Для экономии разрешили вывести из действия часть котлов. Истребителям после смены курса приказали: «осмотреть воды вокруг эскадры, гасить топки и подать буксиры». Учтя свежий опыт буксировки в океане, сразу готовились заводить якорные цепи, чтобы потом не маяться. Предполагалось ждать смены ветра здесь. Поскольку скорость продвижения диктовалась теперь только способностью кораблей слушаться руля, действующих котлов в кочегарках оставляли как можно меньше. Это должно было продлить возможное время ожидания, держась к югу от Шикотана. Появления противника особо не опасались. Обнаружить нас в этой мгле, густой как молоко, можно было только случайно, при совершенно невероятном везении. Глава 3 В начале девятого часа утра, едва успели развернуться на юго-восточный курс, с «Урала» передали ратьером, что начали получать сигналы с японской станции, работающей где-то поблизости. Аппараты других кораблей принимали только какие-то незначительные помехи. Державшийся на правом траверзе «Николая I» аэростатоносец был почти неразличим во мгле, окутывавшей все корабли. Все еще шнырявшие вокруг истребители никого не видели. Но их заслон, учитывая растянутость походной колонны и условия видимости, был явно недостаточно плотным. Понимая все это, держали расчеты не менее чем у половины орудий в готовности к немедленному открытию огня. Тем не менее частые двухорудийные залпы, прозвучавшие откуда-то с правого борта «Урала», стали для всех полной неожиданностью. Первые же снаряды легли в опасной близости от парохода-крейсера, а следующие три залпа пришлись вообще под самый борт, осыпав палубы и надстройки градом осколков. К счастью, прямых попаданий не было. Несмотря на то что противник явно хорошо видел свою цель, его самого обнаружить никак не удавалось. Даже вспышки дульного пламени полностью гасились туманом. Отвернувший резко влево «Урал» смог избежать повреждений. Теперь японские снаряды ритмично вспенивали воду на старом курсе аэростатоносца. Осколками снова разорвало тент для «колбасы» на корме, повредив лебедку. Но шар, к счастью, уже успели убрать в трюм, и он совершенно не пострадал. Немедленно отправленный в направлении вражеских залпов «Жемчуг», ограниченный в действиях категорическим приказом не уходить из зоны видимости, никого не нашел. С него удалось лишь примерно, по звукам выстрелов, определить пеленг на противника. Туда послали ближайший «Громкий». Но он явно опоздал. Обстрел прекратился, а наш эсминец, имевший только два котла под парами и тяжело преодолевавший океанскую зыбь, снова никого не обнаружил. Почти сразу была перехвачена японская шифрованная телеграмма. Следом за ней прошли еще не менее трех коротких кодовых депеш, передаваемых явно разными станциями, в течение всего восьми минут. Сигнал был сильным, значит, все эти передатчики находились недалеко. Это никак не вязалось со словами пленных о только двух имевшихся в этих водах станциях беспроволочного телеграфа. Или они врали, или ситуация изменилась быстрее, чем рассчитывали в штабе Небогатова. Опасаясь, что японцы успели перебросить к Шикотану вспомогательные или бронепалубные крейсера с несколькими отрядами миноносцев, для надежного блокирования проливов, от прорыва через Курилы пришлось отказаться. Ввиду почти полного отсутствия в своем распоряжении легких сил, необходимых для разведки и способных прикрыть тяжелые корабли и транспорты от минных атак в условиях ограниченной видимости, не оставалось ничего другого, как спасаться бегством из оказавшегося опасным района ожидания. По сигналу с «Николая I», отрепетованному всеми судами, в 09:10 резко повернули влево и двинулись на юго-запад. Приступили к ревизии угольных запасов, весьма подрастраченных за последние полтора дня. Кроме угля серьезную тревогу вызывали запасы питательной воды для котлов на флагмане. Но после проведенных перерасчетов