— Помните, я говорила вам о мире богатых извращенцев, в котором жила Илона? Рядом с обычной, привычной жизнью происходят ужасы, которые не укладываются в голове. Есть люди, которым доступны все блага жизни, они избалованы до предела и всем пресыщены так, что не знают, чем себя занять. Чтобы как-то разнообразить свою пресыщенность и распутную жизнь, от которой они устали, выдумывают различные секретные организации, которые и занимаются всякими непотребными делами. Илона рассказывала, что одной из функций организации была услуга, оказываемая ими своим членам, — избавление от ненужных любовниц и жен самыми различными способами. К примеру, члены организации проводили изуверский обряд развенчания по канонам старого православия, запрещенного в современной церковной службе. А затем искали способ физически уничтожить свою жертву автокатастрофой, смертельной ловушкой или тем же пирилом в большой дозе. Илона участвовала в таких обрядах вместо жертвы. Обнаженной ложилась на стол, и над нею проводили обряд с использованием настоящей крови. Участвовать во всем этом ее заставлял Комаровский. Она же оказывала помощь женщинам после жестоких избиений, устроенных любителями садистского секса. По словам Илоны, во время вечеринки в честь маркиза де Сада (в костюмах, в средневековом замке) одну из женщин насмерть запороли кнутом. Это была вокзальная проститутка, приехавшая на заработки из Молдавии. Ее похоронили на каком-то пустыре. Родственники, если они у нее есть, будут считать, что она пропала без вести. И таких примеров было множество. Для изуверских истязаний нанимали дешевых уличных или вокзальных проституток. Избиения и издевательство снимали на видео, которое распространялось потом среди членов клуба. А если кто-то из жертв не выдерживал издевательств и побоев, закапывали либо на пустырях, либо в сельской глуши. От желающих вступить в организацию не было отбоя. Вступительный взнос составлял пятьдесят тысяч евро, но это никого не останавливало. Членство в этой организации дарило множество возможностей и упиваться садизмом, и избавиться от старой ворчливой супруги, претендующей на половину состояния и бизнеса. После применения пирила супруга уже не могла ни на что претендовать, потому что признавалась недееспособной, и ее помещали в специальный приют. Членами организации могли быть только мужчины. Чтобы узнавать друг друга, они стали вносить элементы жестокости в свою повседневную жизнь. Так, к примеру, самыми модными предметами обстановки стали диваны и абажуры ламп, оббитые человеческой кожей. Абажуры и диванная обивка были сделаны по технологии нацистов из продубленной человеческой кожи — так, как делали в концлагерях. В доме Комаровского и Илоны были такие абажуры и диваны. Желтоватый пергамент необычного оттенка, мягкий и приятный на ощупь, так удивительно и необычно отражающий свет. Вначале никто не понимал, что это за материал! Легко было обманывать тех, кто не сведущ, а те, кто был сведущ и состоял в организации, заказывали такие же. Особой популярностью пользовались ожерелья из костей или перстни с человеческими зубами. После определенной секретной обработки и кости, и зубы сверкали, как драгоценные камни, и только их владельцы знали, что именно они носят на шее или руке. Я забыла рассказать еще об одном любимом развлечении членов организации — охота на человека. Нанимали бомжа, не посвящая в детали, выпускали в лес и охотились, стреляя в человека из охотничьего ружья так, как стреляли бы в кабана. После того как жертву застрелили, человека разделывали и жарили на костре, а потом все ели человечину. У них в чести были и такие каннибальские ритуалы. Поэтому, когда вы сказали, что с Комаровского содрали кожу, я не удивилась, а подумала, что кто-то отомстил за такой ритуал. — Но где они брали абажуры из человеческой кожи? — я чувствовала, как меня бьет страшная дрожь. Лампы. Желтые пергаментные лампы в офисе Сафина. Лампы. Я прикасалась к ним, я удивлялась им. Лампы из пергамента, необыкновенно красиво пропускающие свет. Их было много в его офисе. Меня била жуткая дрожь, я чувствовала, что еще немного, и