткой. От города чесали какие-то непонятные личности с неясными намерениями. Надо приземляться. Я подавил в себе желание закладывать крутые виражи и аккуратно завершил круг. Земля приближалась с неприятной скоростью, прямо скажем: без чужого навыка сломанные кости были мне гарантированы. А так… Ну, камушки подвернулись, ну, крыло перевешивает (надо сдвинуть крепление вперед), подшипники в колесах паршивые, лучше просто втулку скольжения поставить. Чуть не перевернуло! Важен факт: впервые за тысячу лет небо покорилось человеку. Я отстегнул ремни, опустил ноги на твердую землю и приготовился к издевательствам: Олек желал обниматься, и объяснять ему что-то было бессмысленно. Как налетел, как вцепился… Ох, ну и здоров же, бык! Понятно, чего его в солдаты-то забрили. – А мне – можно?!! Можно?!! – переживал мой помощник. – Можно, но позже. – Двоих поднимет? – практично интересовался Браймер. – Да, но не в такой комплектации – надо раскосов добавить и колеса поменять. Возвращаться в город пришлось через толпу. Чисто са-ориотское свойство: один пришел – все пришли. К дурацким вопросам я принципиально не прислушивался. В следующий раз, чую, придется охрану нанимать – выбегут ведь, дурни, на летное поле! Аппарат от греха подальше решили оттащить в мастерскую, но на будущее договорились поставить для него ангар (на строительство сарая должно было уйти больше времени, чем на все наше путешествие). За следующую неделю я поднимался в небо трижды, один раз – с Олеком (сбылась мечта идиота, но моя-то задача была – новую компоновку в деле испытать). Двухместный мотозмей с минимально доработанной моторной группой уверенно держался в воздухе. За возможность покататься горожане стали предлагать золото. Придется натаскивать пилота, а то – соблазнятся посулами, угробят и себя, и аппарат. Последним посмотреть на алхимическое чудо, сохраняя достоинство, пришел Главный смотритель Харанских гор. Посмотрел, че. Проситься в пассажиры он стеснялся, страдал, завидовал, стыдился себя и от этого страдал еще сильнее. – Игрушки… – Не скажите! Вот, например, как вы собираетесь организовывать патрулирование безлюдной пересеченной местности на предмет появления потусторонних феноменов? На лошадях? Учтите, растянуть следящую сеть на весь Хребет Мира невозможно чисто технически. Подозреваю, именно поэтому народ тут кучкуется вокруг приисков – места вроде бы много, но очень уж накладно его заселять. Градоправитель открыл рот… да так и замер. Наконец-то типично белая реакция! Я уж начал думать, что здесь какая-то другая порода живет. По результатам дележа собственности мне достался чистовой вариант мотозмея, а пробную модель удалось сбагрить Олеку (если кокнет, то не жалко). Сказал, что это – временно, все равно я готовые изделия в Ингернику не повезу – смысла нет. Парень осваивал летную науку стремительно, словно всегда умел, а в воздухе готов был проводить все светлое время суток, ограничивал его только спирт, который за просто так никто гнать не собирался. Я, конечно, не эмпат, но думаю, что алхимик из него не получится – направление мысли другое, а вот летчик – запросто. Меж тем после месячной задержки с перевала скатился отряд пресловутого Пиркета, одичавший почище всяких ларешцев. Один грузовик они умудрились-таки зарыть в землю, причем топливный реактор из него бойцы перетаскивали вручную, а потом ехали через все Тималао в кузове, набитом машинерией по самую крышу. Первый день после приезда они даже изъясняться цензурно не могли! Ридзер послушал, подумал и согласился, что сплав по реке на ледяном плоту – очень перспективная идея, особенно учитывая, что голема нам придется оставить здесь. Мне начали мягко намекать на необходимость отъезда, а я делал вид, что не понимаю. Пиркет отмылся в местной бане, воспрянул духом и отправился в шахту объяснять нежитям свою точку зрения на прогресс. Говорили, что он штрек на одних плетениях прошел, за два часа! И тут куратор между делом поинтересовался у меня, знает ли новый босс, почему в Тималао так пыльно? Чую, нам пора домой. Глава 8 Путешествие с провидцем странно повлияло на Саиль. Мир вокруг стал словно бы хрустальным – прозрачным и хрупким. Ходить хотелось на цыпочках, а разговаривать – шепотом, чтобы не зазвенело, осыпаясь, волшебное полотно. Временами вокруг что-то происходило – исчезало, возникало, менялось местами, – из-за чего жизнь напоминала театр теней. Раствориться в мелькании солнечных зайчиков Саиль не позволило только присутствие Лючиано – провидец был неколебимо спокоен и очень доволен собой. Только благодаря нему она не заплатила за исполнение пророчества рассудком. В конце концов скользить по поверхности бытия стало скучно, и Саиль прислушалась: как оно – там? А там жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. Теперь в