и ее и угля все же должно было хватить, по крайней мере до Сахалина. Поскольку японское телеграфирование удалялось, пары в незадействованных котлах не разводили, а вскоре истребителям было приказано опять выводить из действия свои главные механизмы. Начиная с полудня, их уже вели на буксирах, а остальные корабли держали под парами самый минимум котлов, пережигая в топках шлак и мусор, пролитый машинным маслом. Для маневров в таком густом тумане хода в шесть-семь узлов было вполне достаточно, а уголь нужно было всячески экономить. Продвигаясь вдоль тихоокеанского побережья Хоккайдо, постоянно слушали радиоэфир. Между собой переговаривались не менее четырех японских судов. Но их непрекращавшееся телеграфирование становилось все слабее, а вскоре сигналы и вовсе перестали принимать. Исходя из этого, а также по отсутствию новых контактов, предположили, что удалось оторваться. Проведенный перерасчет запасов не радовал. Броненосцы Небогатова оказались гораздо сильнее ограничены в топливе, чем это считали ранее. Несмотря на наличие некоторого резерва угля на «Урале», возможности для пополнения угольных ям из-за состояния моря не предвиделось, так что «ждать у моря погоды» становилось непозволительной роскошью. В этой ситуации приняли решение отправить трофейные пароходы, в подавляющем большинстве способные держаться в море еще больше недели, в самостоятельное плавание. Менее всех обеспеченный топливом «Бетак» в случае крайней нужды через два-три дня можно будет взять на буксир. Предполагалось, что за ночь, рассыпав строй и отойдя приличным ходом несколько южнее точки встречи с обстрелявшим отряд судном, воспользовавшись туманом, поодиночке, они смогут благополучно обойти с юга, а затем и с востока район обнаруженных японских дозоров у острова Шикотан и достигнуть пролива Фриза или расположенного еще восточнее пролива Буссоль. При определенном везении трофеи могли провести бункеровку с «Летингтона» и продолжать плавание еще довольно долго. Начавшаяся перемена ветра на юго-западный давала надежду на скорое улучшение видимости в районе проливов, а их полный ход значительно превышал эскадренную скорость эскадры, стреноженной «Николаем». Так что проскочить во Владивосток без охраны, дождавшись подходящего момента и форсировав один из проливов Курильских островов, у них было гораздо больше шансов, чем идти с броненосцами мимо крепости Хакотдате самым коротким путем домой, куда теперь были вынуждены двинуться боевые корабли. Находясь примерно на меридиане бухты Акеси, расстались со всеми восемью пароходами, двинувшимися на северо-восток. С ними отправили пленных и большую часть штабной корреспонденции. При этом в ходе перевозки людей и бумаг потеряли баркас, перевернутый волной у борта «Бетака». Бывшие в шлюпке японцы, хотя и искупались, все же попали на борт парохода, а вот запечатанный мешок с бумагами утонул. В нем были все отчеты о плавании и набеге на Токийский залив, а также метеорологические и прочие наблюдения и аналитическая записка штаба Небогатова. Снабженный балластом, чтобы в случае угрозы захвата противником быстро утопить его в море, мешок камнем ушел на дно. О случившемся сообщили семафором, но из-за тумана на флагмане его разобрали не полностью, уяснив только, что людей удалось спасти. После ухода пароходов перестроились в более компактный ордер. Миноносцы теперь буксировались «Навариным» и «Уралом». Причем пароход-крейсер тянул сразу двоих. «Николай» с трудом мог передвигаться самостоятельно под одной машиной, держась правее всего отряда, так как периодически рыскал на курсе. На нем все время шел ремонт. Готовились к прорыву. К рассвету 14 июля, все так же в тумане, не имея более контактов с японскими дозорами, достигли мыса Эримасаки, неожиданно открывшегося на несколько минут в девяти милях справа по носу для головного «Наварина». С остальных