Вещицу, которая чуть не задушила мелкую заразу, я осмотрел очень тщательно. Аспекты такого уровня требуют как минимум выдающихся талантов и способностей. А этот пацан не очень похож на человека, способного освоить хотя бы азы этой науки. Но на всякий случай все равно расспрашиваю его, где родился и как вырос. Пока рассказывает, хожу по комнате, слушая лишь в пол уха. Ни служанка, ни этот парень не могли использовать такой мощный Аспект. Строго говоря, людей, которые могли бы это сделать, во всем замке не больше, чем пальцев на одной моей руке – лекарь, пара алхимиков, личный колдун Эвина и помощницы маркизы. Я останавливаюсь. Мальчишка как раз замолкает, и я использую тишину, чтобы протянуть незамысловатую связь. Она, конечно, в числе первых, кому не с руки присутствие девчонки, и из всех обитателей замка именно маркизе выгоднее всех избавиться от мелкой заразы. Ну, после меня, разумеется. Только я бы не стал действовать такими грубыми способами. И тем более не стал бы так глупо подставляться. Тут уже не след их хлебных крошек, а целая накатанная дорога. Именно поэтому не спешу хвататься за эту версию. Маркиза, конечно, о форме и размере своих женских прелестей думает куда больше, чем о том, как вывести герцогиню из игры, но даже она не так глупа, чтобы действовать так глупо. Тем более, что каждый ее шаг согласован Тайным советом. А как бы я не принижал умственных способности этих старых пней, они все же не настолько мизерны. Но, за неимением других вариантов, придется взять тот, что есть. Для начала. В конце концов, знавал я и более прожженных интриганов, попадшихся на сущей ерунде. Поворачиваюсь на каблуках, чтобы отпустить лейтенанта с миром, и успеваю заметить, как он потирает перевязанную ладонь. Боль собственного свежего ожога звучит как ответное эхо. — Что у вас с рукой, лейтенант? – спрашиваю, нарочно придав голосу небрежности. – Только не говорите, что это последствия попыток хоть как-то скрасить одинокие солдатские будни. Лейтенант стремительно краснеет – от макушки до самого края ворота форменной сорочки. Но вместо ответа поджимает губы и всем видом дает понять, что ответ на этот вопрос я вытяну из него только под пытками. Очень интересно. — Лейтенант, вы действительно желаете, чтобы я повторил вопрос? – немного понижаю голос, но щедро добавляю туда ноток доброты. Пусть пацан ломает голову над тем, хочу ли я его запугать или просто не хочу трудить горло. — Это… - Он прокашливается. – Я был не очень осторожен во время фехтования. — Какая жалость, - щепотка искренности. Работать с военными – это всегда такая беспросветная скука, что даже жаль впустую тратить свой нюх ищейки. Пацан врет. Грубо и совершенно бестолково. Уверен, что если взять его за жабры и немного погонять вопросами, когда, где и с кем он так заигрался с зубочисткой, правда вскроется быстрее, чем я подумаю «абракадабра». Минус в том, что гвардейцы – лучшие воины, привыкшие терпеть лишения и страдания походной жизни, излечиваться от гнойных ран и боли отрубленных конечностей. Его можно так же разорвать на части, но даже пойманный на вранье, он все равно ни в чем не сознается. Но даже всего этого мне достаточно как минимум для двух выводов, каждый из которых интереснее другого. Так яростно покрывать солдат будет либо боевого товарища, либо Родину. Либо женщину. Сомневаюсь, что перевязанная рука может как-то повредить Артании или кому-то из двух десятков таких же бравых молодцев, которые протирают здесь штаны, защищая «бесценные» бабские юбки. Значит, дело в женщине. Собственно, как обычно. — Будьте аккуратнее, лейтенант, - продолжаю совсем уж миролюбиво. – Его Величеству нужны солдаты с обеими руками, иначе кто будет защищать наши земли от Свободных кланов? Можете быть свободны. Он едва ли выдает свое удивление тем, что отделался та легко, щелкает каблуками и маршем, как на плацу, выходит вон. Я же поудобнее усаживаюсь в кресло, прикрываю глаза, сосредотачиваясь на всех возможных участниках этой странно истории, начинаю плести мысленную паутину возможного заговора. Глава 48 После возвращения в замок, я замечаю сразу несколько изменений. Во-первых, теперь дверь в мою комнату охраняет пара гвардейцев, и один из них – Орви. Мне стоит больших усилий пройти мимо него и ни разу не посмотреть в глаза. Одиночество и страх заполняют, кажется, все пустоты моей души, и никакая охрана у двери не может с этим справиться. А мне даже поговорить не с кем. Плачущий, мне даже не на кого положиться, некому рассказать, что я перестала понимать, в какую игру я играю и кто вообще мной играет. Поэтому, когда я замечаю второе изменение, от отчаяния хочется выть. Это едва ли заметно, но в свете ярких солнечный лучей, на окнах видны