— Вроде того, — Сафин окинул меня тяжелым взглядом, — ты как-то странно выразилась. Но вроде того. — Ты любил эту девочку, Марию Беликову? — Женщины!.. Какая разница — любил, не любил? В самом начале — возможно. Потом — нет. По своему она была привлекательна. И в ней было то, чего нет в тебе. Какое-то особое сексуальное очарование невинности, что ли. Но, поверь, это быстро приедается. Поэтому все так и произошло. А вообще я не способен к любви. Я не предназначен любить. — Тогда почему ты ее убил? — Я ее не убивал. Это была случайность. Мария Беликова покончила с собой. — Лжешь! Ты все лжешь! Это неправда! — Может быть, и лгу. Тебе-то что? — Если ты начал этот разговор, я хочу услышать правду. — Ты хочешь знать правду? Хорошо. Ты ее услышишь, черт с тобой, даже если тебе не понравится. А правда заключается в том, что Марию Беликову я убил вместо тебя. Ты ведь нашла медальон, правда? Это была именно ты! Я хотел тебя убить, для этого и вызвал в Москву. Ты должна была умереть вместо Беликовой. Я тебя к тому и готовил. Помнишь, как в самом начале я не хотел с тобой спать? Я не должен был заниматься с тобой сексом. Мой интерес к тебе был чисто декорацией. Ты была предназначена на роль подручного материала. Но потом что-то пошло не так. Честно говоря, я упустил этот момент, когда что-то пошло не так. Не понял первоначально, не разобрался. А потом — стало поздно. Я не смог. Не смог тебя убить, и все тут. Это произошло так неожиданно, что я сам удивился. Вроде ты и не делала ничего особенного. Я не понимаю, как ты это сделала. Думаю, ты не понимаешь и сама. Сначала я испугался. А потом… Потом мне это даже понравилось. Но подручный материал мне все равно требовался для работы. Серия снимков раскупалась очень хорошо, и мне необходимо было продолжать. А снятая кожа имеет тенденцию стареть, выходить из строя, терять свежесть. Она тускнеет на объективе и выглядит уже не так, как мне нужно. Поэтому запас подручного материала нужно все время обновлять. И тогда я вспомнил, что моя девушка Мария Беликова закрутила любовь с директором моего же ресторана, нагло изменяет мне за моей спиной. И я решил от нее избавиться, а заодно и пополнить материал, одним махом! Тем более, что она перестала быть мне интересной после тебя. И тогда я сделал то, что сделал. Это был эксперимент. Оставить в живых тебя, а избавиться от девчонки, которую я знал уже несколько лет. И он прошел благополучно. Так что если тебя так сильно интересует судьба Марии Беликовой, то знай правду: она умерла вместо тебя. — Я не понимаю… Что означает медальон? Почему? — Я и сам не знаю, почему ты. Видишь ли, после того, как я побывал на тихоокеанских островах и узнал, что существует целое племя каннибалов, обожествляющих человеческую кожу, я понял, что не один такой. Я был в этой деревне, заплатил целое состояние проводнику. Ты не поверишь, что они делали! Они оббивали кожей врагов свои жилища, накладывали ее на свое тело и при этом изменялись внешне полностью, оббивали музыкальные инструменты, делали светильники… Превращая кожу в гладкий дубленный холст, они писали на этих холстах картины. Мир не видел еще таких шедевров! В них чувствовалось что-то божественное, как шепот ангелов, какая-то особенная рука провидения. Именно там я узнал про медальон — знак избранных, что ли. Эти медальоны специально одевали на того, кто был предназначен в жертву. Это были медальоны жертвы, судьбы. Время от времени, когда не было ни войн, ни междоусобиц, они выбирали претендентов из своего племени и тянули медальон как жребий. А потом того, кто случайно вытянул медальон, приносили в жертву богам. Причем тот, кого приносили в жертву, почитал это за великую честь! То, что именно он достал медальон, означало, что его выбрала сама судьба! Я сам видел, как дрались между собой претенденты на роль жертвы. Каждый хотел быть жертвой! Так вот: перед смертью жертва несколько дней носила на себе, на своей коже такой медальон. Я подружился с каннибалами. И они подарили мне несколько таких медальонов. Они их делают сами, вручную. Тогда я придумал некую игру. Когда мне требовался подручный материал или хотелось сделать запас, я разбрасывал медальоны в тех местах, где должна была проходить моя выставка, или куда