Левченко улыбнулся. — Нашёлся человек. Директор средней — или, как это у них называется, базовой — школы. Учился в Ленинграде, в педагогическом имени Герцена — вернее, проходил стажировку. — Чистый? — Абсолютно. Нигде и никак. — Связался? — Да, есть его адрес, телефоны — рабочий, служебный и мобильный. — Довёл до него задание? Левченко кивнул. — В части, его касаемой. Он в курсе, что в его городок должен прибыть наш человек, ему надо этого человека найти, вступить с ним в контакт и, при нужде — помочь с эвакуацией на северо-восток. Думаю, справится. Толковый дядька… Генерал вздохнул. — Педагог…. По мне — лучше бы полицейский или пожарник какой… Подполковник покачал головой. — Война — это, как вы помните из известного фильма, не кто кого перебьёт, а кто кого передумает…. В нашем случае головастый агент куда полезнее здорового и вооруженного… Генерал недоверчиво хмыкнул. — Я тебе скажу, и среди пожарников головастые парни попадаются… В это время в дверь осторожно постучали. Генерал недовольно поморщился. — Крапивин, заходи! Когда ты уже прекратишь со своей деликатностью… В кабинет вошёл подполковник Крапивин, подошёл к столу, кивнул Левченко и, прокашлявшись, спросил: — Вызывали, Максим Владимирович? — Вызывал. Садись, в ногах правды нет. Крапивин сел, и, положив на стол свою папку, придал лицу «служебное» выражение. — Значит, так, подполковник. Тот твой агент, который безуспешно пытался купить Одиссея у албанских бандитов — он имеет выход на того Бюджета, о каком мы говорили? Крапивин кивнул. — Да, его двоюродный брат состоит в банде этого Беджета Харадинги. — Это хорошо. Левченко, перестань свои сводки читать, дело тебя тоже касается. — Левченко захлопнул папку и повернулся к начальству. — Вот это правильно. Послухайте меня, товарищи офицеры. Я тут с грамотными и толковыми людьми из прокуратуры позавчера общался, и кое-что выяснил. А именно — у прокуроских есть мнение, что эти пятьдесят миллионов долларов, нашим Тевзеевым сворованные, на самом деле должны были быть располовинены — двадцать пять полагалось на долю беглого нашего зятька, двадцать пять — албанским бандитам, какие этот хапок обеспечивали: фирмы подставные выкатывали, счета для прохождения денег, прочий антураж. А Игорёк наш с оными албанцами не поделился. — Крапивин с Левченко оживились, но Калюжный тут же пресёк их попытки задать вопросы: — Слухайте дальше и не перебивайте. Так вот, самое интересное, что фирму-субподрядчика, на которую и были списаны деньги, контролировал тот самый Бюджет. — То есть получается, что Тевзеев обокрал Харадингу? — спросил Крапивин. — Именно так. А наш Али Умар ар-Рамахи, в свою очередь, хочет эти украденные у албанца деньги отнять у Тевзеева. Левченко пожал плечами. — Вор у вора дубинку украл…. А нашему парню от этого что? Калюжный едва заметно ухмыльнулся. — Не быть тебе генералом, Дмитрий Евгеньевич…. А то, что мы можем эту албанскую карту разыграть в своих интересах! — Как? — в один голос спросили Крапивин и Левченко. Генерал покачал головой. — А вы подумайте. Я вас в вариантах действий не ограничиваю. Левченко почесал затылок. — Ну, тут может быть только один алгоритм. Когда наши хлопцы вытащат Одиссея и семейку этого Тевзеева, и поволокут их к нашей границе — мы можем шепнуть Беджету, что Али Умар пытается стырить его бабки — и делает это в Виловицах, в Чехии. И пока эти бандюки будут друг друга душить — наши хлопцы спокойно до Бреста и доедут. Так? Генерал кивнул. — В общих чертах — да. Поэтому ты, Крапивин, свяжись со своим агентом в Шкодере — он у тебя там? — так вот, пущай будет на стрёме и ждёт сообщения для Бюджета. Понял? — Понял, товарищ генерал. Будет ждать… * * * — Нет, ну ты подумай, какая дискриминация! Всяких разных поляков да чехов с венграми эти словаки пропускают, слова не говоря, а у нас — и паспорта проверили, и сумки распотрошили! — возмущался Токарь. — Женя, увянь. Ну, проявили граничары служебное рвение, с тебя что, корона свалилась? Надо ж ребятам хоть иногда свою зарплату отрабатывать… — иронично проворчал с заднего кресла Гонт. — Не, Сань, я всё