меня стошнит прямо здесь и сейчас, я буду блевать от этого кошмара до скончания века, пока не умру. — Вам плохо? Выпейте воды! — прозвучал голос настоятельницы. Настоятельница была права: после ее рассказа я уже не могла смотреть на мед, орехи и чай. — Спасибо, все в порядке, — я вцепилась ногтями в ладони, чтобы хоть как-то держать себя в руках, — переживу. — Мне тоже было плохо, когда я услышала все это от Илоны. И плохо, когда я рассказываю вам сейчас. Плохо? Она не видела лампы. Она не сидела под лампами в том офисе. В том доме… Где я… Где он… Острый и пряный запах какого-то лекарства ударил в голову, заполонил ноздри. — Вот, выпейте, — в руках настоятельницы появился стакан с маслянистой жидкостью, — это травы на спирту, лечебная настойка. Вам станет лучше. Не понимая, что со мной, что происходит, залпом проглотила лекарственную жидкость, которая оказалась не очень противной на вкус. — Я не думала, что вы отличаетесь такой чувствительностью, — глаза настоятельницы смотрели на меня пристально, в упор, — хотя от моего рассказа кому угодно станет плохо. — Дело не в этом, — я покачала головой, — просто я видела такую лампу… в одном доме. Прикасалась к ней руками. Меня поразила мягкость этого странного пергамента. И то, как струится сквозь нее свет. Это был какой-то уникальный свет. Не похожий вообще ни на что. Поэтому я и заинтересовалась лампой… — Все правильно, — настоятельница стала очень печальной, — человеческая кожа является уникальным материалом. Это самая совершенная в мире органическая поверхность, не изученная до сих пор. Мягкая на ощупь, невероятно прочная и удивительно красивая на вид. Почему, как вы думаете, нацисты делали предметы из человеческой кожи? Не просто так из глупой средневековой жестокости. А потому что предметы, созданные из человеческой кожи, обладают совершенно уникальными особенностями. Они заставляют вещи звучать по-другому, придавая абсолютно невероятные свойства. Это звучит дико, страшно, но это так и есть. В доме Илоны были такие лампы. Она сама мне рассказывала об этом. Комаровский заставил купить. Поначалу ей было страшно — так она мне сказала. Даже плакала от страха по ночам, а потом привыкла. Человек ко всему привыкает. — Но эти лампы… Они ведь не появились сами по себе? Где их взяли Илона и Комаровский? Где купили такое? — Я задала Илоне тот же самый вопрос, и она мне кое-что рассказала. У Комаровского был близкий друг. Друг детства — так сказала Илона. Вы наверняка слышали это имя — Вирг Сафин, и хотя бы раз видели этого человека по телевизору. Вирг Сафин — известный всему миру фотохудожник, светская звезда и самый загадочный представитель современного бомонда. Я слышала, его уникальные снимки пользуются большим успехом во всем мире. Этот человек — загадочная личность сама по себе. Но мало кто знает, что параллельно с фотографированием Вирг Сафин занимается различного вида бизнесом. Так вот: вещи из человеческой кожи за огромные деньги поставляла одна из фирм Вирга Сафина. Он торгует такими вещами. Но где он берет кожу, Илона не знала. Именно в фирме Сафина Комаровский купил и лампы, и другие вещи. Они очень тесно общались, и Сафин постоянно бывал в их доме. Илона сказала, что он очень красивый, все женщины мечтали стать его любовницами. Но Илона его боялась. Она говорила, что каждый раз, когда этот человек появлялся в их доме, ее почему-то лихорадило. Думаю, ей было страшно, потому что она знала о нем правду, то, что Вирг Сафин разбогател на исполнении всех этих извращенных желаний. Эти кошмары приносили ему большие деньги. Согласитесь, в человеке, который торгует лампами с абажурами, сделанными из человеческой кожи, есть что-то не то. — Я видела Вирга Сафина по телевизору, — мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы спокойно произнести эту фразу, — много о нем слышала и прекрасно знаю его работы. Когда-то я даже купила альбом его работ. Его фотографии поражают, это правда, но ничего страшного в нем нет. Вирг Сафин — гений. — Если он гений, то, безусловно, гений тьмы. Я расскажу вам кое-что, — настоятельница вдруг приняла загадочный вид, который