– Неудачный день ты выбрал. Мы сегодня репетируем. Тебя собираются поставить в номер. Нам надо держать себя в форме на тот случай, если нас вернут в шоу. – А почему я не могу репетировать в таком виде? – Можешь покалечиться. Или убиться насмерть. Запомни, грим делает гораздо больше, – а не только превращает тебя в подлого и бездушного кретина. Джейми опустил глаза. – Ты уж извини, – сказал Уинстон. – Мы же оба знаем, что не твоя это вина, но это правда. Так что давай начистоту. Старый клоун откинулся назад и тяжело вздохнул. – Вот ведь в какой переплет ты попал, а? Я ничего не могу тебе рассказать, потому что, намазавшись краской, ты разболтаешь все всем подряд. – А как же штаны? – спросил Джейми. – Джей-Джей думает, что вы держите его за яйца. Он не хочет переходить вам дорожку. – Вот и прекрасно, но если бы Джей-Джей узнал все, что можно, у него бы был компромат на меня, это я тебе точно говорю. И это так, пока получается мое слово против его. Я тут гораздо дольше, чем он, так что поверят мне, – Уинстон умолк и покачал головой. – Сам не знаю, что мне с тобой делать, Джейми. Ума не приложу. – А что, если… Что, если бы я устроил так, что у вас стало бы больше компромата на Джей-Джея, чем у него на вас? Что тогда? Уинстон вскинул брови. – Продолжай. Джейми подался вперед. – Если бы я сегодня совершил что-то такое, что по-настоящему уличало и компрометировало бы Джей-Джея, а потом бы скрылся. Но каким-то образом у вас бы появились доказательства, которые можно использовать против Джей-Джея. Может, тогда бы вы без опасений могли бы мне сказать, что значит вся эта «свобода». Уинстон быстро поглядел на дверь. – Тсс. Бога ради, Джейми, говори тише. Джейми скривился. – Извините. Уинстон поудобнее устроился на кровати, размышляя. – Полагаю, такой план вполне может сработать. Но ты-то представляешь, на какой риск идешь? Если попадешься… Вот тогда конец шуточкам и играм, сынок. Тебе лучше не знать, что они могут с тобой сотворить. – Вы правы, может, лучше и не знать, – вздохнул Джейми. – Мне осточертело каждый раз просыпаться в таком состоянии. Я так долго не выдержу. Уинстон кивнул. – Беспросветное отчаяние и все такое, да? Ну, давай-ка лучше подумаем, какой трюк ты сможешь отмочить. – Уинстон, я все хочу вас кое о чем спросить. – О чем же? – Почему вы не меняетесь? Ну, когда намазываете грим? Уинстон чуть заметно улыбнулся. – На мне грима нет, – ответил он и запустил руку под кровать, достав оттуда небольшую коробочку. – Вот это – старая добрая, обычная краска для лица. Оттуда, из другого мира. Не та, что изготавливают в Комнате Смеха. Разницы никто не замечает. Я просто выступаю в угрюмых амплуа. Это нетрудно. Я на сцене не очень-то отличаюсь от того, кто я в жизни. Похоже, здесь мне повезло. – Но как же вам удается выступать? – Делаю все, чтобы получать неопасные роли. Это нелегко, заметь. Говорю Гонко, что у меня слишком сильно болит спина, чтобы выполнять сложные номера. Но все равно я получаю массу синяков, и иногда приходится рисковать при опасных трюках. Что же до тебя, Джей-Джей, если тебе вздумается припомнить этот разговор, то не забывай, что я в любое время могу намазаться настоящей – здешней – краской и свернуть тебе шею. Джейми захлопал глазами, удивленный внезапной злобой в голосе Уинстона. – А теперь проваливай, Джейми. Я подумаю, что мы сможем заставить тебя сделать… если ты уверен, что это единственно правильный путь… – Другого пути не вижу. Честно. – Я тоже, если уж ты об этом заговорил. Джейми вернулся к себе в комнату и ждал, пытаясь унять колотившееся сердце и ни о чем не думать. Через полчаса в дверь просунулась голова Гонко, рявкнувшая: – Репетиция в час! Работы на подхвате – в одиннадцать вечера! Жизнь – паскуда, так что остается только трахать ее дальше. * * * Мучением было ждать, пока Уинстон разработает план. Джейми хотелось ощутить презрение Джей-Джея к смерти – абсурдное, но действенное. Когда, наконец, к нему вошел Уинстон, в руках у него был рюкзачок. Он приложил ухо к