Сережка готов был подождать. А я не знал, с чего начать. — Ну? — не вытерпел Сережка. — В общем, ты не говори ему, что я его жду. Понял? — Не очень, — сказал Сережка. — Сам ждал, говорил, нужен, а теперь не говорить. Пожалуйста, не буду. — Он ждал, что я еще скажу. — Это и вся тайна? — Нет, не вся, — ответил я. — Мне надо с ним поговорить, но чтобы он не догадался, откуда я приехал и как меня зовут. Понял? — Понял, — кивнул Сережка. — Пошли, а то он уйдет. — Пошли, — сказал я. Мы вышли на асфальтированную дорожку, и Сережка покатил на самокате. Я бежал рядом. Вазу с петухами я держал сбоку, чтобы ее не было видно. Мы подбежали к нему. — Ну, как работает старик? — спросил Сережка и похлопал по бензобаку мотоцикла. — Работает, — ответил он. — А как работает? — Сережка изо всех сил старался поддержать разговор. Он ничего не ответил. Сидел перед мотоциклом на корточках и молчал. Меня он не видел. А я был совсем рядом, стоило мне протянуть руку, и я бы дотронулся до его плеча. Я бы мог ему сказать: «Хватит копаться с этой старой посудиной». А он бы мне ответил: «А тебе какое дело?» А я бы ему: «Значит, есть какое-то дело». Он бы посмотрел на меня… и произошло бы что-нибудь необыкновенное. Он завел бы мотоцикл, посадил меня сзади, и мы бы куда-нибудь покатили, где никого-никого нет. Мы бы покатили в самое укромное место в Москве. А у Сережки рот открылся бы от удивления… Стоило мне только дотронуться до его плеча, только протянуть руку и шевельнуть пальцем. Ну чего я стоял как чурбан? Столько лет об этом мечтал, столько пережил из-за этого, а теперь стоял перед ним и молчал. А он продолжал возиться с мотоциклом, и мускулы ходуном ходили под его рубашкой. И руки у него были в масле, совсем как у Федорова. Но вот он выпрямился. Ему надо было, видно, подойти к мотоциклу с другой стороны. А мы стояли у него на дороге. — Идите, ребята, идите, нечего болтаться под ногами, — сказал он. — Не до вас. Мы с Сережкой отошли и смотрели на него издали. В конце концов, почему он должен с нами разговаривать? Нет у него для этого свободного времени. Может быть, он торопится на собрание или у него срочное задание по работе, а здесь еще мотоцикл барахлит. Голос его мне понравился: низкий такой и слова чуть-чуть растягивает. Наконец он бросил возиться с мотоциклом и пошел к подъезду. Прошел мимо нас и посмотрел в мою сторону. Так скользнул глазами, даже петухи на вазе его не удивили. А меня он просто не узнал. Вот что происходит с отцами, когда они уезжают из дому! Рядом с ним стоит его сын, а он и в ус не дует. Точно это не его сын, который носит одну с ним фамилию, и до сих пор помнит его голос, и узнал бы его среди миллионов людей. А этот отец преспокойно проходит мимо и скрывается в подъезде. Неизвестно, что теперь делать дальше. На вокзале, вероятно, паника уже идет вовсю. И еще эта ваза с петухами все руки оттянула. Подарить ее Сережке и уехать? Или лучше написать записку, положить в вазу и попросить Сережку передать отцу? Но мне бы с ним поговорить, хотя бы несколько слов сказать, чтобы он знал, что я — это я. — Не очень-то разговорчивый, — сказал я. — А мне про него рассказывали, что он любит поболтать. — У него по настроению, то начнет говорить — не остановишь, — сказал Сережка, — а то: «Привет, спешу, брат, спешу», и все. Но на мотоцикле меня два раза прокатил, и вот самокат тоже он починил. Мы помолчали. — Ну, что теперь будешь делать? — спросил Сережка. — Не знаю. На вокзале паника, вероятно, страшная. В общем, мне на это наплевать, но Наташу жалко. Это наша вожатая — мировой человек. Она из-за всего переживает, все