Он не закрыл за собой дверь. Когда его шаги исчезли в глубине коридора, я поднялась с кровати и достала из тумбочки маленький серебряный нож. Затем, крепко сжав нож в руке, пошла к своей комнате. Я шла по коридору, распятая в своей собственной нирване. До крови растворенная в ней. Коридор был полон призраков, порожденных моим собственным разумом. Я шла в другой жизни, посреди собственного позора, и бесцветные глаза окружавших меня призраков наблюдали за мной. Я видела глаза сына. Я видела глаза мамы. Глаза моего бывшего мужа и той девки, к которой он от меня ушел. Глаза Виталия Кораблева. Глаза его спутницы, которую видела только на фотографиях. Глаза Беликовой. Глаза Комаровского. Глаза всех жертв Вирга Сафина. Они стояли, держа в вытянутых руках свою кожу. И эти шелковые знамена смерти развевались за мной. Они пытались говорить со мной. Они что-то кричали, но я больше не разбирала слов. Я забыла язык земли. Все мои счеты с землей были закончены. И теперь мне предстояло оплатить мой самый последний счет. Я просила у них прощения. Я не могла плакать. С земным миром для меня было покончено. Зашла в свою комнату и заперла за собой дверь. Распахнула дверь ванной и включила горячую воду, наполняя ванну. Я не зажигала свет. Все, что мне было нужно, — только темнота, исключительно темнота. Ванна была моим спасением. Ванна была моим ласковым морем. Когда я погрузилась в теплую воду, по всему моему телу прошла мягкая, приятная дрожь. Мои губы что-то шептали. Очень скоро я разобрала собственные слова. — Виргин… Меня зовут Виргин… Вирджиния… Мое новое имя… Новое после всего, через что я прошла. Подняв нож, я полоснула себя по руке, по запястью одной руки, по второй, думая, как в темной воде расплываются невидимые мне темные змеи, почти не испытывая боль. Я зажмурилась и откинулась головой на жесткий фаянс ванны. В быстро наступающей темноте мне все чудилось, что за мной пристально наблюдают глаза Вирга Сафина. Они были единственным, что я забирала с собой. Двое суток я провела в реанимации в состоянии искусственного сна. Сон специально поддерживали самые современные препараты. Это было ноу-хау той больницы, в которую я попала. Наверное, в чем-то они были правы. Позже я узнала, что мое состояние было очень тяжелым. Из пяти литров крови, существующей в человеческом теле, я потеряла почти четыре. А смертельной считается потеря трех. Никто из врачей так и не понял, как я выжила. Про себя они назвали это каким-то чудом. Поначалу все было очень плохо, и врачи практически отчаялись меня вытащить. Мне сделали два срочных переливания крови и погрузили в состояние искусственного сна. Медленно и неуклонно я погружалась в темный коридор времени, в конце которого меня ждала смерть. Я мало что запомнила из этих двух суток. Почти ничего. К концу вторых суток, открыв глаза, я разглядела белый потолок больничной палаты и какие-то тонкие провода, тянущиеся к моей руке — провода капельницы. Разглядела массивную бутылку, из которой в руку мою капала темная жидкость. Слегка пошевелив рукой, почувствовала сильную боль, а, опустив глаза, увидела, что запястья мои туго перебинтованы. Потом я увидела лицо женщины. Оно возникло сразу, как только я впервые испытала физическую боль и поняла, что жива. Лицо было белое, массивное, оно возникло передо мной из ниоткуда заполонило разом всю комнату и показалось мне невероятно объемным. Женщина наклонилась ко мне, и я утонула в темном море огромных, очень знакомых мне сверкающих глаз — глаз, страшно напоминающих глаза одного человека. И, как у него, для меня были очень важны и значительны последствия этого