— Разве я долго? Только поглядел на поезд. У-у, если бы ты видел, как паровоз маневрирует! — «Маневрирует, маневрирует»! Больше никогда тебе не поверю… — А ты чего весь мокрый? — лишь теперь заметил Микола. — Да-а, под краном обрызгался, — ответил нехотя. После стычки с усатым ему не хотелось рассказывать про игру у колонки. Сливы сдали, квитанцию получили и сразу отправились домой. Микола сидел на передке воза, правил конем, а Сашко, как только миновали переезд, снял мокрую рубаху, выставил ее на горячий встречный ветерок, чтобы просыхала. Оба молчали, каждый думал о своем. «Чего это он взялся мной командовать? — размышлял Сашко. — Сделай то, пойди туда… Что он, старше меня? Ну, ростом повыше и посильнее. Но разве это по-товарищески — хвастать ростом и силой? Нет, так дальше не пойдет! Дудки!..» Миколу занимало другое. Увидел на станции, как формируется состав, как паровоз перегоняет с места на место вагоны, и зароились его мысли вокруг того, какое можно придумать усовершенствование. Правда, пока удачных изобретений он еще не придумал, но попытаться еще раз можно. Нынешней весной во время цветения плодовых деревьев сообщали по радио, писали в газетах о возможных заморозках. Чтобы морозы не повредили садам, советовали окуривать их дымом. Но это же столько мороки — разводить в садах костры. Вот Миколе и пришла в голову чудесная, как ему казалось, мысль: что, если от дымохода провести в сад трубу? Топится печь или плита, варится там что-нибудь, хату обогревает, а заодно и сад окуривает. Ведь это очень выгодно и, главное, никакой мороки. Он уже и трубу из досок начал было сбивать. Да мама не дала закончить разломала, разбросала его сооружение. Еще и накричала: — Что, хату спалить захотел? Было у Миколы и еще одно важное изобретение для садов. Самые большие вредители вишен, как известно, скворцы и воробьи. Лишь только начинают поспевать ягоды, они целыми стаями налетают на деревья. Вот тогда-то и появляются над садами фантастические чучела в лохмотьях, в старых, поношенных шапках. Но скворцы и воробьи быстро привыкают к неподвижным сторожам и вскоре до того наглеют, что смело садятся и на пугала. Микола соорудил пугало новой конструкции. Оно руками размахивало и головой кивало — к ним были привязаны длинные веревки. Дернешь за одну веревку — поднялась рука, дернешь за другую — поднялась другая, за третью — трясется голова. От нового страшилища скворцы и воробьи разлетались в панике во все стороны. Но и на этот раз мама вмешалась. — Глупое дело ты придумал, — сказала она. — Чем с чучелом возиться, проще самому шикнуть на скворцов, они и улетят. В маленьком саду это, может быть, и так, а в большом, в колхозном? Там можно поставить сразу десять, двадцать, пятьдесят усовершенствованных чучел и от каждого протянуть веревки на вышку. Только закружатся скворцы или воробьи над участком, сразу дергай ближайшее к ним чучело. И не надо бегать и шикать. Сиди себе да наблюдай… Впереди показалась рощица. Микола потянул за вожжи, повернул Буланого с дороги. — Куда? — очнулся Сашко. — В лещину. Нарвем орехов. Заехали в самую чащу. Коня привязали к стволу ветвистого клена, а сами пошли на поиски орехов. Набрав полные карманы, мальчики присели на траву. — Сашко! Что я придумал! — оживился вдруг Микола, и глаза его заблестели. — Что? Расскажи! — Рационализацию, вот что! — А-а, — махнул пренебрежительно рукой Сашко. — Нет, ты послушай, — весь сиял Микола. — Паровоз, когда маневрирует на станции, вагоны не тянет, а толкает. Спрашиваю стрелочника, почему он их толкает. «Так удобнее», — говорит. Тогда я вспомнил — читал где-то, что и на реках тоже буксиры часто толкают впереди себя баржи. — Зачем? — Легче, наверное. Вот давай запряжем Буланого, чтобы он не тащил воз, а толкал. Когда-нибудь, может, всех коней в колхозе так будут запрягать. Распрягли Буланого, поставили его в оглоблях головой к возу и начали таким способом его запрягать. Конь стриг ушами и косил глазами на хлопцев. Выходило