совершенно к ней не шел. — Однажды нам подарили одну из работ Вирга Сафина. Подарил богатый человек, которому мы помогли, оказали одну услугу. Он решил нас красиво отблагодарить. Это было фото зимнего леса. Лес был поддернут волшебной, совершенно необыкновенной дымкой, и казалось, что вся фотография — это уникальная декорация из хрусталя. Я никогда в жизни не видела ничего подобного и, наверное, уже не увижу. Сказать, что это было красиво, значит, ничего не сказать. Словом, мы все были потрясены. Сестры смотрели на эту фотографию и сразу же начинали креститься, завороженные ее неземной красотой. Я решила повесить фотографию в комнате для светских встреч — своеобразном доме приемов. Эта комната находилась в конце здания, и стены ее соседствовали с одной из наших часовен. Мы выбрали наиболее красивое место и повесили фотографию там. Но на следующее же утро пожилая монахиня, убиравшая ту часовню, после заутрени прибежала ко мне, ее лицо было искажено. Она попросила сходить вместе с ней в часовню и посмотреть на икону Богоматери. Монахиня была сильно напугана. Понимая, что случилось нечто плохое, мы отправились туда. Когда вошли, я тщательно заперла дверь, так как не хотела, чтобы другие сестры зашли. Икона Богоматери Калужской, существовавшая здесь с самого первого дня возникновения монастыря, одна из самых старинных наших икон, выглядела очень необычным образом. Лицо Богоматери было покрыто темно-бурыми пятнами. Создавалось впечатление, что Богоматерь плачет кровью. Мне приходилось слышать о таких вещах, и каждый раз это означало, что произошло что-то очень страшное, или еще произойдет. Я велела монахине стереть пятна и никому не говорить ни слова, а наблюдать за иконой, не спускать с нее глаз. На следующую же ночь пятна крови появились снова. Я обратила внимание, что стена, на которой висит икона, и стена, на которой висит фотография Вирга Сафина, соприкасаются. Мне стало понятно, что дело в фотографии, и я решила провести молебен над ней, освятить ее. Сама провела молебен, мне помогали несколько доверенных сестер, в том числе и та сестра, которая обнаружила на иконе кровь. Молебен мы проводили утром, а ночью того же дня в комнате, где висела фотография, начался пожар. Вспыхнула проводка. У нас местная электростанция, работающая на генераторе, но для нее все равно нужно проводка. Пожар не принес больших разрушений, но половина комнаты выгорела полностью, фотография же Вирга Сафина сгорела дотла. Она висела как раз на той стене, где и был источник возгорания. От нее осталась только обугленная деревянная рама и горстка пепла. На утро икона Богоматери перестала кровоточить. Больше не было никаких пятен — все стало прежним, как и всегда. — И что означает ваш средневековый рассказ? — я не могла скрыть враждебность, прозвучавшую в моем тоне. — По-моему, понятно, — настоятельница бросила на меня удивленный взгляд, — в этом человеке сидит дьявол. Все его фотографии прокляты. Им не место в святом храме, так как они созданы дьяволом. — По-моему, это просто средневековая дикость! Из-за обычного стечения обстоятельств вы черните имя великого человека такими глупыми суевериями! — Вы можете думать, как хотите, но когда его фотография появилась в нашем доме, икона Богоматери стала плакать кровью. Я видела это своими глазами. — Пятна сырости — не больше, — я пожала плечами, — влажность воздуха в часовне изменилась, и пятна прошли. Икона зацвела от старости. А проводку вам по дешевке делали халтурщики из деревни. Вот она и загорелась. — Я не буду с вами спорить. Я просто рассказала эту историю, чтобы подчеркнуть: когда Илона рассказывала, что боится этого человека, в ее словах был смысл. — Не было никакого смысла. В конце концов, не Вирг Сафин бросил ее здесь. Или он был ее любовником? — Нет, не был. Илона призналась мне, что пока она была замужем, у нее не было любовников. Она не изменяла Комаровскому. По ее словам, ни разу. — Какая страшная благодарность за верность, — вздохнула я. — А в завершение нашего разговора я сделаю вам царский подарок, — настоятельница улыбнулась, — я расскажу вам то, чего не знает