кораблей за туманом его не видели. Это позволило наконец точно определить свое место. Последние несколько дней эскадра шла по счислению, лишь примерно зная, где находится, порой ориентируясь по глубинам, что было весьма неточно. Поскольку прибиваемый почти все время моросящим дождем и туманом дым стелился по поверхности воды, совершенно растворяясь в густой мгле, с берега отряд, скорее всего, не был виден. Это позволяло надеяться на сохранение скрытности при дальнейшем выдвижении на исходные позиции для прорыва, что было чрезвычайно важно, учитывая медлительность всего соединения. Выяснив свои координаты по береговым ориентирам, штурманы головного броненосца смогли проложить курс до самого пролива Цугару. Туман впереди явно начинал редеть. Порывистый юго-западный ветер не позволял использовать воздушную разведку, хотя поврежденную лебедку успели починить и даже опробовать. Правда, без нагрузки. Сомкнув строй, отряд повернул на запад, снизив ход. Миновав мыс Эримасаки, вскоре легли на северо-западный курс, следуя примерно в пятнадцати милях от берега. Туман пропал совсем, но горизонт оставался мглистым, и видимость не превышала пяти-шести миль, так что туманные буи не убирали, на всякий случай. Истребители развели пары во всех котлах и прогревали механизмы, готовясь вступить в ближнее охранение и вести разведку. Небогатов приказал Андржиевскому по мере готовности подойти для получения боевого приказа. На всех кораблях набирали пар для боевого хода. Пролив Цугару был в восьмидесяти пяти милях к юго-западу. В начале девятого часа утра «Грозный» подошел к борту «Николая», и на него передали пакеты с приказами и инструкциями для миноносцев и всех остальных командиров эскадры. Андржиевский незамедлительно доставил их по месту назначения, после чего началось формирование походного ордера. Эсминцы заняли позиции впереди и на флангах, держась в тридцати пяти – сорока пяти кабельтовых, то есть на пределе видимости, от выдвинувшихся на три мили вперед от броненосцев «Урала» и «Жемчуга». Курс проложили таким образом, чтобы обогнуть возможные японские дозоры и выйти к мысу Есамазаки, северному входному мысу восточного устья пролива Цугару, с севера, со стороны залива Уциура, откуда нас ждать никак не должны. Рассчитывали достичь мыса к закату, чтобы, определившись по нему, миновать узкую часть Цугару еще затемно. Несмотря на порывистый ветер, к полудню волнение заметно ослабло. Истребители и «Жемчуг» заняли позиции впереди отряда. Между ними и броненосцами держался «Урал», как корабль-ретранслятор. Временами находил дождь, полностью скрывавший корабли завесы и «Урал», хотя и ненадолго. К вечеру небо прояснилось, но условия видимости оставались плохими. Машинная команда «Николая I», под руководством флагманского механика подполковника Орехова и старшего механика броненосца капитана Хватова делала все, чтобы наладить работу холодильников, «капризничавших» после посадки на мель. Из-за их неисправности отмечался «недобор» по мощности машин и большой перерасход котельной воды. Воспользовавшись уменьшением качки, провели также ремонт механизмов, не задействованных на десятиузловом ходу, и перегрузили часть угля из запасных ям в расходные, изрядно опустевшие. В шестом часу вечера повернули на юго-запад, начав приближаться к судоходным путям, ведущим в залив Уциура. В 18:10 с замыкавшего колонну «Николая» видели небольшой двухмачтовый парусник, прошедший за кормой в восточном направлении, более никаких контактов не было до самой точки развертывания сил. К половине девятого были в шести милях восточнее мыса Есамазаки, хорошо видимого с крайнего правого в завесе «Грозного». Как только открылся мыс, «Урал» и «Жемчуг» отозвали сигналом к броненосцам, в то время как истребители, увеличив ход до пятнадцати узлов, двинулись в пролив, намереваясь еще до наступления полной