их доме жил Брат. Каким образом персонажу страшных сказок удалось вклячиться в сплоченную общину горных мастеров, от понимания Саиль ускользнуло – она застала уже готовый результат. Чужака приняли. За понимание рудничных дел, какого от смотрителей не дождешься. За умение прийти, увидеть и… залюбить любую проблему, посмевшую привлечь внимание такого уважаемого человека (ну или колдуна, не суть). За способность в отсутствие дел целый день пролежать в тени, опустошая один заварочный чайник за другим (сразу видно работягу – отдыхает впрок). По дому порхала похорошевшая и помолодевшая тетушка Рахель. Братишка Олек, сменивший мундир стражника на старый отцовский халат, спешил куда-то с сосредоточенно-одухотворенным видом. Сорванец Юри засел за книги и с мрачной одержимостью штурмовал вершины геометрии. Пастыри беспокоить семейство больше не решались и только хриплым шепотом спрашивали из-за забора: как там сегодня, не сердит? Саиль обнаружила, что все это время умудрялась заботиться о Пепе, доить и отводить на пастбище ослицу (связываться с бешеной скотиной никто не желал), а также заслужить репутацию скромной и работящей девочки (того и гляди, сватов засылать начнут). Совершенно незнакомые люди приветливо здоровались с ней на улице, и только обитатели квартала черных молча провожали белую внимательными взглядами – из всех жителей Кунг-Харна они единственные каким-то звериным чутьем угадывали под личиной безобидного ребенка нечто большее. Незадолго до праздника урожая Брат купил мастеру Шу’Ленке сундук, выдал авансом денег и велел собираться в дорогу, значит, скоро и им пора. Саиль принялась сортировать распашонки, проверять уцелевший багаж, справилась, не желает ли дядя передать весточку родственнику. Мастер Тимар помолчал с минуту, перебирая в уме крепкие рудничные выражения, а потом заявил, что непременно черканет пару строк. Вот и хорошо. Сам праздник прошел по-домашнему. Основную часть церемонии – принесение первых клятв – Храм отменил, поэтому благочестивые горожане выслушали торжественную речь Главного смотрителя и разошлись отмечать событие каждый в своем кругу. В квартале мастеров накрыли общий стол, впервые за долгое время – по-настоящему богатый, с медовой брагой для взрослых и традиционными сладостями для детей. Плодов своей земли в Кунг-Харне пока не имелось, но женщины разыскали где-то одичавший виноград и украсили блюда разноцветным изюмом. Речи старейшин звучали прочувствованно, но без надрыва – все искренне хотели побыстрей проводить этот дурной сезон, приступив к обустройству жизни во всех отношениях новой и благополучной. «В пекле!» – пошутил неугомонный Лулуши. «Ну в пекле, ну и что?» – вяло отозвалось общество, успевшее пропустить по первой и по второй. Тут вспомнили, что кое-кто там уже был и вернулся, после чего Саиль пригласили за мужской стол. Хлебать из чашки мутноватую жидкость девочка не решилась, а вот сушеную рыбку пожевала (давно хотела узнать, как оно на вкус). Так себе закуска! – А на что похожа эта Ингерника? – задал вполне ожидаемый вопрос пожилой шахтер. Саиль попыталась выразить несколькими словами всю полноту своих впечатлений о заморской стране: – Там в каждом доме есть часы. Многие горожане носят их с собой, потому что некоторые вещи нужно делать с точностью до минуты. Горняки зацокали языками: конечно, Уложение предполагало разные строгости (колокол на часовой башне ударил – все на работу), но так далеко не заходило. – Одновременно с этим в глубинке, – продолжала Саиль, – все живут, как им заблагорассудится, и даже дома строят, как хотят: стоят подряд шесть домов, и все – разные. Снова потрясенный вздох. Строить не по заветам предков?!! А если дом окажется неудобным, слишком маленьким или слишком большим? Да и чиновники внимание обращать будут… После этого дружелюбно улыбающийся иноземец, заглянувший на огонек (с довольной харей впершийся на чужой праздник) и без лишних экивоков предложивший себя угостить, удивления не вызвал. Чужаку полезли задавать вопросы, выслушав которые тот самым нелюбезным образом поперхнулся. Пару минут саориотцы потрясенно наблюдали черного мага, бьющегося на полу в конвульсиях, и уже сговаривались послать за лекарем, но бедняга кое-как совладал с хохотом, размазал по лицу слезы и убрел, вслепую отмахиваясь от помощников. Утром Саиль обнаружила, что кроме нее рассвет встречают не склонный к излишествам провидец и Пепе, о существовании праздников пока не догадывавшийся. Прочие домочадцы похрапывали на разные лады, и даже пес-зомби, развалившись в тенечке брюхом вверх, грезил о своем, собачьем. Хорошее время, чтобы серьезно поговорить. Саиль дала Пепе соску и присела рядом с провидцем. – Может ли твой брат и дядю освободить от заклятий? Лючиано вздохнул: – С заклятиями, без заклятий, думаешь, он