Интересно, почему я вдруг попала в их число? — Пожалуй, маленькая герцогиня, самое время рассказать тебе то, о чем ты, кажется… ммм… случайно забыла? – Химер подводит меня к маленькой скамейке у пруда с водяными лилиями. Сам усаживается напротив и лениво играет со стайкой стрекоз, которые вьются вокруг него, изображая живую радугу. Холодок страха ползет по спине и даже очарование и умиротворение атмосферы этого места, не дают мне расслабиться. Он знает? Он знает про наше с герцогиней притворство? «Ну конечно он знает! – почему-то голос в моей голове похож на рассерженный крик Настоятельницы Тамзины. – Если он копался в твоей голове и видел твои сны, о которых ты не рассказывала никому, что ему ваши игры в переодевания?!» — Только, малышка Матильда, давай договоримся, - он понижает голос до шепота, хоть это скорее часть игры, чем реальная предосторожность – сложно представить, что здесь, в его убежище, нас могут подслушать, - обо всем, что я тебе… гммм… напомню, лучше не бежать сразу трубить на главной площади. Считай, я делаю это из сострадания к бедной запутавшейся пташке. Но звучит это так, что даже у этого существа во всем происходящем есть какой-то свой интерес. Правду писали в тех книгах, которые потом исчезли из монастырской библиотеки – люди из большого города и люди с властью, всегда в поисках выгоды. — Полагаю, вы, конечно же, помните историю рождения нашего обожаемого короля-солнышко? – Химер усаживается поудобнее, явно намекая, что разговор будет не быстрый. – Но на всякий случай, чтобы убедиться, что в вашем знании нет пробелов, я уточню. Эвин родился пятьдесят три года назад, от его безвременно почившего короля Дарека Скай-Ринга. Роды были очень тяжелыми и его мать умерла родами, даже не успев взять сына на руки. Бедняжка, - Сайфер выглядит искренне огорченным, словно речь идет о близком ему человеке, - она была очень молода, и так отчаянно любила Дарека, что не желала видеть тревожных предзнаменований. Но, как бы там ни было, на свет появился крепкий здоровый карапуз – Эвин. Он еще с колыбели очаровывал всех, в особенности женщин. Эту историю знают, кажется, все. Я не могла бы ее «забыть», потому что об этом пишут во всех исторических книгах. Но перебивать химера не рискую. Наверное, есть причина, почему он вдруг заговорил обо всем этом. — После кончины любимой, король Дарек был убит горем и даже появление наследника не могло заглушить его боль. Долгие годы он попросту сторонился женщин. Думается, он и войну-то начал только чтобы заглушить боль и держаться подальше от всего, что могло напоминать ему о семейном счастье. Согласись, малышка Матильда, на поле боя, когда вокруг смерть, оторванные конечности и потные грязные мужчины, нет времени думать о семейном гнездышке и руках ласковой женушки. Я успеваю прикусить язык и промолчать о том, что почти все раненные, которых приносили в монастырь, перед смертью плакали, что не любили, когда могли, и не говорили, что любят, когда кто-то ждал этих слов. — В общем, - продолжает химер, - только спустя несколько десятков лет Дарек преодолел боль и, наконец, решил жениться. Почему-то отмечаю, что когда речь шла о матери Эвина, Мастер Сайфер ни слова не сказал о том, откуда она была и кем. — Его выбор пал на девушку весьма… странную, из далеких земель, рожденную от крови первых людей, как и сам Эвин. Она прибыла в столицу инкогнито – Дарек очень переживал, что кто-то может отнять его сокровище и до самой кончины бедняжки, берег ее от сглаза. Жаль, что этого все равно оказалось недостаточно. И эту историю я тоже слышала. Ее в нашем королевстве слышал каждый и только черствые, и бессердечные не нашли в себе сострадания к ее финалу. Прекрасная и юная королева Л’лалиэль скончалась от неизвестной хвори, а ее муж, король, не пережив кончины любимой во второй раз, скончался от горя спустя несколько дней. Даже сейчас у меня сводит горло и щемит в глазах. Мастер Сайфер, напротив, выглядит совершенно спокойным, и даже загадочно улыбается. — Я все это знаю, Мастер, - говорю, справившись с чувствами. – Все жители Артании знают эту трагическую историю. — Да да, маленькая герцогиня, именно поэтому я расскажу тебе о том, что жители артании знать не могут… Но должна бы знать ты, раз уж твой отец собирался сместить нашего милого Эвина с его престола, опираясь на то неоспоримое доказательство, что наш законный король – рожденный вне брака бастард, чья мать была отдана Дареку в качестве трофея в одной из войн. Чтобы не сказать вертящееся на языке непотребное слово, которое я частенько слышала от солдат, когда перевязывала и обрабатывала их раны, закрываю рот обеими ладонями. Химер явно наслаждается моей реакцией, вкушает ее, словно что-то сладкое. И, насытившись, подливает масла в огонь. — Дарек Скай-Ринг никогда не называл Эвина своим преемником, никогда не узаконивал его права на престол, потому что его наследником должен был стать ребенок Л’лалиэль. Ребенок, рожденный в законном браке, с крепкой кровью и хорошей родословной. Ребенок, которого прекрасная и таинственная Л’лалиэль, увы, унесла с собой в могилу. Я ничего не знаю о придворных интригах, но даже те знания истории, которые почерпнула из хроник и книг давали очень ясное представление о том, что такое король-бастард. Точнее – что такое «неузаконенные права на престол». Химер явно наслаждается моей реакцией, а потом добавляет: — Между