темного взгляда. Сверкающие алмазы темной воды врывались в мою судьбу второй раз. Женщина наклонилась ко мне так низко, что я уловила терпкий, едва уловимый аромат ее духов. — Все будет хорошо, милая девочка. Я здесь для того, чтобы тебя спасти. Ее неожиданные слова, вполне ясно донесшиеся до меня сквозь вернувшееся сознание, вызвали у меня какой-то протест, и я попыталась пошевелиться. В тот же самый момент руки мои обожгла острая боль, тут же пригвоздившая к земле, и вместо слов из меня вырвался тихий, но мучительный стон. — Лежи спокойно. Ты должна вести себя тихо. Я здесь, чтобы тебя спасти. Но никто не должен знать, что я здесь. У нас очень мало времени. Поэтому лежи тихо. И помни: я единственный человек, который может тебя спасти. В этот момент послышались шаги в коридоре. Женщина приложила палец у губам. Собственно, я и не собиралась ничего говорить. Я рассматривала ее очень внимательно. Лицо ее, в котором я пыталась разглядеть каждую черту, играло со мной странные шутки. Иногда мне казалось, что я знаю ее, что я не раз уже ее видела. А в другой — что нет, что передо мной находится совершенно незнакомый человек. Но один только взгляд, один поворот головы, наклон лица в сторону, и передо мной вновь играли знакомые, привычные черты, пока я не начинала думать о том, что все происходящее со мной — совсем не игра ее лица, а последствия снотворного, которым меня накачивали. Она совсем не была молодой, да и не пыталась молодиться. У нее были седые, совсем белые волосы, красиво уложенные в элегантную короткую стрижку. Ясные черные глаза, умело наложенный макияж в пастельных тонах. В изящных ушах сверкали камушки — я определила небольшие бриллианты. Ее изящную, совсем тонкую фигуру облекал черный брючный костюм. Белая блузка красиво подчеркивала ее белые волосы. Одета она была невероятно элегантно и совсем не дешево, что быстро определил мой наметанный на тусовках с Сафиным глаз. Ей было приблизительно 60 лет. Но даже в своем возрасте эта женщина казалась очень красивой. Должно быть, в молодости она просто сводила с ума. Шаги приближались. Еще раз приложив палец к губам, женщина с молниеносной скоростью вскочили с моей кровати и скрылась за какой-то боковой дверью справа, за которой я угадала ванную. Дверь палаты открылась, и на пороге появился врач. Врач не понравился мне с первого взгляда. Подойдя ко мне, он буквально вздохнул с облегчением, которое даже не удосужился скрыть. — Ну слава Бога, очухалась! А то тут всех на уши своей глупостью поставила! Скажи спасибо своему дружку, что здесь очухалась, а не в психушке! Мы таких, как ты, сразу в психушку отправляем. Моя бы воля, гнила бы ты там до конца своих дней. Но твой дружок крепко тебя любит. Отвалил за тебя целое состояние. Любит. Не пойму только, за что. Он потрогал капельницу, поднял вверх и сразу отшвырнул мою левую руку — боль была такой жуткой, что я едва не закричала. — Ага, больно? А обезболивать не буду! Специально не буду! Так тебе и надо. Лежи и чувствуй, какую глупость ты выкинула. Вот пусть болит. Скорее до ума дойдет. Через день разрешу тебе вставать. С этими словами врач вышел из моей палаты, громко хлопнув дверью. Из ванны тут же вышла женщина и вернулась к моей кровати. Она улыбалась. — Не обращай внимания на этого хама! Он ничего не знает о твоей жизни. А я знаю всю правду и безмерно горжусь тобой. — Какую правду ты знаешь? — вырвалось из меня. Я не знаю даже, почему обратилась к ней на «ты». Я только чувствовала рядом с этой женщиной какую-то странную свободу и спокойствие. Меня словно успокаивало ее присутствие. И я снова выпалила. — Если