понимаю, но почему нас, по легенде — богатых москвичей — так яро шмонали? Они ж видели наши бумажники! Я специально двадцатками командировочные получал, у меня лопатник не застёгивается от бабок! А нас в контрабанде подозревают! В разговор вмешался капитан Кулешов. — Ни в чём они нас не подозревают. Просто это подсознание. — Какое подсознание? — не понял Токарь. Кулешов вздохнул. — Обычное. Мы, Советский Союз, очень долго были для всех этих восточноевропейцев Хозяином. Вздорным, хамоватым, иногда — самодуром, не всегда дружелюбно настроенным, но — Хозяином. И вдруг мир рухнул. Советы исчезли, Россия, которую они какое-то время продолжали считать сувереном — их бросила на произвол судьбы. Теперь у них другие хозяева, которые их всерьез просто не воспринимают, за лакеев держат — вот восточноевропейцы и мстят старому Хозяину, небрежно и походя отказавшемуся от прав суверена над Восточной Европой. И мы с тобой, как представители этого нерадивого и нерачительного Хозяина, должны на своей шкуре почувствовать это ощущение брошенности. Особенно оно, кстати, сильно у словаков, которые все поголовно — русофилы. Им тяжелее всего привыкать к мысли, что Россия им больше не суверен, а Москва — не центр мироздания…. Хотя… ты помнишь того хорунжего, который по концовке из будки вылез? Токарь улыбнулся. — И который на своих цириков наорал и заставил своими руками наш багаж обратно в машину грузить? — Так точно. Так вот, для этого старого служаки, как я понял, Москва — по-прежнему всё ещё главный город на Земле, единственно возможный суверен и хозяин.… Это я тебе, как психолог-любитель и философ-самоучка, докладываю! Тут посчитал нужным внести в дискуссию свежую струю капитан Сердюк — хотя и сидевший за рулём, но внимательно вслушивающийся в разговор своих товарищей. — Добавь ещё каноничные «свободный художник и холодный философ», и до кучи — «адмирал-любитель»…. Не, хлопцы, никаких тут высоких материй нет, а дело в обычном шкурном интересе. Они как думают, эти таможенники? Мужики с Москвы, бабла немеряно, наверняка чё-нить недозволенное везут, на крайняк — чтобы лишнего времени на границе не мутузиться, влёгкую сотку баксов отмаксают. А мы им не то, что ничего не предложили — так даже и не стали смотреть, как они наши баулы шмонают. Вот они и обозлились! — А затем, уже обращаясь к штурману: — Женя, это чё за город? — Кадца, или Чадца, хрен их разберёшь.… Впереди развилка, нам направо. На Турзовку, Маков. Четыреста восемьдесят седьмое шоссе. — Яволь, сейчас свернем…. А смотри, какое здесь движение всё же интенсивное! Капитан Кулешов сзади объяснил: — Удивляться нечему, эта трасса и на Братиславу, и на Жилину, и на Будапешт идёт, тут поток знатный…. Вот сейчас на дорогу вдоль реки Кисуцы свернём — сразу станет потише, она по горам петляет до самой Чехии, или Моравии, как здесь говорят.… Ого! Последнее его восклицание касалось выползающего со стоянки громадного четырехосного грузовика — довольно, надо заметить, резво затем вымахнувшего на трассу. — Вот это, я понимаю, махина…. Вадим, чё за сарай? Сердюк коротко бросил: — «Татра» восемьсот пятнадцатая. Старая. — Ни фига себе, старая! Это военная машина? А, капитан Сердюк? Ты ж в этих местах служил? Водитель пожал плечами. — Ну как сказать — военная…. Наша бригада была вооружена самоходками на базе этого грузовика. «Даны» назывались. Сто двадцать штук. Так я тебе скажу, постоянно семь-восемь машин было в ремонте — то отказ артиллерийской части, то по ходовой. Они, кстати, в Словакии производились, в Дубнице — я туда ездил с бойцами матчасть получать. Каждая машина была, между прочим, резиновой лодкой укомплектована! Не говоря про ЗИП и прочие топоры и пилы…. Комфорт — не чета нашим самоходкам! Гонт спросил: — А когда войска вывели — куда вашу бригаду закинули? Сердюк тяжело вздохнул. — Теоретически в Мулино, в Горьковскую область…. Практически — в чистое поле. А самоходки отправили в Казахстан, там они и погибли — казахи их на металлолом разобрали, говорят….. После этого вывода я и уволился — не было сил видеть, как из армии цирк шапито делают…