– Звонят. Вас к телефону. Скорее! Скорее! – довольно внятно говорит вдруг Майер. Коссель внимательно посмотрел на больного. – Как вы сказали? – спросил Коссель. – Девочки прыгают, осторожнее, она упадет… – Э-э, – дело совсем плохо, дорогой мой! – проворчал Коссель и набрал номер. Через Петровку, мимо Петровского Монастыря машина «скорой помощи» подъезжает к Петровским воротам и поворачивает к воротам Екатерининской больницы. Редко и крупно падает снег. Поздний вечер. Прохожих почти нет. Всё как-то слишком медленно: и снег падает медленно, и машина едет медленно, и ворота открываются словно нехотя. В приемном покое доктор Сорин. На носилках вносят Майера. – Сюда положите больного, – просит Сорин вошедших санитаров. – А бумаги на стол. – Вот. Распишитесь, – санитар протягивает бумагу. Сорин расписывается. Санитары уходят. Сорин смотрит в бумаги, издали взглядывает на Майера, поднимает телефонную трубку. – Второй пост? Лена? Там Нины Ивановны у вас нет? Если зайдет, скажи, чтоб срочно шла на место. Черт-те что! Сорин встает, подходит к Майеру. Тот лежит с закрытыми глазами. Кашляет. Сорин снова смотрит в бумаги. – Больной, вы меня слышите? – спрашивает он. – Ваши фамилия-имя-отчество… – он выжидательно смотрит на Майера. – Маска, маска… отошла… несчастный случай… – бормочет Майер, и какая-то сдвинутая, расплывчатая картина возникает: …Телефонный звонок, стук в дверь, голос сторожихи Гали, и возглас Майера – «Сейчас!», и отошедший край маски, обнажившийся в том месте, где отвалился ватный валик. – Маска… маска… вас к телефону… – лепечет Майер. – Так. Бред, – констатирует Сорин и снова набирает номер. – Четвертый пост? Нины Ивановны у вас нет? Если появится, пусть немедленно отправляется на рабочее место! Безобразие! Тяжелый больной, а я без сестры. Но раздражение Сорина мгновенно сменяется сосредоточенностью и вниманием, как только он подходит к больному. Он осторожно раздевает Майера, набирает в шприц какое-то вещество… …А на лестничной площадке Тоня Сорина стоит со своей подружкой Ниной Ивановной. Нина Ивановна курит, Тоня рассказывает: – Он, понимаешь, на то рассчитывал, что я ему буду заместо мамы, пироги печь и в рот вкладывать. Да не хочу я! – Тонь, а чего ты хочешь-то, подумай. Раз ты замуж шла, ты что думала-то, муж тебе суп варить будет, да? – Да у меня знаешь какие кавалеры были! – горделиво сказала Тоня. – Да какие они ни есть, кавалеры, а когда замуж выходишь, всё одно – суп варить и носки вонючие стирать. Будь он хоть золотой, кавалер-то! А твой-то, Александр Матвеевич, очень приличный человек, это я тебе точно скажу, – настаивает Нина Ивановна. – Да скучно мне с ним, Нина, скучно. Ни в кино, ни в театр, ни на танцы. Если не на дежурстве – сидит и медицинские книги читает. Я же молодая всё-таки… и вообще – еврей… В приемном покое Сорин осматривает Майера. Тот кашляет, сплевывает бело-розовую пену. Сорин подносит эту пену к лампе, рассматривает, ощупывает подмышки, паховые области. Берет пиджак Майера, ощупывает его, вынимает из нагрудного кармана документы – партбилет, военный билет… Последний документ, который он рассматривает, – пропуск, на котором написано «Противочумный институт». Садится, охватывает голову. Потом встает и запирает дверь, ведущую в приемный покой. Почти немедленно вслед за этим раздается стук. – Александр Матвеевич, откройте! Чего это вы закрылись? – это Нина Ивановна пришла с перекура. – Нина Ивановна! Здесь ЧП. Я запер эту дверь, вероятно, сейчас будет объявлен карантин. – Что? Что случилось? Александр Матвеевич, вы извините, я отлучилась. – Нина Ивановна, теперь это не имеет значения. Может, к лучшему. Пожалуйста, возьмите ключ у вахтера и заприте входную дверь в приемное отделение с улицы… – Александр Матвеевич! Откройте! – кричит Нина Ивановна. Она продолжает стучать в дверь, но Сорин не говорит ей больше ни слова. Он укрыл стонущего и покашливающего Майера и сел к телефону. – Лариса Ивановна! Мне срочно нужен Лев Александрович, соедините, пожалуйста, с ним… Тогда попрошу его домашний телефон. Это экстренное сообщение. Я бы не стал его тревожить. Да, на мою ответственность. Записываю. Записывает номер, кладет трубку и снова набирает номер: – Попросите, пожалуйста, Льва Александровича… Говорит дежурный приемного отделения доктор Сорин. Я прошу позвать его, дело экстренное, большой важности. Нет, я не могу принять решение без него… Послушайте, он главный врач больницы, и есть решения, которые я не могу принимать без него. Да, да именно! Я настаиваю! Ждет у аппарата. – …Лев Александрович! Сорин беспокоит. В приемное отделение поступил больной. Подозрение на чуму. Насколько могу судить, больной с легочной формой. Пестис! Конечно, нужно вызвать