ты знаешь правду, ты — ангел? — Ангел, — без тени улыбки, слишком серьезно сказала она, — твой. Я твой ангел, который теперь будет отвечать за твою жизнь. Но, к сожалению, я пришла слишком поздно. — Другого выбора у меня не было. — Я знаю, — женщина кивнула, — Послушай, у нас очень мало времени. Никто не должен знать, что я была здесь. Если хочешь жить, никому не говори о моем появлении. Особенно Василию. — Что? — обмерла я. — Василий не знает, что я здесь. Он не знает, что я прилетела в страну. Но как только я узнала, что произошло с тобой, тут же села в первый же самолет. Я приехала тайком. И сохранить эту тайну в твоих интересах. Только так мы сможем тебя спасти. И, конечно, спасти Василия. Я для этого приехала тоже. — Спасти… Василия… — Ты… ты… — я начала кое-что понимать, — кто же ты? — Сильвия. Сейчас меня зовут именно так. Но когда-то давно меня называли Светланой. Тебе знакомо мое лицо? Посмотри внимательнее. Он очень похож на меня. До боли, до рези в глазах я уставилась в ее лицо, не веря себе. Наверное, это был оптический обман зрения. Или не обман? Я закричала: — Нет! Это какая-то глупая шутка! Я не хочу это видеть! Уходи! Его мать умерла в тюрьме! — Не умерла, как видишь, — она горько усмехнулась, — я вышла из тюрьмы. Но не скрою, я очень много раз хотела умереть, сделать с собой то, что сделали с тобой. — Со мной никто ничего не сделал. Я сама. — Нет, — она печально покачала головой, — не забывай, я знаю всю правду. Он действительно мой сын. — Если Василий твой сын, почему ты сломала жизнь собственному ребенку? Почему ты допустила все это? Почему ты его искалечила? Да ведь это тебя нужно было убить! Почему ты не умерла в тюрьме? — Выжила. Успокойся. Иначе кто-то прибежит на твои вопли, и мы не успеем поговорить. Тогда ты и Василия не спасешь, и сама погибнешь. Ты ведь знаешь, что его собираются арестовать со дня на день? Они не знают все, что он сделал, но у них есть информация по двум-трем убийствам. Этого достаточно и для ареста, и для обвинения. — Ты… знаешь?! — от ужаса я перешла на шепот, — ты знаешь, что он делал? — Все. Абсолютно. Я была одна в этой борьбе. Теперь у меня есть ты. Женщина, которая так сильно любит моего сына, что предпочла ради его спасения смерть. Я потеряла дар речи. Молча уставилась на нее, и все продолжала смотреть. Она же стала очень грустной. Но грусть совершенно не портила ее красоты. — В том, что произошло с Василием, виновата только я, и никто больше. Я вышла замуж очень молодой. Ничего не понимала в жизни. Мой муж оказался чудовищем. Так бывает. Но я всегда в чем-то была эгоисткой. Поступить иначе не могла. В тюрьме… Я познакомилась с одним человеком. Он заменил мне документы. У меня появились документы другой умершей женщины. А эту женщину похоронили под моей фамилией. Так стало считаться, что я официально умерла. Он занимал высокое положение в органах. После этого подлога мы с ним выехали в Штаты. Я виновата в том, что не забрала Василия с собой. Но мне казалось: ребенок уничтожит мое счастье, которое далось такой дорогой ценой. Потом я все-таки решила забрать Васю, но… У меня начались проблемы с законом. И я снова попала в тюрьму. Уже в Америке. Когда я вышла из тюрьмы… — Вышла из тюрьмы? — Да. Я же сказала, что в Америке у меня были проблемы. Я сидела за банковское мошенничество. Деньги удалось мне спрятать. Словом, я вышла из тюрьмы и стала богатой женщиной. Тогда я сразу нашла своего друга, с которым встречалась одно время и попросила кое-что сделать для Василия. Друг мой стал очень известным адвокатом… — Адвокатом… — я начала что-то понимать. — У него была