Когда Ния открыла дверь, раздались завывания ветра; потом заговорил Радрик. В голосах взрослых слышались ласковые нотки. Джаннер знал, что мать рассказывает Радрику о случившемся. Тот произнёс: «Мне страшно жаль, Ния», – и мать ответила: «Всё будет хорошо». Потом Ния спросила: – А почему ты приехал так поздно? – Хотел попрощаться. – Что?! – Я уезжаю. От вождя Бан Гины пришла весть, что во Внешних долинах какие-то беспорядки. Горностранники так и лезут. Да ещё ходят слухи о чём-то похуже. – Что там случилось? – Клыки. Двое детей вчера вечером видели на дальнем пастбище Серого Клыка. Фермеры напуганы и злы, они требуют от нас помощи. Я собрал лучших бойцов, они сейчас ждут меня в Твердыне. Мне страшно не хочется уезжать. Непросто, знаешь, быть Хозяином лощин. – И любить Хозяина тоже непросто, – сказала Ния, и Джаннер, услышав шорох, понял, что они обнялись. – Будь осторожен, Радрик, и поскорей возвращайся. Нам нужно ещё решить со свадьбой. Надолго воцарилась тишина, и Джаннер вдруг почувствовал себя незваным гостем. Он на цыпочках вернулся в постель и вновь заметил, что похрапывания Кальмара не слышно. Мальчик привстал и заглянул в темноту. Он видел очертания тела под одеялом, но не слышал дыхания. Джаннер протянул руку и толкнул брата. Кальмара не было. Сорвав одеяло, Джаннер обнаружил под ним свёрнутое покрывало. Кальмар исчез. Джаннер бросился к окну и отдёрнул занавеску, шепча: «Нет, нет, нет, нет, нет». Снег перестал идти, и холмы были покрыты девственно чистым слоем белизны, напоминающим глазурь на пироге. Следы, хорошо заметные в свете луны, вели по снегу от дома, мимо конюшни, в темноту. 37. Армия Сары готовится к бою – Всё будет завтра, – шепнула Сара Кобблер Борли. Мальчуган взглянул на неё и улыбнулся. Его глаза так и сияли на испачканном сажей лице. – Жди моего сигнала. Понятно? – Да, – кивнул Борли. Обогнув кровати, Сара подошла к другой койке и коснулась ноги маленькой девочки по имени Вира. – Привет. – Привет, Сара Кобблер, – прошептала та. – Спи крепко. Завтра мы вырвемся отсюда. – Будет страшно? – спросила Вира, натягивая одеяло до подбородка. – Да, – ответила Сара. – Но мне кажется, у нас всё получится. – Мне тоже, – сказала Вира и закрыла глаза. Сара задумалась, верит ли она собственным словам. Что, если она действует просто от отчаяния, подвергая маленьких детей опасности? Она обдумывала побег уже два месяца – это не было скоропалительным решением. Сара много раз могла пойти на попятный – передумав, переубедив себя, – или попасться. Но, насколько девочка понимала, до сих пор ни Надзиратель, ни Мобрик, ни Механики не заметили, что она и её маленький отряд прячут кинжалы, мечи и даже вилки. Эта мысль пришла Саре в голову в тот вечер, когда Борли показал ей украденный кинжал и спросил, можно ли воспользоваться им при побеге. Сара всю ночь пролежала без сна, задавая себе тот же вопрос. Если за оружие возьмётся только один человек – ничего не выйдет. А если вооружатся все? Успеет ли Надзиратель позвать на помощь? А Мобрик? Она спрятала кинжал Борли у себя в койке и два дня наблюдала за Механиками, прежде чем стянула ещё один. Механики стояли у каждого конвейера, в каждой мастерской – они должны были вести счёт оружию и осматривать его на предмет изъянов. Но Сара заметила, что даже самые старшие (и самые злые) Механики обычно отвлекаются и работают спустя рукава. Они переговаривались друг с другом и в основном наблюдали за Мобриком. Механики, достигшие определённого возраста, получали повышение и отправлялись за пределы фабрики (по крайней мере, по словам Надзирателя). Поэтому они всё меньше думали о работе и не замечали пропавших мечей и кинжалов. Даже ежедневное появление Надзирателя в мастерской было Саре на руку. Этот злобный тип в перчатках без пальцев шагал по проходам между машинами, щёлкая кнутом и изрыгая ругательства. Когда он проходил мимо, Сара низко опускала голову и, не переставая точить, обрезать и полировать оружие, наблюдала за Механиками. Она знала, что они боятся Надзирателя. Их глаза так и бегали, и они лишь притворялись, будто считают оружие