не совсем ладно. Гужи от хомута не налезали на дугу, а оглобли торчали вверх, как дула пушек. — Эх, — чесал Микола затылок, — упряжь не подходит, и оглобли надо переставить. — Ничего, — подбадривал Сашко — он уже увлекся Миколиной рационализацией. — Это пустяки. Давай оглобли привяжем к хомуту вожжами, без дуги. Попробовали и так. Понукали Буланого, а тот вперед не хочет идти, все назад пятится. — Садись на воз, будешь за уздечку тянуть, — сказал Микола. Сашко сел, потянул Буланого за уздечку, но конь не слушался, мотал головой, пятился назад. — Кнутом, кнутом его подгони! Микола взял кнут, стегнул коня. Глаза у Буланого налились кровью, ноздри раздулись. Он порывисто дернул шеей, выпутался из оглоблей и встал дыбом. Сашко повис у него на уздечке, как паук на паутине. — Отпускай! Отпускай! — закричал Микола. Сашко отпустил уздечку и брякнулся на землю. Буланый громко фыркнул, выгнул хвост и помчал на дорогу. Хлопцы кинулись вдогонку, но за конем только пыль столбом поднялась. Остановились, постояли, с отчаянием глядя вслед Буланому, как вдруг — глядь! — по дороге от станции катит подвода, а на ней усатый ездовой, за которым они на заготпункте занимали очередь. — Чего это конь сбежал от вас? — спросил он. — А воз где? — Да… заехали в рощицу, хотели перепрячь. Что-то в кустах зашелестело, он испугался и наутек, — на ходу выдумывал Микола. — Вот те раз! Как же вы теперь домой доберетесь? Хлопцы опустили головы, молчали. — Ну, ладно, поехали, прицепим ваш воз, я уж дотяну до поворота. А там один останется воз стеречь, а другой сбегает за конем. Так и сделали: привязали за оглобли воз к подводе — и усатый дотащил его до поворота. — Ох и влетит нам! — тяжело вздохнул Микола, когда дядька уехал. — Буланый всю сбрую растеряет, — размышлял вслух Сашко. — Теперь, пожалуй, и с ездовых снимут. — Одна дуга останется. Хорошо, хоть ее сняли… — Беги, Сашко, на конюшню. Буланый уже там. Приведешь назад. Конюху расскажешь все, как мы усатому говорили. Только Сергею на глаза не попадайся. Может, и обойдется… — А почему мне бежать? Ты придумал, ты и беги! — уперся Сашко. — Ишь слугу себе нашел! Дудки! Но Миколе, видно, не очень хотелось появляться на конюшне. Что же делать? Отправляться вдвоем? А воз? Еще утащит кто-нибудь… Закончился спор тем, что остались оба. Решили подождать, пока снова подвернется попутная подвода. Ждали долго, и все напрасно. Ни одной подводы на Лепехивку. После полудня на западе заклубились густые темные тучи. — Вот так целый день и проторчим тут, — сказал Сашко. — А если хлынет дождь, то и укрыться негде. — Так что, может, сами покатим воз? — спросил Микола. — А осилим? — Попробуем. Микола взялся за оглобли, Сашко уперся в задок, и покатили. Воз, хоть и на резиновых колесах, оказался не таким уж легким, как его когда-то расхваливал Сергей. Может, для Буланого он и впрямь был пушинкой, а хлопцы быстро умаялись, взмокли… Вскоре черная туча наполовину затянула небо. Потемнело, и, как всегда перед грозой, залегла глубокая тишина. Даже неугомонные полевые кузнечики и те умолкли, попрятались, видно, по своим земляным каморкам. Разве откуда-то из гречихи или из проса прокричит какой-нибудь добряга перепел: «Спать пойдем! Спать пойдем!» — да и уснет в одиночестве. Запахло перегретой пашней, терпкой полынью, привялыми полевыми цветами. Тишина была недолгой. Налетел ветер, поднял пыль, сорвал с хлопцев картузы. Мальчики подхватили их на обочине, снова метнулись к возу. Как одержимые катили его проселком к селу. Не обращали внимания на ручьи пота, на усталость в руках и ногах. Но от грозы не ушли. Трах-та-ра-бах! — ударил над самой головой гром и словно прорвал небесную пелену: на землю обрушился ливень. Вокруг никакого строения, ни деревца, спрятаться от ненастья негде. Надежным укрытием могла бы послужить разве что скирда соломы у дороги, в которой любил отсыпаться Сергей. Вон она, едва маячит сквозь дождевую стену. И Микола с Сашком покатили воз дальше.