темноты укрыться в тени его северного берега. На них в дело пошел самый лучший уголь, так что из их труб на таком ходу почти не было дыма. Только жаркое марево, как испарения пота со спин кочегаров, шуровавших в дышащих огнем топках. Но тут начала работать японская станция беспроволочного телеграфа, и в ту же минуту с мыса взлетела красная ракета. Отряд был обнаружен. К первой японской станции присоединились одна за другой еще не менее трех, расположенных неподалеку, хотя сигналы некоторых и были заметно слабее. Поскольку наше присутствие уже явно было открыто противником, запрет на пользование беспроволочным телеграфом сняли, и Андржиевскому приказали по радио провести разведку на пути следования эскадры, не заботясь более о скрытности. Броненосцы тоже начали набирать ход, давая на винты все, что могли выжать из машин. Впереди них маневрировали оба крейсера. Вот только с дымом у главных сил было все наоборот. Густые клубы вываливали из труб, их тут же подхватывало ветром и сносило влево за корму. Эти темно-бурые, почти черные шлейфы, даже в совсем темной восточной части горизонта явно выделялись среди остатков серого полотна туманного покрывала. Они наверняка были заметны издалека с окружавших пролив возвышенностей. Но ждать ночи и лишь потом приближаться к проливу в полной темноте, не имея возможности точно определиться с местом, было слишком рискованно. Постоянно ведя переговоры по радио со своей разведкой, уже скрывшейся из вида на юго-западе, Небогатов с главными силами, подтянув крейсера, начал втягиваться в восточное устье пролива. С ушедших вперед эсминцев докладывали, что контактов с противником не имеют, но его переговоры хорошо слышат. Нашему телеграфированию пока никто не мешал. На всех кораблях экипажи стояли по боевому расписанию. Прорыв начался. В этот момент доложили, что во второй кочегарке «Николая» резко подскочила соленость питательной воды. Причину установить сразу не удалось. Подачу воды к котлам аварийного котельного отделения немедленно перекрыли, приняв все положенные меры, чтобы избежать их прогара. Пустить в котлы морскую соленую воду значило быстро и наверняка их угробить, а до российских берегов было еще более пятисот миль, которые, вполне вероятно, придется идти с боем. Одновременно сильно потек холодильник левой машины и начал греться ее мотылевый вал. Устранить неисправности не удавалось. Вал грелся все сильнее. Его охлаждали, поливая маслом, но это не помогало, только в отсеке стало тяжело дышать от масляных паров. Вентиляция не успевала их вытягивать. По докладу флагмеха, машину неизбежно придется остановить в ближайшее время. Носовое котельное отделение было исправно. Его котлы запитывались в данный момент от правого холодильника и из междудонных отсеков. Но имевшейся там воды не хватало даже на прорыв через пролив, а один только правый, едва живой, холодильник не перекрывал и половинной потребности котлов. В такой ситуации о продолжении прорыва не могло быть речи. Нужно было срочно заниматься ремонтом. Уже почти стемнело, так что шансы оторваться от противника после резкой смены курса имелись. На максимальном, теперь всего лишь одиннадцатиузловом ходу, используя и остатки пара второго котельного отделения и еще не выведенную из действия аварийную левую машину, флагман начал разворот влево, ведя за собой эскадру. Еще до начала маневра, в 20:58 Небогатов приказал дать радио на истребители с приказом вернуться. Но отправить эту телеграмму уже не успели. Японцы начали забивать все наши передачи сразу с нескольких станций. Не желая показать своего места, давать сигнал на общий отход ракетами не стали. А чтобы вернуть ушедшие в пролив миноносцы, семафором передали на «Жемчуг» приказ увеличить ход и догнать их. Но только крейсер начал набирать обороты, с него углядели чуть впереди правого траверза, всего в двадцати