инфекциониста. Нужно! Но, к сожалению, у меня нет никаких сомнений. Клиническая картина – классическая. Откуда? Привезенный больной – сотрудник противочумного института. Видимо, так. Изолирован. Запер приемный покой. К счастью, медсестра как раз вышла в тот момент, когда привезли больного. Я один, я и больной, – Сорин говорит точно, держаться вдруг стал как-то несвойственным ему образом. Подтянулся весь. – Надо срочно принимать меры. Карантин – немедленно… Боюсь, что в противочумном костюме для меня уже нет необходимости. Лев Александрович! Да, конечно, в Министерство здравоохранения. Спасибо. Сорин положил трубку. Подошел к Майеру и стал устраивать его поудобнее. Принес ему воды, дал попить. На лоб положил компресс. Потом взял стандартный бланк и начал писать: «История болезни…» Поднимает трубку, набирает номер. У телефона Лев Александрович Сикорский. – Соедините пожалуйста с министром. Сикорский, главврач Екатерининской больницы. Да, срочно. Спасибо. Яков Степанович! Чрезвычайной важности дело вынудило меня звонить вам в такое время. В Екатерининской больнице чума. Легочная форма. Мне сообщили об этом три минуты назад. Опытный врач. Дело в том, что больной – сотрудник противочумного института. Я еду сейчас в больницу организовать карантин. С того момента, как я войду на территорию больницы, я не смогу покинуть ее до снятия карантина, поэтому я прошу вас предпринять все необходимые меры для организации карантина вовне и выявления контактировавших. Я считаю целесообразным немедленно связаться с органами госбезопасности. А кто, по-вашему, может обеспечить выявление всех контактировавших, кроме них? Яков Степанович! Я не считаю возможным руководить больницей извне. Нет. На этом я настаиваю. Я позвоню вам из больницы через двадцать минут. До свиданья. Министр здравоохранения у телефона, набирает номер. Он в растерянности. Опускает трубку на рычаг. Снова набирает. …Сикорский входит в больницу. На проходной его не сразу узнает вахтер, потом выбегает навстречу. – Лев Александрович! Я вас не признал спервоначалу! – Здравствуй, Петрович. Здравствуй. Получай приказ. Запри ворота покрепче, переключи свой телефон прямо на мой номер и никого не пускай. Понял. Чтоб ни зверь, ни птица. – Это как же? А скорые ездиют, больных возят, их что, тоже не пущать? – удивился старик. – Я тебе говорю – никого. Только с моего личного разрешения. И чтобы сам с поста – ни на миг. Понял? – переспросил Сикорский. – Что же не понять? Уже двадцать лет, считай, вместе работаем! – кивнул сторож и переспросил: – и «скорые» не пущать? – Эк ты… я же говорю тебе – никого. Пришлю тебе подмогу, – сказал Сикорский и ушел. Сторож остался сам с собой ворчать: – Подмогу… ишь, подмогу, а то я сам не управлюсь… В кабинете Сикорского. Он собрал всех дежурных врачей из отделений, их человек десять. Все встревожены. Шепчутся. – Может… сам хозяин? – спрашивает один врач у другого с многозначительным выражением. Второй пожимает плечами. – Чтой-то Сикорский среди ночи всех собрал? Проверку устроил? – Не похоже. Нет. Что-то другое. Сикорский подождал, когда вошел последний из дежурных врачей, и встал возле своего кресла. Все замолчали. – Дорогие коллеги! – начал он торжественно. – Сегодня мы с вами сдаем экзамен на гражданскую и врачебную зрелость. У нас в больнице – чума. Молчание не могло стать глубже, но пауза казалась мертвой. Сикорский продолжал. – Легочная чума – в приемном отделении. Один из наших товарищей уже заперся с больным, и, таким образом, первая ступень карантина уже организована. Мы с вами должны сейчас обеспечить всё, что в наших возможностях, чтобы предотвратить эпидемию. Это в наших силах. Нам будет оказана всяческая помощь, но есть ряд организационных мер, которые должны разработать и выполнить мы сами. Есть ли среди нас инфекционисты? – Я по инфекции работала, – шевельнулась среди совершенно бездвижных людей маленькая женщина. – На холере работала, в Средней Азии. – Очень хорошо. Назначаю вас моим заместителем по карантину. Считайте, что мы на военном положении. Итак, первый приказ: немедленно перекрыть выходы на лестничные клетки и прекратить сообщение между этажами. Выполнять этот приказ вы пойдете ровно через одну минуту, после того, как мы решим совместно еще один чрезвычайной важности вопрос. В больнице в настоящее время находится около двухсот больных. Во избежание паники мы должны предложить версию, которая бы не вызвала больших волнений. Мы должны объявить, что объявлен карантин по… – Инфекционной желтухе? – кто-то робко предложил. – Нет, не годится. Болезнью Боткина, как правило, второй раз не болеют, и нам пришлось бы выписать тех, кто ею уже переболел. Заболевание должно быть такое, к которому не вырабатывается иммунитет.