принимает близко к сердцу. Представляешь, ей меня доверили, а я сбежал. — А зачем же ты сбежал? — спросил Сережка. — Чрезвычайные дела, — сказал я. — Если бы я ей все рассказал, то она бы меня простила. — Все не расскажешь, — сказал Сережка. — Вот именно, — согласился я. — А дома ты у него бывал? — Нет, — ответил Сережка. — Понимаешь, нужно мне сказать ему одну важную вещь, — сказал я. — Привет передать. А я почему-то не смог… — Он теперь, может быть, до утра из дома не выйдет. — Сережка помолчал, посмотрел на меня. — А ты этих петухов, значит, не ему привез? Ведь я ему уже говорил про этих петухов, что привез их другому человеку, а он снова спросил. — Нет, не ему, — сказал я. — Тогда придется ждать до утра, — сказал Сережка. — Хорошенькое дело! — ответил я. — У меня всего времени час или два. — Надо что-нибудь придумать, — сказал Сережка. — Надо, — согласился я. — Вон его окно, — показал Сережка, — на пятом этаже. Открытое… Первое справа. Видишь? — Вижу. — Придумал, придумал! — закричал Сережка. — Бросим ему в окно небольшой камешек, он выглянет, ну а мы ему что-нибудь крикнем. — А если мы не попадем? — сказал я. — Выбьем соседнее окно? — Да. — Сережка вздохнул. — Тогда нам крышка. Здесь домоуправ жестокий. Он нас в милицию отведет за милую душу. В детскую комнату. А там женщина работает, лейтенант милиции, как начнет воспитывать, не обрадуешься. 13 Стало вечереть. Мы сели на скамейку, а между нами стояла ваза. На меня в упор смотрел желтый глаз черного петуха. Сережка посмотрел на своего петуха. — Севка, — сказал он, — а у твоего петуха какой глаз? — Желтый, — ответил я. — А у моего черный… Бабка моя сейчас, вероятно, уже ругается, что ужинать не иду. — А ты иди, — сказал я. — Я, например, совсем есть не хочу. — И я не хочу. — Сережка вздохнул. — Придется идти к Софке, она сразу что-нибудь придумает. Она самая умная в нашем классе. Даже иногда обидно бывает: сидишь, мучаешься над задачкой. А она придет, раз-два — и решила. Мать говорит: Софка способная девочка, а по-моему, просто везучка. Я промолчал. — Ты что, вообще против девчонок? — Вообще против. Обидчивые они. Я одну назвал «дохлая принцесса», так потом меня на сборе отряда разбирали. Шуток не понимают. — Я тоже, вообще-то, против, — сказал Сережка. — Но что же делать? Без Софки не обойдешься. Она хитрая и ловкая. Думаешь, катал меня дядя Миша на мотоцикле? Нет. А Софку катал. Думаешь, он починил бы мне самокат? Никогда в жизни. Ты же видел: «Привет, брат, привет, спешу, дела». А Софка его попросила, и он починил. Слова она особенные знает, хотя можно сказать, что из ее разговора ничего нельзя толком понять. Она не выговаривает две основные буквы алфавита: «л» и «р». Она вместо «ложка» говорит «вошка». — Ну, раз так, — сказал я, — пошли к твоей Софке. Мне теперь все равно было, куда идти, так у меня было тяжело на душе. Может быть, на самом деле эта хитрая Софка что-нибудь придумает. — Она живет на втором этаже. Мы подошли к Софкиным окнам, и Сережка несколько раз коротко свистнул, но в окне никто не появился. Он еще раз свистнул. — Видал? — Он кивнул на Софкины окна. — Нарочно не подходит. Характер у нее ой-ой! Бабушка говорит, на такой женишься, будешь ходить в струнку. Я стоял рядом и размахивал вазой. Передо мной появлялся то желтый, то черный петух, точно они гонялись друг за другом. — Смотри, разобьешь! — сказал Сережка. — Я не разобью. — Пошли! — крикнул Сережка. Это была хитрость. Стоило нам сделать три шага, как Софка тут же высунула голову и крикнула: — Эй, Сегежка, чего свистишь под окнами! Я читаю книжку, а ты свистишь.