радужные прозрачные нити волшебной решетки. Уверена, это тоже решение короля. Вряд и бы маркиза Виннистэр так озаботилась моей безопасностью. Я усаживаюсь за стол, подпираю щеку кулаком и уже собираюсь погоревать о своей нелегкой судьбе, как дверь без стука распахивается, и все свободное пространство комнаты словно бы сжимается до размеров крохотной монастырской коморки, в которой хранились щетки и метлы. — Миледи Лу’На, - герцог пронзает меня безучастным ледяным взглядом. – Полагаю, вы уже пришли в себя и готовы дать ответы на все мои вопросы. Я непроизвольно одергиваю рукав платья в том месте, где на коже до сих пор ощущаются губы этого невыносимого человека. Румянец закипает на щеках от одной этой мысли, но, хвала богам, безэмоциональное лицо герцога Нокса действует отрезвляюще. Лучше чем горькая настойка наставницы Тамзины. — Я бы предпочла больше не находиться с вами наедине, милорд Куратор, - говорю еще немного неуверенным, но вполне осмысленным и твердым голосом. — Мне ровным счетом нет никакого дела до того, чего вы там хотите, юная леди, - пожимает плечами Нокс. — Я обязательно так и передам Его Величеству, когда он придет справиться о моем самочувствии. Надеюсь, у вас есть веская причина снова без спроса врываться в мои личные покои и компрометировать мою репутацию, хоть я уже просила не делать… Герцог подносит палец к губам, как бы намекая, что мне лучше замолчать. Точнее, это наглый приказ, которого я не могу ослушаться, хоть и очень стараюсь. Несколько долгих мгновений мы просто смотрим друг на друга, сражаемся мыслями, словно непримиримые соперники, и я снова проигрываю, потому что делаю шаг назад, в то время как герцог продолжает стоять на месте. Мое «бегство» определенно его радует – об этом красноречиво свидетельствуют изогнутые в триумфальной ухмылке губы. — Юная леди, чтобы внести ясность, - его голос такой сухой, что у меня начинают зудеть ладони. – Если в вашей определенно наполненной всяким хламом голове вдруг родились мысли, будто мне доставляет великую радость нахождение с вами наедине, то спешу вам огорчить – я бы с большим удовольствием отправился чистить конюшни, чем быть здесь и осознавать, что мы находимся достаточно близко, чтобы дышать одним воздухом. Однако, я – верный и преданный слуга короны, и привык исполнять возложенные на меня обязанности. В часть которых так же входить следить, чтобы все девушки, вверенные моим заботам на время Отбора невест, находились в здравом уме и крепком теле. Сделать что-то с содержимым вашей головы я, увы, абсолютно бессилен, - при этом вид у герцога такой, будто его это определенно радует, - но более чем в состоянии позаботиться о сохранности вашей… гаммм… телесной оболочки. Сказано с нарочитым пренебрежением. На грани отвращения, будто моя «телесная оболочка» - пренепреятнейшая из всех, которые ему доводилось сохранять. Одолеваемая желанием плюнуть на все и как следует ему врезать, сжимаю кулаки. Герцог стоит, где стоял, но демонстративно закладывает руки за спину. — Вы желаете что-то сказать по сути моих слов, юная леди? – презрение сменяется насмешкой. – Советую сделать этой сейчас, потому что сразу после допроса, я собираюсь покинуть вашу комнату незамедлительно. Исключительно ради того, чтобы не компрометировать вашу безупречную репутацию, а не то, о чем вы подумали. Мне хочется его ударить. Заехать кулаком прямо в центр самодовольной рожи и посмотреть, как великий и ужасный герцог Нокс завоет от боли. Монашка из монастыря, которой доводилось защищать свою жизнь и от воров, и от набегов разных голодранцев, запросто могла бы это сделать. Но герцогине Лу’На рукоприкладство явно не к лицу. Так что остается последнее оружие – вынуть шпильки, которыми Нокс утыкал меня, словно игольницу, и вернуть каждую с таким же усердием. — Я подумала, что буду чрезвычайно рада, если вы как можно скорее закончите допрос, и ваша телесная оболочка покинет пределы моего личного пространства. Исключительно потому, что мне дорога моя репутация, а не то, о чем вы подумали. Герцог все еще улыбается. И его почти ничего не выдает, кроме разве что нервно дергающегося уголка рта, от улыбки не остается и следа. — И еще, - вскидываю палец, нарочито привлекая внимания к тому, что следующие слова имеют особое значение. – Полагаю, раз уж моя телесная оболочка доставляет вам столько боли и страдания, всем нам будет лучше, если впредь все возможные вопросы мы будем решать исключительно через наших горничных. Уверяю, милорд Куратор, что никакое, как вы соизволили выразиться, «содержимое моей головы», не помешаете мне понять содержимое ваших записок. Давайте же позаботимся о сохранности наших телесных оболочек и сделаем хоть что-то приятное друг для друга.