согласится уезжать? Нет, не согласится. Слишком много людей зависит от старшего алхимика, слишком много труда он вложил в Кунг-Харн. Она… могла бы убедить его, направить, подобно пастырю, не слушая возражений. Поступить как тато. Саиль отчаянно замотала головой: – Неужели все зря? – Почему? – удивился Лючиано. – Разве теперь этот город плох для жизни? Саиль задумалась и на минуту выпала из реальности. Мир закружился вокруг радужным хороводом, а потом стал другим, словно по мановению властной руки, сорвавшей прочь пыльные покровы. Вокруг раскинулся Кунг-Харн, переставший быть имперским городом. По нему ходили ингернийские маги, его власти вводили в нем ингернийские законы, а его горожане красовались друг перед другом, вворачивая в разговор ингернийские словечки. Благочестивые порядки, табели о рангах и тщательно выверенная цветовая гамма одежды летели к еретикам в пекло под напором толпы переселенцев из Тималао с одним халатом на две семьи и банды ларешских черных в рубахах попугайных цветов. Делегация пресловутых горцев на мгновение материализовалась в резиденции Главного смотрителя и тут же снова куда-то испарилась. И надо всем этим жизнерадостно тарахтел некромант, повадившийся летать на рыбалку. – Ты… знал? – Такие вещи невозможно знать. Мы просим у мира чудес, но иногда мир тоже о чем-то нас просит. Это не будущее, Саиль, это его материализовавшееся желание. – Что же хотел от нас… мир? Лючиано пожал плечами: – У мира в целом есть только одно желание – жить. И ведь не поспоришь! Разве что-то другое может быть более всеобъемлющим? Цель, не требующая обоснования, ценность, заключенная в себе самой. Река, рано или поздно сметающая все плотины и никогда не пересыхающая до конца. Провидец помог воде проложить новое русло – провел палочкой черту на песке, больше никакого вмешательства от него не требовалось. Вывод напрашивался сам собой: их приключение окончено, повод для героизма исчерпан. А то, что со Светом и Справедливостью не задалось… Какой смысл делить уцелевших на правых и виноватых? Основатели империи бросили камень в небо, и он в конце концов упал вниз. Закон природы, ничего личного. Брякнул металл – во двор вошел ранний гость, высокий старик в старомодном халате, явно не кунгхарнец. Саиль попыталась вспомнить, знакомилась ли с этим человеком во время своего легкого помешательства. Нет, точно – нет. Что же ему надо? Запоздало подумалось, что запоры на воротах следовало бы проверить, а соседи, наверное, тоже спят. Успокаивало присутствие во дворе зомби. Гость отвесил провидцу сложный, не знакомый Саиль церемониальный поклон. И лицо-то у него не праздничное, и орнамент по воротнику такой интересный. Волшебник и при этом – не пастырь. Саиль попыталась представить, как такое могло бы произойти. Может, он вышел из возраста раньше, чем пастырская повинность стала всеобщей и обязательной? – Я – старый человек, моя жизнь катится к закату, – негромко начал странный гость. – У меня нет времени ждать откровений! Скажи мне, КТО привел нас сюда? Все равно что спросить: «Есть ли Бог?» – и требовать аргументированного ответа. Какие слова Лючиано подберет для этого человека? И можно ли доверить объяснение таких истин словам? Провидец вздохнул, открываясь вовне, и Саиль на мгновение увидела мир его глазами. Вот первые ростки эшольции, уже мнящие себя перистыми зарослями в ярко-желтых цветах. Вот мятое ведро, твердо намеренное служить долгие годы. Камни двора, трепетно ждущие тени от еще не существующего в реальности дерева. Провидец протянул открытую ладонь – на ней лежал орех. Дерево. Камни. Ведро, преданно носящее воду для полива. Цветам было все равно – они не собирались так долго жить. И где-то бесконечно далеко – ребенок, выбирающий крошки мякоти из разбитой скорлупы. Спящее семечко уже пустило корни в будущее, породив фейерверки возможных событий, заявило о своем праве на жизнь и победило. Саиль видела место, куда закатится упавший с ладони орех, форму ростка, блеск кожистых листьев… – Хочешь съесть его? Сердце девочки пропустило удар. Старый маг покачал головой и вдруг ударил провидца по ладони. Орех укатился, и Саиль была уверена, что не сможет теперь его найти. Лючиано улыбнулся: – Скажи, КТО заставил тебя это сделать? Пару долгих минут старик посидел молча, потом в каком-то оцепенении поднялся и, не прощаясь, ушел. Саиль с недоумением посмотрела на провидца. – Он уже знает, – объяснил Лючиано. – Просто не хочет себе в этом признаваться. – Разве для него не естественно принять единство мира? – Да, но теперь он отчетливо видит, из чего этот мир состоит, – фыркнул провидец. – А он привык сливаться в экстазе с чем-то абстрактным, любить существующий только в его уме идеал. Саиль огляделась в поисках подвоха. Разве не чудесно это утро? Разве не прекрасна жизнь?