— Что было потом? Бювуар, исходя из собственного опыта, знал, что, в сущности, допрос подозреваемого всегда сводится к тому, что вы спрашиваете его: «И что было потом?» — и внимательно выслушиваете ответ. Весь фокус заключался в том, чтобы слушать и услышать. — Не знаю. — То есть? — Я не могу припомнить ничего после того, как сел в грузовик и поехал домой. Но разве этого мало? Я убил мисс Нил. Это все, что вам нужно знать. — Почему вы не пришли к нам и не рассказали о том, что произошло? — Ну, в общем, я не думал, что вы сумеете раскопать так много. Я хочу сказать, в лесу полно охотников, и мне и в голову не пришло, что вы сумеете выйти на меня. А потом, когда вы меня нашли, мне стало жалко уничтожать старый отцовский лук. Это… ну, он как будто до сих пор живет с нами. А когда до меня дошло, что лучше его все-таки уничтожить, было уже поздно. — Вы часто бьете своего сына? Крофт поморщился, но ничего не сказал. — Сегодня утром я сидел у вас на кухне и сказал, что мы думаем, будто это Филипп убил мисс Нил… — Гамаш наклонился вперед, его голова оказалась прямо над тарелкой с бутербродами. Он не сводил глаз с Крофта. — Почему вы не признались сразу, как только услышали это? — Я растерялся. — Перестаньте, мистер Крофт. Вы ждали нас. Вы знали, что покажут лабораторные исследования. А теперь вы хотите нас уверить, что собирались допустить, чтобы вашего сына арестовали за убийство, которое совершили вы? Не думаю, что вы на это способны. — Вы понятия не имеете, на что я способен. — Да, наверное, вы правы. Я имею в виду, что если вы можете избить собственного сына, то действительно способны на что угодно. Ноздри у Крофта яростно раздувались. Он так плотно сжал губы, что они стали почти невидимыми. Гамаш заподозрил, что если Маттью действительно обладает буйным нравом, то сейчас мог бы запросто его ударить. Они оставили Крофта ожидать в комнате для допросов. — Что вы думаете об этом, Жан Ги? — поинтересовался Гамаш, когда они оказались в кабинете начальника участка. — Не знаю, что и думать, сэр. Совершил ли Крофт убийство? В рассказе Филиппа все сходится. Это вполне возможно. — Мы не нашли следов крови Джейн Нил ни в грузовичке Крофта, ни в автомобиле миссис Крофт. И отпечатков его тоже нигде не было… — Это так, но ведь Филипп говорит, что он был в перчатках, — перебил его Бювуар. — В перчатках невозможно стрелять из лука. — Он мог надеть их после того, как выстрелил и увидел, что наделал. — Получается, у него хватило присутствия духа, чтобы надеть перчатки, но он не решился позвонить в полицию и признаться в том, что произошел несчастный случай? Нет. Теоретически это возможно. Но в реальной жизни такого не бывает. — Не могу с вами согласиться, сэр. Вы постоянно подчеркиваете, что никто, в том числе и мы, не знает, что происходит за закрытыми дверями. Что на самом деле происходит в доме Крофта? Да, Маттью производит впечатление здравомыслящего и разумного человека, но мы с вами неоднократно убеждались, что именно таким выглядит насильник в глазах окружающих. У него просто нет другого выхода. Это его маскировка, маска, камуфляж. А в действительности Маттью Крофт может быть очень даже склонен к насилию. — Бювуар чувствовал себя крайне неловко, читая шефу лекцию о том, что сам узнал от него, но потом решил, что игра стоит свеч. — А как же тогда общее собрание, на котором он нам так помог? — возразил Гамаш. — Самоуверенность. Он сам признался, что ему и в голову не приходило, что мы можем вычислить его. — Мне очень жаль, Жан Ги, но вы меня не убедили. Против него нет никаких улик. Одно лишь обвинение рассерженного подростка. — Ага, если не считать, что это его сын, у которого синяки на теле. — Вот именно. Особенно если учесть, что его синяк как две капли воды похож на ваш. — Но ведь ему и до этого приходилось стрелять из лука. Крофт говорит, что такие синяки бывают у всех начинающих. — Верно. Но Крофт утверждает, что уже пару лет как не охотится. Следовательно, с тех