прочим, милая Матильда, хоть вы, безусловно, - звучит как неприкрытое издевательство, - знаете, что о таких вещах не стоит трубить на главной площади, возьму на себя смелость предупредить, что Его Величество предпочитает не афишировать этот факт своей биографии. Так что, если вы по какой-то неведомой мне причине успели узреть во мне врага и разом покончить с моей жизнью, вам стоит лишь шепнуть королю, что я посмел говорить об этих, безусловно, неприятных фактах законности его притязаний на корону, чтобы мое сытое и довольное существование прекратилось. — Зачем бы мне это делать? – отвечаю как-то сразу, не особо подумав, потому что не могу отделаться от мысли, что прямо сейчас узнаю что-то такое, что поднимает глубин моей памяти что-то совершенно неизвестное. Это как вдруг отыскать на дне колодца остатки корабельного крушения, которых там попросту не может быть. Химер снова щурится, на этот раз так, словно он угадал мои мысли и прекрасно знает, что это был за «корабль» и как он оказался в моем «колодце». Я прилежно складываю руки на коленях, изображая, как научено, примерную девочку. Химер посмеивается. Я стискиваю зубы. Тем местом, на котором сейчас сижу, чувствую, что меня поймали, но не могу понять на чем. Снова и снова прокручиваю наш разговор и… останавливаюсь. Бунт отца герцогини, за который его все так ненавидят. Он был против короны. Он чуть не стоил Эвину… всего. Герцогиня Лу’На не могла не знать о том, что права короля на престол натянуты так же лихо, как и мокрая кожа на доску. — Моя хорошая, тебе не о чем беспокоится, - говорит химер, немного понижая голос. – От меня никто ничего не узнает. И потом – кто я такой, чтобы вмешиваться в игры Богов? Я лишь маленькая милая хлебная крошка под их ногтями, и мне там вполне уютно. Так не будем же ничего менять. Он помогает мне встать, парой легких движений вспушивает волосы, пощипывает щеки, чтобы к ним снова прилип румянец. Потом берет за плечи, потом поворачивает, заставляя взглянуть в невесть откуда взявшееся зеркало. В отражении у меня весьма печальный вид, так что Мастеру приходится пальцами приподнять уголки моих губ, чтобы изобразить хоть какое-то подобие улыбки. Он стоит позади меня и когда в зеркальной поверхности наши взгляды скрещиваются, я чувствую табун мурашек по коже, потому что химер больше не улыбается. — Последний совет, маленькая герцогиня, - он наклоняется к моему уху, чтобы произнести продолжение фразы. – Марионетка судьбы все равно может стать главной фигурой. Если будет умнее, хитрее и смелее. Когда он выводит меня обратно к Его Величеству, я понимаю, что смысл этой фразы еще не раз меня удивит. Глава 47 — Я знаю, что все горничные не обладают ни великим умом, ни большой хитростью, и ваш удел – плести косы и разносить сплетни, но на всякий случай предупрежу, что даже отъявленным хитрецам и интриганам не удавалось обвести меня вокруг пальца. Я намеренно говорю тихо и спокойно, ни на полтона не повышая голос. Люди отчего-то пугаются именно спокойных разговоров. Тем более женщины. От крика они обычно просто грохаются в обморок. А пока служанка герцогини не рассказала, кто передал ей букет, ее беспамятство только усугубит допрос. Девица комкает передник трясущимися руками и энергично кивает. Это почти скучно, потому что с самого начала было понятно, что такие, как она, врать не умеют. Ну разве что придумать мамке, что молоко скисло от порчи, а не потому, что нерадивая дочь забыла вынести кувшин в холод. Ожидаемо, девица выкладывает все сразу, как по заученному. Я задаю пару сбивающих вопросов, намеренно путаю, переспрашивая. Прожженные лгуны знают, что важнее всего не попасться на мелочах, потому что именно там – слабые места. Женщины, к примеру, путают цвет туфель или платья, хотя любая скажет, что точно помнит, во что одевалась и какого цвета были кружева на нижних юбках. Мужчины забывают про бритье. Вариантов много, если знать, за какие ниточки дергать. Горничная говорить истинную правду: гвардеец принес корзину с цветами и коробку с подарком. Они с герцогиней сразу вскрыли коробку и сразу примерили украшение. И то, что началось потом, тоже произошло почти мгновенно. Все на глазах у этой перепуганной бедняжки. — Клянусь, Ваша Светлость, не я это! – Девица грохается на колени и начинает завывать, словно припадочная. – Не погубите! Приходиться отдать девчонке носовой платок и выпроводить вон, дав указание привести ко мне мальчишку-гвардейца, которого по моей предосторожности уже давно изолировали и взяли под стражу. Хотя, конечно, чего уж там – если под носом у инквизитора, случилась такая красивая интрига, тут работают игроки высшего класса. И они обо всем договорились заранее. Изолируй их или усади пировать рядышком за один стол – итог будет равнозначный. Тем не менее, когда мальчишку притаскивают под руки, словно строптивую девицу на выданье, он бледен и строптив, как и всякий горячий юнец, которому еще не обломали его первые неокрепшие рога. Но держится молодцом. Что логично, потому что в королевскую гвардию попадают только смелые и отчаянные. Иногда, правда, еще и слегка сумасшедшие, но кто из нас не без этого недуга? — Я этого не делал, - не дожидаясь ответа, говорит молодой лейтенант, вытягиваясь по струнке, словно готовится принять удар топора по шее. – И готов присягнуть на том перед любым судом – человеческим или божьим. Охотно верю и киваю в знак этого.