я собирался приехать. Конечно, я делал это не сам. Нанимал специального человека. Он даже не догадывался, в чем суть этой игры, думал, что это какой-то мистический ритуал. Делал он следующее: накануне открытия выставки он подбрасывал медальон под дверь галереи, где должно было состояться открытие. Тот, кто находил медальон — что ж, того и ожидала судьба. Это означало, что человек выбран судьбой на роль жертвы. Прямо воля богов. Ты не поверишь, но я бросал медальон 7 раз, и только 3 раза это было успешно. Четыре раза он вернулся ко мне, его просто никто не нашел. А три раза были удачны. Это были две женщины. Одна совсем молоденькая девчонка лет 17, и один раз женщина постарше — 43 года. И еще один раз был мальчишка, 20-летний студент. Надо ли говорить, что я внимательно отслеживал всех гостей выставки, где разбрасывал медальон. Я всегда делал это в небольших городах, чтобы никто не догадался. Особенно, когда люди, которые нашли медальон, исчезнут. Знаешь, а мне повезло. Никто не связал исчезновение этих людей без вести со мной. Никто не сопоставил исчезновение этих людей с находкой медальона. На сегодня все они числятся пропавшими без вести. Это была судьба, случай. Ты должна была стать четвертой. Я увидел тебя возле входа, потом вызвал сюда. Но не убил. Теперь ты знаешь. Сафин замолчал. Молчала и я, пытаясь переварить страшную правду. Я знала, что меня ожидает что-то ужасное, когда намеренно вернулась к смерти Марии Беликовой. Но я не думала, что оно будет таким. Жуткие слова Вирга Сафина не укладывались у меня в голове. Его темные непроницаемые глаза, уставившиеся на меня в упор, были похожи на надгробные камни. Или камни жертвоприношения, обильно покрытые кровью. Я чувствовала исходящий от них холод. — Да, я чудовище, — с каким-то странным удовлетворением Сафин мотнул головой, — но я рад, что теперь ты знаешь правду. Меня она тяготила. Особенно, когда ты стала моей потерей и одновременно моим приобретением. Ведь ты до сих пор носишь медальон. Машинально я потянулась к шее, расстегнула жуткую полоску кожи, и бросила медальон на столик. Сафин усмехнулся: — Все равно это ничего не меняет. Все идет так, как оно есть. — А Комаровский? — мой голос дрожал, — Почему ты убил Комаровского? — Комаровский был совершенно другой историей. Он сам сделал свой выбор. Его мне не было жаль. — Не жаль? — Ты проницательна. Но все равно другого выбора у меня не было. Если ты хочешь услышать, я расскажу. Комар был моей семьей. Единственной семьей, которая была у меня долгие годы. Ты, наверное, не сможешь это понять. — Я понимаю. — Тем лучше. Он был моей единственной опорой. И всегда получал то, что хотел получить я. Так было все время до одного дня. Однажды он не получил то, что хотел, это и стало причиной его смерти. Именно Комар сделал меня богатым. Он вел меня за собой. Когда он был чем-то вроде заместителя начальника бригады (если перевести на приличный современный язык… Ты, конечно, поняла, что речь идет не о строительной бригаде), он поставил меня за собой так, чтобы я выдвинулся и стал делать то, что хотел. Видишь ли, никто не хотел быть палачом. А мне было легко. В мире криминала я хотел делать только это. Когда же я стал профессионалом, уже Комар прикрывал мой тыл, старался прикрыть меня сразу по всем направлениям. Ты не поверишь, но очень долго он пытался скрывать то, как именно я убивал. И самое интересное то, что ему действительно удавалось это сделать. Комар помог мне стать очень богатым. На меня, детдомовского мальчишку, привыкшего к самой страшной нищете, вдруг обрушились колоссальные деньги. Деньги означали роскошную еду, удобное жилье, дорогую одежду, молодых, красивых и готовых на все женщин. Деньги обрушились на меня, как лавина снега, и погребли под собой так, что я уже не мог высунуть голову. Деньги стали причиной того, что я пустился во все тяжкие. И я не спился, не стал наркоманом только благодаря тому, что у меня было творчество. Я продолжал снимать, я все время продолжал снимать. Я как одержимый с головой погружался в работу. Именно это меня и спасло. У Комара же не было такого стержня, и деньги его испортили. Постепенно он стал достаточном мерзким типом. Он погрузился в скотство, скатываясь все ниже. Я заметил