пор он, вероятнее всего, не ходил с сыном на охоту, — возразил Гамаш. — Для подростка два года — большой срок. Похоже, он подзабыл, как это делается. Поверьте мне, этот мальчуган стрелял из лука не раньше, чем пару дней назад. Они столкнулись с проблемой, и оба знали это. Что делать с Маттью Крофтом? — Я звонил в прокуратуру Крэнби, — сообщил Гамаш своему заместителю. — Они пообещали прислать кого-нибудь. Он должен скоро прибыть. Так что мы передадим ему бразды правления. — Ей, если быть точным. Бювуар кивнул на стеклянную дверь, за которой терпеливо ожидала разрешения войти женщина средних лет с портфелем в руке. Он поднялся со стула и пригласил ее в кабинет, в котором теперь уже не осталось свободного места. — Мэтр Бриджит Коэн, — объявил Бювуар. — Здравствуйте, мэтр Коэн. Уже почти час дня. Вы обедали? — Я съела булочку по дороге сюда. Едва ли ее можно считать полноценным обедом. Десять минут спустя они сидели в уютной закусочной напротив полицейского участка. Бювуар кратко обрисовал ситуацию мэтру Коэн. Она сразу же подметила все несуразности, вызывавшие сомнение и у них. — Итак, подозреваемый, на которого указывают все улики, не признается в совершении преступления, а другой, против которого улик нет вообще, берет вину на себя. На первый взгляд кажется, что отец защищает сына. Тем не менее, старший инспектор, когда вы только приехали к ним домой, он, похоже, готов был позволить вам обвинить сына в убийстве. — Вы правы. — Что же заставило его изменить свое решение? — Думаю, обвинения, выдвинутые против него сыном, потрясли Крофта и причинили ему сильную боль. Не думаю, что он мог предвидеть подобный поворот событий. Разумеется, мы может только гадать, но у меня сложилось впечатление, что когда-то это было очень счастливое семейство, чего нельзя сказать о них сейчас. После встречи и разговора с Филиппом я склоняюсь к мнению, что именно он виновник несчастья. Мне приходилось видеть такое. Рассерженный подросток управляет домом, потому что родители боятся его. — Да, я тоже сталкивалась с такими вещами. Вы ведь не имеете в виду, что они боятся его в физическом смысле? — поинтересовалась Коэн. — Нет. Скорее, в эмоциональном плане. Я думаю, Крофт признался в убийстве потому, что ему невыносимо сознавать, что должен думать о нем Филипп. Это был отчаянный, может быть, даже безумный поступок, направленный на то, чтобы вернуть себе любовь и уважение сына. Доказать Филиппу, что отец по-прежнему любит его. Кроме того, сюда примешивается еще и ощущение… постойте. — Мысленно Гамаш увидел лицо Крофта, сидевшего утром напротив него за кухонным столом. — Это было похоже на самоубийство. Отречение. Мне кажется, он не мог вынести боли от того, в чем обвинил его сын, поэтому и сдался. — Старший инспектор взглянул на своих собеседников и слабо улыбнулся. — Разумеется, это всего лишь мои домыслы. Но, во всяком случае, именно такое впечатление у меня сложилось. Сильный мужчина в конце концов сломался и поднял руки, сдаваясь. Он признается в совершении преступления, которого не совершал. Но такой уж он человек, этот Маттью Крофт. Сильный человек. Человек принципов. Он еще пожалеет о своем поступке, и скоро, надеюсь. Насколько я могу судить, Филипп очень зол и хорошо выдрессировал свое семейство, чтобы оно не осмеливалось перечить ему. Гамаш вспомнил, как Крофт положил руку на дверную ручку, а потом отдернул ее. Старший инспектор был уверен, что однажды Филипп закатил своему отцу форменную истерику за то, что тот открыл дверь без разрешения, и Крофт хорошо усвоил этот урок. — Но почему он так зол? — поинтересовался Бювуар. — Почему злятся четырнадцатилетние подростки? — вопросом на вопрос ответила Коэн. — Есть нормальный гнев, а есть такой, что отравляет все вокруг, захлестывая с головой всех, кто имел несчастье оказаться поблизости. Как кислота. — Бювуар рассказал ей об инциденте с навозом, в котором пострадали Оливье и Габри. — Я не психолог, конечно, но, на мой взгляд, мальчикам