двери, чтобы убедиться, что они одни, потом открыл рюкзачок и вытащил сложенный кусок ткани. Это была уменьшенная копия флага, развернувшегося перед тем, как рухнул шатер акробатов, с написанным на нем красной краской словом «СВОБОДА». Уинстон понизил голос до шепота. – Вот что тебе нужно сделать. Повесишь это внутри Паноптикума. Там уже будет стоять стремянка. Долезешь до верхних балок и привяжешь там. Когда закончишь, найдешь записку, приклеенную к внутренней стороне входной двери. Оторвешь ее, прочитаешь, а потом съешь. – А если меня увидят? – Тебе придется все сделать так, чтобы этого не случилось. Ты же ведь дружишь с новым помощником Фишбоя, так? Как там его – Стив? Ты иногда к нему заглядываешь? – Да. – Вот тебе и алиби. Теперь давай в темпе. – А уроды меня не заметят? Уинстон покачал головой и вышел, не сказав ни слова, а Джейми гадал, откуда у того такая уверенность. Он посмотрел на карманные часы, которые Джей-Джей стащил на Аллее Развлечений: до репетиции оставалось два часа. Вздохнув, он взял знамя и засунул его под рубаху, настолько просторную, что ничто не выпирало. Проходя через гостиную и выйдя на главную улицу, он пытался шагать так, как Джей-Джей: сильно сгибал колени, дергал ширинку и злобно глядел на цыган. Он чувствовал себя идиотом. Вскоре он дошел до Комнаты Смеха и Ужаса, где, как обычно, стоял охранник Дамиан, спрятав лицо в капюшон. Похоже, он даже не шевельнулся. Джейми показалось, что в самом верхнем оконце он заметил какое-то движение, вроде как опустили занавеску, но точно сказать не мог. За Комнатой были беспорядочно разбросаны лачуги из подгнившего дерева с облупившейся краской, где обитали цыгане. Он двинулся мимо них, стараясь проскользнуть незамеченным, и думал, что ему это удастся: отдаленный гомон говорил о том, что большинство служителей было занято разбором завалов шатра акробатов. Задняя сторона Паноптикума находилась в тени. Прямо за ним тянулся тот самый таинственный деревянный забор. Джейми припал к щели между досками, впервые за долгое время подумав о побеге, но ничего не смог там разглядеть – лишь белую дымку, которую Джей-Джей видел с крыши. Он приложил ухо к шершавой доске и услышал звук, похожий на тот, что слышно, когда подносишь к уху морскую раковину: далекий шум океана. Его так и тянуло перемахнуть через забор, но раздавшийся из соседней цыганской лачуги шум заставил его передумать. Там что-то грохнуло, потом разозленные голоса закричали что-то по-испански: один голос женский, другой мужской. Он добежал до Паноптикума и обнаружил прореху в полотняной стене. Тем временем ссора между цыганами достигла пика: раздался пронзительный женский визг, затем наступила зловещая тишина. Грузный мужчина лет пятидесяти пинком открыл заднюю дверь лачуги, через пояс у него перевешивался смуглый пивной живот. На плече он нес обмякшее тело женщины средних лет с зиявшей на затылке раной, откуда текла кровь. Цыган швырнул ее на землю рядом с забором. Джейми вздрогнул и юркнул внутрь Паноптикума. Просто убийство. Бывает иногда. – Давай же, – прошептал он самому себе, стараясь успокоить нервы – казалось, он вот-вот не выдержит и сломается. Он до боли вцепился зубами в костяшки пальцев, сосчитал до десяти и взял себя в руки. «Тут случаются вещи и похуже, – услышал он воображаемый голос Уинстона. – Худшее случится и с тобой. Вперед, за работу». В Паноптикуме, как всегда, было темно, горели лишь желтые лампы внутри витрин и инкубаторов, высвечивая жуткое содержимое. Теперь инкубаторы стояли пустыми, и свет казался каким-то омерзительным. Такой свет можно увидеть в подвальном логове серийного убийцы, освещающим операционный стол, звуконепроницаемые стены, красные пятна вкупе с колющими и режущими предметами. Единственным экспонатом оставался Наггет, отсеченная голова, погруженная по подбородок в воду. Глаза ее были закрыты. У стены лежала алюминиевая стремянка. Джейми прислонил ее к балке и сбросил клоунские башмаки. Ступеньки больно впивались ему в ноги, когда он карабкался