семья. Я уговорила его найти Васю. Жена его оказалась хорошей женщиной. Он сказал ей, что Вася его сын. Конечно, это было не так, но ради меня он пошел на эту ложь. Она согласилась его усыновить. Когда они усыновили Василия, ему уже шел 15 год. Но я думала — лучше позже, чем никогда. Я стала готовить все для отъезда Васи ко мне. А потом убили эту девушку. И тогда мой друг, приемный отец Васи, привез его ко мне на время. Это стоило огромных денег, но от преследования закона мне удалось его спасти. Я открыла Васе всю правду. Казалось, он меня простил. Но через время его потянуло на родину. Мы договорились, что время от времени он будет ко мне приезжать. А я решила для себя, что буду все время за ним следить. Тем временем мой друг, адвокат, приехал в Штаты со своей женой. Мы снова встретились, между нами вспыхнули старые чувства. Он бросил свою жену, официально развелся с ней, и мы поженились. Мы жили очень счастливо… Два года назад он умер от рака. Я до сих пор оплакиваю его смерть. С тех пор в моей жизни остался только Василий. И еще ты. Я все время следила за тобой. Вера у меня на содержании. Я плачу ей достаточно много, и она следила за всем, что происходит в доме. Когда она сообщила, что случилось с тобой, я моментально примчалась сюда. Ты та женщина, которую я искала долгие годы. Ты единственная, кто способен помочь мне спасти Василия. — Я не знаю, как. — Для этого я здесь. Именно поэтому я так тщательно следила за тобой с помощью Веры. У меня есть план. Но никто не должен о нем знать. Ситуация стала слишком серьезной, и если мы не будет осторожны, Василий погибнет. А с ним вместе погибнешь и ты. — Что же я должна услышать от тебя? — План. У меня есть план. И ты поможешь мне сделать так, как я собиралась. Я продумала его до деталей. Я все тебе расскажу, но только не сейчас. Сейчас достаточно того, что ты уже услышала. Тем более, что и времени нет — сейчас к тебе придут. — Кто придет? — Ты знаешь, кто. — А этот план… Он не причинит ему вред? — Что ты называешь вредом? Ты предпочитаешь, чтобы он убивал дальше? — Нет! О Господи… Нет. — Тогда у нас не остается другого выхода. Он будет жить, но больше не будет убивать. — Ты клянешься, что он будет жить? — Клянусь. — Тогда я с тобой. — Я и не сомневалась. Скажи мне только одну вещь. Что ты способна сделать ради Василия? Можешь ли ты пойти на все? — Могу. И уже пошла. Мне было проще убить себя на пике счастья, чем предать его или расстаться с ним. Любовь такой силы, что не страшна и смерть. — Любовь такой силы, что не страшна и смерть, — почему-то она повторила мои слова с каким-то благоговейным ужасом, словно одновременно и опасалась меня, и восхищалась мной. Мне все больше и больше нравилась эта женщина. Теперь я не сомневалась, что она его мать. Она была такой же отчаянной, как и Вирг Сафин. От нее он унаследовал свое безумие. Но это не отталкивало меня. Наоборот. Ее посещение породило во мне надежду, которую я считала давно утерянной. Эта надежда согрела мне душу не как жаркий костер, но как теплое, надежное пламя свечи. Я улыбнулась. В меня возвращалось теплое дыхание жизни. Она протянула мне руку, и я пожала ее в ответ. После этого она наклонилась совсем близко и прошептала мне на ухо всего несколько слов. Сквозь меня словно пропустили электрический ток — от ее слов я даже задрожала всем телом. Теперь я понимала: это — спасение. Теперь я буду жить. Жить, несмотря ни на что! Сильвия нагнулась поцеловать меня. Глаза ее теперь смотрели бодро. Махнув рукой на прощанье, она выскользнула из палаты так тихо, что я не расслышала даже стука двери, захлопнувшейся за ней.