трех кабельтовых, силуэты трех истребителей, один из которых был двухтрубным, а значит, однозначно японским. Они шли короткой колонной, наперерез, большим ходом. Судя по тому, что обнаруженные корабли постепенно забирали к западу, явно стремясь охватить голову нашего отряда, оставаясь в тени берега, чтобы занять удобную для атаки позицию, с них русскую эскадру тоже видели. О появлении вражеских миноносцев немедленно сообщили на флагман, резко положив право руля. Орудия готовились открыть огонь, ловя в прицелы низкие силуэты, уже едва различимые в сумерках. Но японцы разглядели этот маневр и боя не приняли, резко добавив хода, а потом повернув на юг и быстро разминувшись на контркурсах. Огня открыть ни один из противников так и не успел. Серые тени быстро пропали из вида. А «Жемчуг», описав почти полную циркуляцию через правый борт, лег на восточный курс, проверяя, не идет ли кто за первым отрядом японских миноносцев. Уже закончившая разворот на восток эскадра с него была еле видна справа по курсу. Все так же идя на полном ходу и никого более не обнаружив, крейсер второго ранга быстро обогнал ее, заняв позицию впереди флагмана. Теперь он был головным. За ним шли «Наварин» с «Николаем», а потом «Урал». Когда замыкавший колонну «Урал» еще только проходил точку разворот, его сигнальщики в «вороньем гнезде» фок-мачты видели на фоне остатков вечерней зари неясную тень, прошедшую немного западнее отряда курсом на северо-запад. Разглядеть, кто это был, не удалось, но что не миноносец, а что-то гораздо большее, это точно. Спустя всего восемь минут после возвращения «Жемчуга» где-то за кормой отходившего отряда вспыхнула короткая, но ожесточенная перестрелка из скорострельных орудий, в том числе и средних калибров. Были видны лучи боевых прожекторов и осветительные ракеты. Затем все стихло. Потом еще неоднократно начиналась стрельба в проливе, вероятно, это наши истребители пытались прорваться обратно, но помочь им с востока никто теперь не мог. Рисковать в ночном бою, будучи едва способными самостоятельно передвигаться, тяжелыми кораблями и единственным аэростатоносцем было неразумно, а единственный быстроходный крейсер был связан их охраной. Довольно скоро все стихло. Чем кончился бой, никто не знал. Среди множества взлетавших еще недавно во входе в пролив сигнальных и осветительных ракет разобрать какие-либо сигналы возможности не было. Радио использовать также не получалось. Вскоре совсем стемнело, и Небогатов довернул к северу, где из-за тумана мрак был гуще и, как казалось, безопаснее. В течение часа шли максимально возможным ходом. «Жемчуг» все так же держал позицию впереди головного «Наварина», идя широким зигзагом на шестнадцати узлах и ведя разведку. Следом, тоже периодически резко меняя курс, шли броненосцы и «Урал». В 22:30, когда по счислению находились в четырнадцати милях северо-восточнее мыса Есамазаки, ход пришлось резко сбавить. На «Николае» все же остановили левую машину. Чтобы сохранить хорошую скорость продвижения, «Урал» сразу взял аварийный броненосец на буксир. Так шли до рассвета. После остановки машины механики вскрыли холодильник, обнаружив там массу водорослей, ила и песка, а также несколько лопнувших трубок. Все лишнее убрали, а лопнувшие трубки заглушили. Циркуляционные насосы и запорную арматуру перебрали, исправив также, воспользовавшись случаем, выявленные ранее дефекты системы смазки мотылевого вала самой машины. Ремонт был закончен к девяти часам утра. Но, несмотря на то что в действие ввели обе машины, резвости броненосцу это прибавило немного. Максимальный ход пока не превышал девяти узлов. К этому времени уже обогнули мыс Эримасаки, пройдя всего в трех милях от него. С «Жемчуга» его даже видели какое-то время, что позволило уточнить координаты. С «Урала» начали вызывать истребители, с указанием района ожидания западнее