это, когда мы достаточно долго путешествовали по всему миру. В Париже я обошел все музеи, не вылезал из Лувра, из Версаля. Его же интересовали только наркотики, пьянство и извращенный разврат. Во Флоренции я погружался в чарующую атмосферу старинного города и великих произведений искусства. В Шотландии бродил по мистическим развалинам замков. В Стамбуле сутками пропадал в Топ-Капы, знаменитых храмах, мечетях. В Венеции наслаждался романтической красотой кружевных дворцов над зеленоватой стоячей водой. Я словно вдыхал открывшийся передо мною мир вбирая в себя все самое прекрасное. Так проводил свое свободное время я. Комара же сопровождали наркотики, времяпрепровождение в барах с крепким алкоголем и самые отвратительные оргии, настолько мерзкие, что даже меня, привыкшего ко всему, начинало тошнить. Чтобы тебе было понятней, скажу, что однажды я вытаскивал его из оргии в гнусном борделе, где он сношался с овчаркой. Это был какой-то кошмар. Именно тогда я понял, что хочу прекратить эту жизнь и заниматься только своим искусством, фотографиями. Когда мы вернулись в Киев, мне повезло. Авторитет, под крышей которого мы работали, был до смерти напуган моими методами работы. Он был готов на все, чтобы я ушел, и одновременно не хотел меня убивать. Он раздумал меня убить, когда я сделал его фотопортрет. На этом мистическом портрете он был прекрасным и солидным, как греческий бог, и после этого он сам решил покончить с криминалом, легализовать часть бизнеса и перевести его за границу. Он согласился спонсировать начало моей карьеры. Был твердо уверен в том, что очень скоро я начну зарабатывать большие деньги. Так и произошло. Мои же личные деньги, заработанные криминалом, я довольно удачно вложил в ресторанный бизнес. У меня не было специального образования, но мне повезло. Бизнес стал процветать, у меня появилась сеть ресторанов. Бизнес стал приносить хороший доход. Что же Комар? Последовав примеру авторитета, он легализовал часть бизнеса и уехал за границу. Потом продолжил развивать криминальные связи за рубежом и достаточно хорошо на этом заработал. Вернулся сюда, снова уехал, и стал жить между нескольких стран. Но, погрязнув в низменных развлечениях, он не мыслил уже своей жизни без всех этих оргий. Он предложил мне организовать тайное общество с довольно-таки кровавым уставом. Я согласился, и устав придумал сам. Мы стали развлекаться различными оргиями, кровавыми ритуалами. Я мог даже продавать часть той кожи, которая оставалась после моей работы, и мне уже не подходила. Идея выглядела для меня привлекательно, и я согласился на предложение Комара, потому что смертельно скучал. Мне все приелось, в моей жизни не было ничего нового, а тут я мог развлекаться на полную катушку. Когда Комар женился на Мальвине (конечно, звали ее совершенно иначе, но Комар называл ее только так, да и в моей памяти она осталась как кукольный образ, девочка с голубыми волосами), я сначала обрадовался. Думал, Комар образумится. Но все вышло еще хуже. Отвратительный характер Мальвины сделал его еще худшим. Хотя до того момента я думал, что хуже просто не может быть. С ним становилось тяжело. Комар под наркотиками делал ошибку за ошибкой, и нам на хвост села полиция. Про наше тайное общество стали болтать. Я страстно мечтал избавиться от Мальвины, но не мог сделать это из-за Комара. Он безумно ее любил. А потом узнал, что Мальвина спит с его деловым партнером уже достаточно долго, и вместе с ним ворует его, Комара, деньги. Тогда он принял решение избавиться от нее таким жутким способом, что у меня до сих пор мурашки по коже. Он подбросил Мальвине наркотики и отправил ее в Таиланд. Там ее арестовали, приговорили к смертной казни и расстреляли с помощью расстрельной машины. Сплошной фильм «Бангкок — Хилтон», не иначе. Комар сделал все так, чтобы никто не помочь Мальвине. И она умерла жуткой смертью. Второй женой Комара стала милая, интеллигентная, но абсолютно никчемная девочка-модель по имени Илона. Она абсолютно ничего из себя не представляла — этакая ходячая фарфоровая кукла, пустое место. Никто не понимал, почему Комар женился на Илоне, и в первую очередь не понимал он сам. Он хотел забыть Мальвину, но очень скоро понял, что с такой, как эта Илона, ничего