вверх, пока не уперся головой в крышу. Обернул край знамени вокруг балки, и у него вдруг подкосились ноги, он изо всех сил попытался не представлять свое падение. Когда он вытянул знамя вдоль балки, внизу сверкнула яркая вспышка, и раздался щелчок. От испуга он чуть не потерял равновесие и начал дико озираться. Сердце у него колотилось. Кто-то выскочил из шатра. Уинстон. А что за шум, черт подери? Затвор фотоаппарата? Он последними словами обругал Уинстона за то, что тот не предупредил его об этой части плана. Ну, вот теперь он точно скомпрометирован. Господи, он надеялся, что старику можно доверять. Он спустился вниз по стремянке и с досадой обнаружил, что знамя висит вверх ногами. Ринулся наружу, чуть задержавшись, чтобы убедиться, что отсеченная голова по-прежнему спит, и стал шарить по ткани стены, ища предназначавшуюся ему записку… Вот она. Он оторвал ее от стены и подбежал к инкубатору, чтобы прочесть ее при желтом свете. «Сбрось голову на пол. Это в последнюю очередь. Для начала разбей стеклянные витрины. Голова под наркозом, она ничего не услышит. Потом уходи. Обходным путем возвращайся в клоунский шатер, выходи через прореху в задней части Паноптикума, беги вдоль забора. Не попадайся никому на глаза». – Вот блин, – пробормотал Джейми. Он огляделся в поисках чего-то, чем можно разбить стеклянные витрины, и заметил какой-то предмет, прислоненный к клетке Йети, – железный прут. Уинстон все предусмотрел. Он схватил прут и подбежал к аквариуму Наггета. Он покашлял, пощелкал пальцами, постучал по стеклу – никакой реакции. «Начали», – решил он. Первым попался высокий стеклянный инкубатор – удар прогнул стекло, пошедшее изломанными трещинами. Еще две попытки – и с оглушительным грохотом мелкие кусочки стекла рассыпались по полу, как конфетти. Следующим стал аквариум Тэллоу: один удар проделал дыру в левой стене, второй – довершил дело. Стекло посыпалось на пол, на отвратительную засохшую слизь телесного цвета. Следующей стала витрина, похожая на стеклянный гроб. Один сильный удар – и она разлетелась на мелкие кусочки. Внезапно он услышал вдалеке чьи-то крики – похоже, Джордж Пайло. Если он слышит Джорджа Пайло, то и Джордж его слышит – надо поторапливаться. Он взглянул на другие экспонаты – у Йети клетка железная, нечего там делать. Оставалась отсеченная голова в своем аквариуме. Джейми подбежал и пнул по подставке. Она накренилась и упала, Наггет с хлюпаньем рухнул вниз, заскользил по полу, ударился о стремянку и остановился, вертясь на лысине. Время сматывать удочки. Он добежал до темноты в задней части Паноптикума и уже наполовину выбрался через ту же прореху, сквозь которую и проник, как внутрь влетел Джордж Пайло, изрыгая ярость всеми своими ста двадцатью сантиметрами роста. – Кто там?! – орал Джордж. – Кто там?! Джейми бросился наутек вдоль забора, за Комнатой Смеха и Ужаса, и остановился, заметив какое-то движение. Позади него цыган тащил на плече мертвую женщину. Тело ее болталось, как огромная кукла. Джейми бросился дальше, лишь один раз оглянувшись, когда цыган вскарабкался на мусорный ящик и перебросил труп через забор. На какое-то мгновение ее платье зацепилось за край, голова безжизненно болталась, волосы развевались, потом платье разорвалось, и она свалилась вниз, во что-то по ту сторону. Джейми вихрем пронесся до клоунского шатра, чтобы продолжить паниковать в безопасном одиночестве у себя в комнате. Насколько он понимал, все прошло без сучка, без задоринки, но медленно текущие минуты стали для него настоящей пыткой. В любую секунду из гостиной мог раздаться визгливый голос Джорджа Пайло: «Подать сюда Джей-Джея! Он отправится в Комнату, ему выпал бесплатный билет…» И разумеется, снаружи скоро начался переполох. Голос Дупи взревел: – Ребята! Ребята! Они разгромили шоу уродов, ребята! Они опять это сделали, пришли и сделали, снова пришли и опять все сделали! – Что за хрень ты там несешь? – крикнул Гонко из своей комнаты. – Они напали на шоу уродов, Гонко! Гонко, они разгромили шоу уродов!