Шикотана. Хотя его станция гарантированно доставала до самого пролива Цугару и даже много дальше, ответа не было. Сначала считали, что просто не хватает дальности действия гораздо более слабых станций наших эсминцев. Но ни они сами, ни сигналы их передатчиков так и не появились до самого вечера, хотя, по прикидкам штаба, они уже должны были нагнать отряд, «срезав пару углов». Оставалось надеяться, что, не сумев прорваться обратно к эскадре, Андржиевский все же смог уйти на запад, воспользовавшись своей быстроходностью. Но даже успешный прорыв через пролив вовсе не гарантировал ему достижения родных берегов. Еще до начала боевого развертывания отряда было известно, что угля на эсминцах осталось мало. С учетом расхода на бой не более чем на сорок часов хорошего хода. Этого едва хватало до бухты Владимира, и то без гарантии. Предполагалось после форсирования пролива всем отрядом либо пополнить запасы с «Урала», либо взять их на буксир, при первой же возможности. Вариантов разделения сил не предусматривалось никакими планами. Никто не ожидал, что они так быстро окажутся отрезаны от эскадры, поэтому точек рандеву и резервных вариантов бункеровки не оговаривалось. Видимость с мостиков броненосцев была вполне приличной, но порывистый ветер не позволял поднять шар. Вскоре полосами снова пошел туман, становившийся все гуще и гуще. К вечеру повернули на восточный курс, чтобы обогнуть по широкой дуге Кунашир, возле которого все еще ожидалось присутствие японских миноносцев. Ночь выдалась темной и безлунной. Тяжелые тучи висели над самыми клотиками мачт, сливаясь с ползущим над водой туманом. Ветер стих, но осталась тяжелая океанская зыбь, шедшая с юга. К рассвету эскадра была примерно в шестидесяти милях южнее Шикотана. Минеры у станций беспроволочного телеграфа принимали только мощные атмосферные помехи. О присутствии японских дозорных судов поблизости ничего не говорило, но вероятность их появления в любой момент была все же очень высокой. Предугадать действия противника после контакта с нашим отрядом у западного входа в Цугару было практически невозможно, из-за полного отсутствия информации о его силах. Но в том, что там нас ждали не только миноносцы и вспомогательные крейсера, никто не сомневался. Хотя на эскадре располагали сведениями о контактах только с тремя истребителями и еще одним кораблем, предположительно бронепалубным крейсером, да слышали стрельбу среднекалиберных скорострелок и работу нескольких радиостанций, было вполне логично предположить, что, зная о движении в северные воды русских броненосцев, японцы выделят для их перехвата соответствующие силы. Все принятые японские депеши аккуратно записывались, но ни одну из них разобрать не удалось. Похоже, противник был осведомлен о том, что мы читаем его телеграфирование, и уже принял меры. Даже позывные в начале и конце телеграмм были незнакомыми. А между тем требовалось срочно принимать решение. «Жемчуг», маневрировавший на больших ходах в течение прошедших двух суток, имел остаток угля всего в семьдесят тонн, этого однозначно не хватало для достижения своих берегов. А «Николай» остро нуждался в котельной воде, которой тоже не хватало даже до Сахалина. Теперь задачей номер один был поиск подходящего места для бункеровки. Исходя из этого, Небогатов приказал незамедлительно поворачивать к северу и форсировать пролив Екатерины, если позволит погода, пусть даже с боем. До него по прямой было не более ста миль, что позволяло еще засветло пройти узости и встать на якорь в какой-либо бухте на северном побережье Курильских островов. Рассчитывая на недостаточную освоенность этой местности, надеялись успеть пополнить запасы топлива на своем единственном разведчике и запас котельной воды на флагмане еще до того, как появятся преследователи. Поскольку с помощью «Урала» даже инвалид «Николай I» был способен