не сможет. Разочаровался он в девочке почти сразу. Кроме того, наивную девочку привели в жуткий ужас дикие оргии и странные развлечения ее муженька, она никак не могла их переносить. Поэтому Комар решил избавиться от Илоны. Но вместо того, чтобы дать ей развод и отправить к родителям, как поступают все нормальные люди, он превратил ее в инвалида, в умственно отсталое существо, дав ей жуткий химикат производства спецслужб пирил, который почти полностью выжег ей мозги. После этого в жизни Комара были разные женщины, но ни одну из них он не бросал нормально. Они либо превращались в инвалидов, либо с ними происходили страшные несчастные случаи. Он словно развлекался таким жутким образом, уничтожая очередную женскую жизнь. Он мстил тем женщинам, которых привлекали его деньги. А потом Комар заинтересовался женщиной. Он встретил ее на моей выставке. Беда была в том, что внешне эта женщина очень сильно походила на Мальвину. Хотя, честно говоря, сам я поначалу это как-то не заметил, может, потому, что образ Мальвины выветрился из моей памяти, стерся в ней. Комар же буквально потерял голову. Он поверил, что это вторая Мальвина, которую прислали ему с того света. И буквально с ножом к горлу подступил ко мне, чтобы я отдал эту женщину ему. Отдал в буквальном смысле слова. Просто взял и насильно привез в его дом (кстати, мой дом, в котором жил Комар, что еще больше подчеркивало нанесенное мне оскорбление). Комар дошел до такой подлости, что стал шантажировать меня, угрожая, что сольет некую тайную информацию про меня спецслужбам, и они наконец-то смогут меня арестовать. Комар не блефовал — он действительно владел фактами, благодаря которым мне могли бы выдвинуть очень серьезное обвинение, может, даже посадить пожизненно. Что касается этой женщины, то можно было не сомневаться в том, какая судьба ее ждет. Комар поигрался бы с ней некоторое время, а потом уничтожил бы так, как уничтожил уже многих. Такая была у него натура. Поступить иначе я не мог. Что касается этой женщины, то я испытывал за нее некую ответственность. Ты уже поняла, кто эта женщина? — Возможно. — Эта женщина — ты. Мне вдруг показалось, что на моих губах заледенели кончики моих же собственных слов. Хотя это не было для меня неожиданностью. Ведь я уже знала, что похожа на Мальвину. О том же, что я знаю про Мальвину и видела ее фотографию, Вирг Сафин ничего не знал. — Мне пришлось убить Комаровского, иначе он выдал бы меня спецслужбам. И я не мог отдать ему тебя. Ни в коем случае не мог. Мне пришлось от него избавиться, хотя это было достаточно больно. Он уже не был моей семьей. Глава 22 Было слышно, как сквозняк перебирает шелковым порогом. В огромном пространстве этого зала под сводчатым потолком гулял ветер. Молчание, наступившее следом за словами Вирга Сафина, поразило нас обоих. Мы вдруг замолчали оба, словно прислушиваясь к чему-то, разлитому в холодном воздухе, касающемуся исключительно нас двоих. Его признание адским пламенем жгло мою душу. Он убил Комаровского ради меня. Он убил, чтобы спасти меня. Так, наверное, решали свои проблемы первобытные люди. Почему, ну почему абсолютно ничего не изменилось на протяжении всех этих веков? Я не знала, что делать. Мне хотелось плакать. Я так страдала, что толком не могла говорить. — Я не хотел убивать Комаровского, — его голос звучал так, как звучал всегда — равнодушно, спокойно, словно он пересказывал мне прогноз погоды, — но мне пришлось это сделать, иначе его распущенность убила бы меня. Распущенность! Меня буквально убило это слово! И это говорил человек, который делал шокирующие фотографии с помощью кожи, снятой со своих жертв. — Ты слышала, что одну из своих фотографий я продал в Америке за 1,5 миллиона долларов? Так вот: пленкой на этой фотографии была кожа Витольда Комаровского, человеческая кожа. Но никто не разгадал этот секрет потому, что мысль о коже просто никому не пришла в голову. Никто не мог до этого додуматься. И ты бы никогда в жизни не додумалась, если бы ничего об этом не знала. А фотография была великой. Старуха, которая прядет нить — нить пряжи жизни. Старая богиня судьбы, парка, в лице которой предстала сама судьба. Это фотография так очаровала одного частного коллекционера, что он буквально