в бочонках. Сара не позволяла никому из своей армии запасать оружие. Её бы замучила совесть, если бы кого-то из них поймали, избили или заперли в гробу. Поэтому она уносила по одному предмету в день. Заметив Мобрика, скачущего по стропилам и металлическим шкафам в дальнем конце дымной мастерской, и зная наверняка, что Механики заняты своими делами, Сара совала в рукав зазубренные куски металла. Поначалу она страшно боялась и всю смену уверяла себя, что её заметили, что Надзиратель с налитыми кровью глазами вот-вот выпрыгнет из-за кучи угля. Руки тряслись за работой и продолжали трястись во время ужина; и Сара успокаивалась, только когда добиралась до койки и прятала оружие под подушку. Через неделю она стала уверенней – но и осторожней, по одной-единственной причине: в койке уже не хватало места. Тогда Сара приняла непростое решение: спрятать несколько предметов у Борли. Он охотно согласился. – Никому не говори, Борли, – шепнула Сара за едой. – И не играй с ними. Просто забудь про них, понятно? Мальчик кивнул: – Для тебя – что угодно, Сара Кобблер. Когда деревянный каркас кровати Борли до краёв наполнился оружием, аккуратно уложенным под матрас, Сара попросила о помощи Гретталину, а потом и Виру. Вскоре помощников уже было столько, что Сара сбилась со счёта. Сара никогда не принуждала их. Ребята сами приходили к ней – тихо и уверенно, привлечённые неизвестно чем. До появления Джаннера Игиби она не думала о побеге, потому что вообще ни о чём не думала. От изматывающей работы голова опустела. Надежду на побег убило всеобъемлющее отчаяние. Разве можно сбежать, если кругом враги – Механики с цепями, Надзиратель с кнутом, шпион-горностранник, – а выход с фабрики всего один? Но Джаннер Игиби доказал, что побег возможен, и дремлющее сердце Сары Кобблер пробудилось. Одни дети, почувствовав это, пришли к ней и обрели утешение. Другие не обращали на девочку внимания. Она улыбалась им, проходя мимо, а иногда спрашивала, как их зовут, но они лишь тупо смотрели на неё. Сара тщетно пыталась пробудить этих бедных фабричных рабов, но они ёжились при виде Механиков и молча валились в свои койки, невзирая на все старания её. Но те, кто осмелился поверить, улыбались в ответ. Они шли за ней, они подмигивали Саре, стоя за верстаками и толкая тачки с углём. В столовой Сара велела им не шуметь и держать язык за зубами, когда Механики рядом, и не переговариваться во время работы. Когда они поклялись именем Создателя, Сара, пониже наклонившись к столу и посмотрев направо и налево, начала рассказывать – о дерзком побеге Джаннера Игиби и о солнечном свете, про который так легко забыть в аду и темноте. Она сказала: вы не инструменты, а сыновья и дочери, братья и сестры, Борли, Гретталины, Мэдди, Йербики – дети, которым придётся сражаться, чтобы вернуться туда, где светит солнце. Надзиратель хочет, чтобы вы всё забыли. Именно так он удерживал вас в повиновении. Если вы всё вспомните, то будете сильны. Она расспрашивала ребят о родителях, о доме, о друзьях, о том, что было до того, как их забрала Чёрная Карета или похитили дагтаунские нищие. Поначалу дети отказывались вспоминать, но Сара, несмотря на слёзы и грусть, настаивала, объясняя, что тоска по дому – это хорошо: она помогает помнить мир за пределами фабрики. И вот настало время. Сара скользила от койки к койке, наблюдая за Мобриком и Механиками. Её смена вот-вот должна начаться, поэтому она шёпотом велела детям готовиться. Она говорила им, что завтра настанет решающий день – и да, у них всё получится. Сара знала, что у неё много друзей, но в тот вечер она даже удивилась, сколько коек ей пришлось обойти. Мальчишка с колокольчиком прошёл по спальне, провозглашая начало смены. Саре предстояла ещё одна ночь на заточке. Взяв рабочие рукавицы, она вдруг подумала: обратной дороги нет. Она бы не сумела известить свою маленькую армию, если бы план вдруг изменился. Восстание должно произойти завтра, невзирая ни на что. Она повернулась – и врезалась в Механика. – Извини, – промямлила Сара, притворившись сонной. – Я за тобой наблюдаю, инструмент, – сказал