держать ход в одиннадцать узлов, с такой скоростью отряд и двинулся на север. Вскоре снова наткнулись на туман, правда, не стоявший стеной, а шедший полосами над морем. Ветер слабел, все больше уходя в западную четверть, что позволяло надеяться на улучшение видимости. Но аэростат поднимать не стали, из соображений скрытности. Когда по счислению уже обогнули восточную оконечность Шикотана, закрытого плотной мглой где-то левее, далеко впереди, совершенно неожиданно, ненадолго открылись острые пики, возвышавшиеся на обоих берегах пролива Екатерины. По характерным профилям опознали вулканы Тятя на Кунашире и Берутарубе на западной оконечности Итурупа. Это была большая удача! Вскоре отряд вышел из тумана полностью. Море вокруг просматривалось почти до горизонта, только на юго-западе в Южно-Курильском проливе все еще держалось туманное марево, ограничивавшее видимость в тех секторах до тридцати – сорока кабельтовых. В нем полностью тонула береговая черта Кунашира, чей берег далеко вдавался в пролив полуостровом Ловцова, хоть и скалистым, но довольно низменным. Зато полуостров Часовой на западной оконечности Итурупа был виден вполне прилично. И над водой под мысами Рикорда и Гневный никакой мглы не было. Хорошая видимость на пути движения отряда и отсутствие судоходства в обозримых водах позволили благополучно миновать пролив. Ожидавшейся японской сигнализации так и не увидели. Берег выглядел совершенно пустым. Оказавшись в Охотском море, продолжали следовать северо-западным курсом, ведущим к порту Корсаков на юге Сахалина. К вечерним сумеркам успели удалиться на двенадцать миль. Хотя и вулкан Тятя, и гора Руруй на северной оконечности Кунашира были еще хорошо видны слева по борту, в начале девятого начали разворот почти строго на восток, двинувшись после заката к северо-западному берегу Итурупа. Разглядеть этот маневр за дымом из наших труб с острова было невозможно. Высланный для разведки «Жемчуг», ориентируясь по освещавшейся остатками заката еще какое-то время вершине вулкана Атсонупури, на одноименном полуострове, ограничивавшем залив Доброе начало с севера, спустя полтора часа после захода солнца уже обследовал его южный берег. Никого там не обнаружив, крейсер на малой мощности станции передал короткую телеграмму, состоявшую всего из трех повторявшихся троек, и встал на якорь за мысом Кабара. На берег свезли десант, быстро осмотревший побережье и убедившийся в том, что эти малонаселенные земли все так же пусты. После этого вывели из действия котлы, не используемые при экономическом ходе, так как угля оставались буквально последние лопаты. В топки пошел весь, еще остававшийся на борту шлак, содранный с палуб линолеум и машинное масло. На берегу тем временем организовали забор пресной воды из двух ближайших к месту высадки речушек, а высланные к мысу шлюпки, после условного сигнала ратьером с подошедших больших кораблей, зажгли фонари, ориентируясь по которым в залив вошли «Николай» и «Урал». «Урал» немедленно ошвартовался к борту «Жемчуга», и начался аврал. Все, имевшиеся на аэростатоносце угольные мешки были уже давно заполнены, так что работы продвигались довольно быстро. То, что не успевали ссыпать в ямы сразу, пока просто оставляли в мешках и россыпью на палубах, стремясь перегрузить за ночь на единственного скорохода, оставшегося у эскадры, как можно больше. «Наварин», имевший еще более чем достаточно топлива для перехода к Сахалину, держался мористее и нес дозорную службу у входа в гавань. На «Николае», сразу после того как он встал к другому борту «Урала», также началась погрузка угля. Кроме того, с парохода-крейсера передали около двадцати тонн пресной воды. Уже совсем освоившиеся на берегу моряки с «Жемчуга» быстро организовали доставку речной воды во всех емкостях, какие только были найдены в боцманских запасах вставших на якоря кораблей.