сразу выложил за нее 1, 5 миллиона долларов. Какие же еще доказательства нужны в том, что я всегда поступал правильно? С помощью такой грязной личности, как Комар, я сотворил великое искусство. Разве может существовать лучший памятник человеческой жизни? Жизнь исчезает. Она короткая, как рыдание. В том же, что делаю я, эта жизнь будет существовать. Вечно. Я не знала, по каким критериям его оценивать. Он был сумасшедшим, маньяком, давно потерявшим человеческое достоинство. Но одновременно с этим он был великим художником. Может быть, величайшим из всех, кто когда-либо жил на земле. И я преклоняла колени и разум перед этим величайшим трагическим даром, бывшим одновременно и вселенским величием, и неземной высотой, и величайшей трагедией из всех, которые только могут существовать. Я смотрела на капли пота на его обнаженной коже. На жесткие завитки черных, как смоль, вьющихся у висков волос. И в моей душе в тот самый миг начиналось мучительное перерождение. В моей душе происходили такие серьезные процессы, в результате которых откровением на свет божий появлялся настоящий смысл. Умирая в мучительных судорогах, моя душа как бы возрождалась к жизни, перерождалась в совершенно новом качестве. Откровением, которое я уже не могла побороть. Это откровение было простое, как жизнь. Жизнь, которая, по словам Вирга Сафина, коротка, как рыдание. И так же проста во всей своей жестокости и красоте. Я не смогу жить без этого человека. Я никогда не смогу спать с кем-то другим. До конца моих дней он останется для меня единственным мужчиной на этой планете. Все другие автоматически просто прекратили свое существование, вымерли как динозавры, как мамонты, с тем, чтобы глаза мои не видели их никогда. Я не смогу жить без этого человека. Я не смогу жить с этим человеком. Я умру без него. Я умру с ним. Я перестану дышать, глаза мои перестанут смотреть на солнце, если он уйдет из моей жизни. Я перестану дышать, глаза мои перестанут смотреть на солнце, если он останется в моей жизни. И все, что осталось для меня отныне и навсегда — этот мучительный разброд, раздирающий меня на куски. Я никогда не смогу его предать. Я буду вынуждена предать его, чтобы остановить его преступления. Он убийца, маньяк, но только с ним я познала высшую степень, самое глубинное таинство настоящей любви. Сафин улыбался. — Посмотри, — в руке его был маленький, почти невесомый предмет, — посмотри, как играют лучи света! Они с нами играют. Возьми. Это тебе. Он разжал ладонь. В его руке лежал маленький объектив от фотокамеры, покрытый желтоватой пленкой. Я задрожала так, словно меня истязал приступ жестокой тропической малярии. Но Сафин словно не видел моих страданий. Улыбаясь широко, как-то по-детски, он властным жестом взял мою руку, вложил страшный предмет. Я машинально поднесла к глазам. Миллионы, миллиарды ярчайших лучей, тропическое сияние, брызнувшее из глубин тощего электрического света. Сама жизнь искрилась самой ярчайшей радугой, словно растекаясь по трещинкам — крошечным рекам, прорезающим объектив. Никогда за всю жизнь мне не приходилось видеть ничего подобного. У меня не было слов, чтобы это описать. Новая жизнь другого мира сверкала в уникальном открытии этого страшного зрелища. И если отбросить все предрассудки и броню общепринятых взглядов, сковавших мою душу агонией страха, я понимала, что это искривление светящихся лучей на самом деле — грандиозное открытие. Грандиозное открытие, то есть катастрофа. Мне стало так страшно, что как можно скорее я поспешила убрать жуткий предмет от своих глаз. — Такой объектив фотокамеры — это моя жизнь, — тихо сказал Вирг Сафин, и я прекрасно поняла то, что он хотел сказать. — Мне можно оставить… это? — я уже не хотела избавляться от этого страшного пророчества, которое легло и на мою ладонь, и на мою жизнь невыносимым грузом. — Конечно, оставь его себе. Я рад. Я и сам хотел тебе его подарить в знак тайны, которая теперь навсегда связала наши жизни. Пусть это будет мое обручальное кольцо. Встретив мой осмысленный взгляд, Сафин вздохнул с облегчением. — Принести тебе воды? — Да, принеси. — Я мигом, — с резвостью, не свойственной ему, Сафин вскочил с кровати, — я сейчас принесу. Ты полежи так спокойно. Только никуда не уходи.