нужна помощь. — Согласен с вами, — сказал Гамаш. — Но Бювуар задал хороший вопрос. Почему так злится Филипп? Может быть, его оскорбили, с ним жестоко обращаются? — Вполне может статься. Типичная реакция ребенка, подвергшегося жестокому обращению. Он начинает вести себя мило и заискивающе по отношению к обидчику и нападать на второго родителя. Но Филипп, такое впечатление, презирает обоих, в особенности отца. Это не укладывается в привычные рамки, но так тоже бывает, причем довольно часто. Уже и не припомню, сколько раз мне приходилось преследовать судебным порядком детей, которые убивали своих родителей за то, что те жестоко с ними обращались. В конце концов они решают отомстить. Хотя не все решаются на убийство. — А не может ли быть так, что он пострадал от рук кого-то постороннего, а потом перенес свою злобу и обиду на отца? Гамаш весьма кстати вспомнил вдруг о том, как Клара отзывалась о Бернаре Маленфане. Она сказала, что он драчун и хулиган и что мальчишки боятся его до смерти. Она даже заметила, что Филипп признался бы в совершении убийства, если бы это помогло ему избежать кулаков Бернара. Он поделился своими мыслями с Коэн. — Вполне возможно. Мы только начинаем заниматься изучением вопроса о том, насколько жестокими и разрушительными могут быть хулиганы и их поведение. Филипп мог стать жертвой избиения и надругательства, и из-за этого он злится, ощущая собственное бессилие и слабость. Поэтому дома он может вести себя как тиран. Как ни банально и избито это звучит, но дом для него — знакомая, изученная реальность. Тот, кто подвергся агрессии, сам становится агрессором. Но мы не можем быть в этом уверены. — Правильно, не можем. Пока. Но зато я уверен в том, что в нашем распоряжении нет улик, указывающих на причастность Крофта к гибели мисс Нил. — Зато у нас есть его признание. — Признание человека, который явно находится не в себе. Этого недостаточно. У нас должны быть железные доказательства. Иногда наша работа заключается в том, чтобы спасать людей от них самих. — Инспектор Бювуар, а вы что думаете? Вопрос поставил Бювуара именно в то положение, оказаться в котором ему вовсе не хотелось. — Думаю, у нас есть причины рассмотреть вопрос о привлечении Маттью Крофта к ответственности за убийство Джейн Нил. — Произнося это, Бювуар смотрел на Гамаша. Тот согласно кивал головой. — У нас есть показания Филиппа как очевидца, — продолжал Бювуар, — что вполне согласуется с обнаруженными уликами, и мы располагаем вескими косвенными уликами того, что убийство совершено опытным стрелком из лука, каковым Филипп не является. Крофт прекрасно описал нам место преступления, даже показал, как лежала Джейн Нил. И он знал об оленьей тропе. Всего этого, вкупе с признанием Крофта, должно хватить для того, чтобы выдвинуть против него обвинение. Мэтр Коэн приступила к салату «Цезарь». — Я поработаю над вашими отчетами и сегодня после обеда сообщу свое решение. Когда мужчины возвращались в полицейский участок, Бювуар попытался извиниться перед Гамашем за то, что возражал ему. — Дружище, не стоит обо мне волноваться, — рассмеялся Гамаш и обнял одной рукой Бювуара за плечи. — Я рад, что вы высказали свое мнение. А злюсь я оттого, что у вас чертовски сильная позиция. Вероятно, мэтр Коэн согласится с вашими доводами. Гамаш оказался прав. Коэн позвонила из Крэнби в 3:30 пополудни и приказала Гамашу арестовать Крофта и предъявить ему обвинение в непредумышленном убийстве, а также в том, что он сбежал с места преступления, препятствовал установлению истины и уничтожил улики. — Господи Иисусе, ей явно захотелось его крови! — в сердцах воскликнул Бювуар. Гамаш кивнул и попросил своего заместителя на несколько минут оставить его одного в кабинете начальника участка. Бювуар удивился, но подчинился и вышел. Арман Гамаш набрал номер своего домашнего телефона, поговорил с Мари-Рене, а потом позвонил начальнику, суперинтенданту Бребефу. — Арман, прекрати! Ты, должно быть, шутишь.