Механик. Он был на голову выше Сары, тощий, но сильный, с дыркой на месте переднего зуба. В кулаке он сжимал цепь и угрожающе ею покачивал. Сара быстро опустила голову. Она вспомнила, что должна вести себя как фабричный инструмент, а не как живая девочка. – Я давно за тобой слежу. – Извини, – повторила Сара и попыталась обойти его. Мальчишка шагнул вбок и преградил ей путь. – Посмотри на меня, – велел он. Сара не могла уйти – и не могла взглянуть на него. Она боялась, что Механик сразу обо всём догадается. Тогда он донесёт Мобрику, и всему придёт конец. Если её бросят в гроб или изобьют до потери сознания, армия останется без вожака. Борли хватит смелости и безрассудства поднять бунт без неё, и Сара не могла этого допустить. – Я сказал – посмотри на меня. – Механик схватил девочку за подбородок и заставил поднять голову. Больше Сара не могла притворяться. Она посмотрела ему в глаза, но не как бессловесная рабыня. Она решила не скрывать огонь, горящий в её душе. Пусть Механик его увидит: может быть, в нём пробудится сострадание, и он её отпустит. Она страшно рисковала, но ничего уже не оставалось. Сара хотела, чтобы Механик увидел в ней живую девочку, с которой мог быть знаком до попадания на фабрику и с которой мог бы подружиться. «Если во мне горит огонь Джаннера, пусть он проникнет в душу этого Механика!» – взмолилась Сара. Щербатый мальчишка, казалось, был готов поднять тревогу или ударить Сару… но спустя несколько мгновений он отпустил её. – Берись за работу, инструмент, – сказал он и ушёл. Сара перевела дух и попыталась унять дрожь в ногах. Затем девочка вышла из спальни, пересекла столовую и погрузилась в рёв и лязг мастерской – как она надеялась, в последний раз. 38. Волчьи следы на снегу Джаннеру было холодно даже в перчатках, шарфе, дополнительном слое нижней одежды и плаще гильдии. Спрыгнув в сугроб под окном, он поёжился и замер, чтобы убедиться, что никого не разбудил. Но он слышал только собственное дыхание и уханье пятнистой совы на дереве. Джаннер вспомнил поучения наставника Тумака: «Не хрусти суставами, сначала слушай, а потом иди, будь терпелив, обращай внимание на ночных животных: если они двигаются – двигайся и ты». Сова дала понять Джаннеру, что путь безопасен. Стараясь наступать в следы Кальмара, Джаннер вышел из тени дома на яркий свет луны. В снежной тишине собственные шаги казались оглушительными. Джаннер боялся, что его отлично видно: в чёрной одежде он напоминал чернильное пятно на чистой странице. В гильдии наверняка была и белая форма для зимней маскировки, но выбирать не приходилось: он надел то, что оказалось под рукой. Идти по следам было легко, хотя по краям их и присыпал снег. А значит, когда Кальмар удрал, снегопад ещё не закончился. Джаннер прошёл мимо маленького домика Фревы и Бонни к конюшне. Дверь была приоткрыта, и Джаннер, беззвучно протиснувшись в щель, оказался в пахнущей сеном темноте. – Кальмар! – шепнул он, но в ответ лишь фыркнула одна из лошадей. Джаннер прокрался мимо стойл и обнаружил, что задняя дверь открыта. Внутрь нанесло тонкий слой снега, и на нём виднелись отпечатки лап. Следы вели мимо загона для коз, мимо вольера, в котором Лили держала своих ездовых собак. Когда Джаннер приблизился, псы проснулись и завиляли хвостами, но лаять не стали. Через каждые несколько шагов Джаннер останавливался, чтобы прислушаться. Он не знал, как давно и насколько далеко ушёл Кальмар. Может, он просто выскользнул из дома, чтобы побегать по снегу? Ночь была прекрасная; возможно, ему не спалось, и он вылез в окно, потому что не хотел никого будить. Но Джаннер понимал, что это не первый раз. Что Кальмар делал в предыдущие ночи? За конюшней следы повернули налево: Кальмар обогнул Трубный холм. Некоторое время он шёл вдоль дороги на расстоянии броска камня, петляя от дерева к дереву. На снегу виднелись полукруглые отпечатки копыт лошади Радрика – сначала к дому, потом обратно. Достигнув подножия холма, Кальмар двинулся вниз по течению ручья. Если бы не полная луна, Джаннер не заметил бы камней, по которым Кальмар перебрался через ручей.