Быстро темнело. Одна за другой вспыхивали огненные молнии. Беспрестанно громыхал гром. Казалось, по небу кто-то катал гигантскую железную бочку с камнями. А дождь лил не переставая. На дороге уже шумел мутный поток, грязь налипала на колеса, босые ноги оскальзывались — воз стало тащить еще труднее. Пока добрались до скирды, наступила ночь. Хлопцы вконец обессилели и замерзли. Первым заторопился к скирде Сашко. Заранее тешился надеждой, как заберется в Сергееву «пещеру», согреется в сухой соломе. Но лишь только приблизился к ней, сразу же и попятился. — Чего ты? — подошел к другу Микола. — Там кто-то есть… — прошептал испуганно. — Ну и что? Пусть будет. Теперь все равно все будут знать. — Я не о том. Там что-то большое и глазами светит. — Тебе показалось. — Ну да, показалось! Сам пойди погляди. Микола направился к скирде. «Наверное, почудилось…» — успокаивал себя, потому что и ему передался страх Сашка. Пожалел, что нет Кудлая. С ним Микола всегда чувствовал себя увереннее. Ступил несколько шагов и замер на месте. Под скирдой стояло диковинное чудовище — высокое, длинное — и сверкало глазами. У Миколы по спине прошел мороз. Рывком повернулся он и бросился бежать. За ним что есть духу помчался Сашко. «И-иги-ги-ги!» — понеслось им вдогонку. Отбежав порядочное расстояние, мальчики остановились перевести дух. Прислушивались сквозь шум дождя, не гонится ли страшилище? Нет, не слыхать. «И-ги-ги-ги!..» — снова прозвучало в темноте, но теперь уже знакомое. — Буланый! — радостно воскликнули оба почти одновременно. Ну и растяпы, ну и чудаки — не узнали своего коня! Это же он зовет их! Яркая молния на мгновение осветила поле. Так и есть: под скирдой стоял Буланый. Побежали к нему. — Вымок, бедный, замерз, — радостно похлопывая коня по шее, приговаривал Сашко, словно бы сам он и не вымок и не замерз. Микола ощупывал на Буланом сбрую. — Уздечка есть, хомут есть, шлея есть… Ничего не потерял. Молодец, ждал нас… Забыв, что собирались укрыться в скирде от ненастья, повели коня к возу и запрягли. Буланый хорошо знал дорогу к селу. Несмотря на кромешную тьму, сам сворачивал, где надо, сам обходил рытвины. Не прошел и мимо конюшни. Как только въехали во двор, из конюшни вышли бригадир и конюх. — Где вы так замешкались? — спросил дядька Василь. — Мы тут беспокоимся, хотели уже вас разыскивать. — Дождь пережидали в скирде, — в замешательстве пробормотал Микола. — Да разве его переждешь? — добавил уже смелее. — Дождь надолго, — согласился бригадир. — К тому же холодный, как осенью. Быстренько распрягайте да бегите домой греться. Замерзли, наверно, так, что и «тпрруу» не выговорить? Конюх помог им выпрячь Буланого. Потом Микола и Сашко отвели коня на конюшню, насыпали овса — заслужил, не подвел! И, довольные, что все обошлось и о их приключениях никто не узнает, отправились по домам. Возле своего двора Сашко остановился. — Слушай, Микола, я-то по новому методу все время толкал воз, а ты, как Буланый, тянул… Хотел засмеяться и не смог — от холода свело челюсти. Микола слегка двинул друга кулаком в бок: — Завтра поговорим. — И потопал дальше. Но случилось так, что они увиделись не скоро. Оба простудились и пролежали целую неделю. Бригадир дядько Василь очень сожалел, что лишился таких умелых и старательных ездовых. Замену им, говорил он, трудно найти. А искать надо: фрукты зреют и медлить с их сдачей на приемный пункт нельзя. Когда Микола и Сашко выздоровели, был уже конец августа, пора было готовиться к школе. Глава четвертая. Новенькая — Микола, вставай! — разбудила утром мама. Он открыл глаза, посмотрел на окно. Солнце только позолотило верхушку тополя. — Еще ж рано. — Ничего, сынок, вставай. Я еду на огород, не разбужу — и ты школу проспишь. — Не просплю. — Ишь какой! До полуночи с Сашком телевизор смотрел, учебники, наверное, не собрал… — В сумке вон, — сонно буркнул Микола и снова закрыл глаза. Но мама была неумолима. Включила радио, стянула с сына одеяло. Микола вяло, как какой-нибудь старичок, поплелся в сени умываться. В хату вернулся уже ободрившимся. — Новенькое надевай, — показала мама на спинку стула, где висела тщательно выглаженная новая форма, голубая рубашка и пионерский галстук. Пока одевался и обувался, мама зажарила на газовой плите яичницу. Микола глянул на сковороду и сразу захотел есть: среди белого озерца лежали подрумяненные кусочки сала; словно глаза огромной рыбины, подмигивали два дрожащих желтка. — Не озоруй там, слушай учителей, не маленький уже… — наставляла мама. Чтобы избавиться от ее напутствий, Микола быстренько умял яичницу, выпил стакан молока и перекинул через плечо туго набитую книгами и тетрадями полевую военную сумку, некогда привезенную из армии отцом. — К Сашку зайду, — бросил с порога: боялся, что мама вернет, так как в школу было еще рано. Только открыл дверь, из бочки выскочил Кудлай и вцепился зубами в сумку. «Неужели понимает, куда иду? — удивился Микола. — Видно, знает, хитрец, что теперь меньше гулять с ним буду… А что, если научить его носить сумку? Здорово будет! И как я раньше не додумался?» Снял с плеча сумку, протянул Кудлаю. Тот схватил ее за ремешок и потащил по земле к своей будке. — Э-э, нет, так не годится! Микола отобрал у собаки сумку и ловко перемахнул через невидимую проволочную сетку-ограду в соседний, Сашков двор. Вслед за ним перепрыгнул ограду и Кудлай. Сашко как раз вытаскивал из духовки обугленную половину тыквы. Отец, согнувшись на скамеечке, надевал заляпанный грязью ботинок. По тому, как он сопел, Микола сразу определил: у дяди Павла и сегодня похмелье. Горе с этим Сашковым отцом. Пить начал, когда работал еще районным рыбоводом. За это дядю Павла в прошлом году сняли с должности районного рыбовода и перевели рыбоводом в их, лепехивский, колхоз. Однако пить он не перестал. Сашкова мать, тетя Оксана, и бранила, и умоляла его — не слушал. Нынешней весной забрала двух маленьких детей, перешла жить к своим родичам в соседнее село. Звала с собой и Сашка, но он не согласился: во-первых, не хотел менять школу, а во-вторых — и это главное, — не хотел оставлять отца одного. Стирал ему белье, готовил еду. Бедно жили Сашко с отцом. Случалось, что у них и хлеба в хате не было. Если бы не сад да огород, который мать засадила весной, а Сашко обрабатывал все лето, то кто знает, как бы они и существовали… Дядя Павло наконец обул ботинки, кряхтя, подошел к вешалке, где висели его замасленный пиджак и кепка, от которых всегда пахло рыбой и тиной. — Тату, а поесть? — спросил Сашко.