никто. Может, Илону уничтожили как раз за знание этой тайны. Я назову вам настоящее имя Комаровского. Признайтесь, вы ведь не рассчитывали на это? — Конечно, нет, — я вся превратилась в слух. — На самом деле Витольда Комаровского зовут Василий Комар. Он воспитанник детского дома, никогда не знал своих родителей. Детский дом находится в Украине, в городке Красная Могила Луганской области. Именно там прошло все его детство. — Не понимаю! Как мог воспитанник детского дома из глухого украинского угла, выросший в приюте, стать богатым человеком и известным бизнесменом? — Илона тоже этого не знала. Но адрес детского дома и настоящее имя своего мужа назвала мне она. Именно адрес. Красная Могила — не город, а небольшой поселок. В нем только один детский дом. Легко найти. Мое сердце глухо заколотилось, грозя выпрыгнуть из груди. «Он мой тезка… Мой тезка…» — в ушах зазвучали роковые слова. Витольд — Василий. Вирг — Василий тоже? Его настоящее имя Василий? Я не верила сама себе. — Спасибо вам, — я была слишком потрясена, чтобы говорить дальше, — вы себе даже не представляете!.. Спасибо вам. За окном стало светать. Я совершенно не чувствовала усталости. — Рассвет, — настоятельница повернулась к окну, — вы помните наш уговор? Вам пора покинуть монастырь. В ледяном, промерзшем за ночь подворье я увидела Максима. За прошедшую ночь я постарела на десять лет. — Илона останется здесь, — он избегал встречаться со мной глазами, — ей лучше остаться здесь. — Я знаю, — мне хотелось что-то сказать ему, как-то утешить, но я ничего не могла произнести. Появился наш проводник. Предстоял долгий путь домой. — Ты будешь прощаться? — спросила я. — Я уже попрощался. Навсегда попрощался. Здесь ей будет хорошо. Максим повернулся к дому, где навсегда оставалась вся любовь его жизни. Он плакал, не стесняясь слез. Они выжигали на его щеках две заметные борозды, и проводник переводил удивленный взгляд на меня, на него, на меня, на него. За прошедшую ночь Максим стал больным и старым. Он словно узнал всю правду о жизни, и эта правда пригвоздила его крылья к земле. Я думала о том, хватит ли ему сил взлететь. — Берегите себя, — настоятельница осенила меня крестным знамением, — читайте молитвы. И берегите себя. — Я не знаю молитв. — Это не важно. Просто обращайтесь к Богу. И просите его защитить вас от зла. И еще, скажу напоследок: этот человек, Вирг Сафин, он проклят Богом. Помяните мои слова! — Зачем вы говорите об этом мне? — Не знаю. Но я должна это сказать. Был сильный мороз, когда мы вышли из монастыря. В ярком свете утра снег сверкал, причиняя глазам невыносимую боль. Я обернулась. Черная фигура настоятельницы, наблюдающей за нами, казалась мне статуей, высеченной из черного камня. Ее губы что-то шептали, но я не могла понять, что. То ли воззвания к ангелам света, то ли просьбы о нашем спасении. Я не могла разобрать смысл. Глава 16 Я стояла перед дверью запретной Фиолетовой комнаты. Ладони мои дрожали. Непроницаемая тишина, разлившаяся вокруг ночью, холодила мое тело, распаляла воображением душу, раздирала невыносимым желанием плоть. Я дрожала, но эта дрожь была не от страха. Пламя, бушующее внутри, вырывалось наружу только легким, едва заметным дрожанием пальцев. Я должна держать себя в руках, контролировать. Я должна сделать все ради него. На мне — черное бесформенное пальто Вирга Сафина. Под пальто — абсолютно ничего нет. Нет даже нижнего белья. Это пальто обжигало мою воспаленную плоть, как вторая кожа. Мягкая шерсть приятно прикасалась к голому телу. Под этими прикосновениями голая кожа горела огнем. Я стояла босая на холодном полу коридора, но не чувствовала холода. Предвкушение, предчувствие невыносимого, небывалого наслаждения жарким пламенем охватывало мою душу. Вот сейчас исполнится то, к чему я шла так долго. Я войду сама, абсолютно сама в эту комнату. Но комната не будет пуста. Он там. Вирг Сафин меня ждет. Из бездонного кармана пальто вынула плоский пластик электронного ключа, на котором выбито несколько цифр — это код доступа в комнату. Это мой приз. Главный приз. И главная награда моей воли. Я очень долго к нему шла.