Я ему не поверила. – Сожалеешь о том, что за меня вступился? Он раздраженно фыркнул. – Конечно. В салоне карлета стало неожиданно холодно, неуютно, и я обхватила себя руками, желая согреться и защититься от внешней угрозы. А Шон продолжал говорить, и его слова меня больно ранили и терзали душу. – Какой же я дурак… Жизнь ничему не учит! В который раз наступаю на одни и те же грабли. – Значит, классные грабли. Того стоят, – буркнула я, отвернувшись к окну, и в следующий миг буквально кожей ощутила острый, внимательный, прожигающий насквозь взгляд Шона, устремленный на меня. – Да. Ты права, – спокойно и как-то смиренно произнес Шон. – Грабли классные. Что это означало? Называется, Кара, понимай, как знаешь. Мне захотелось бросить ему в лицо злое «ты издеваешься, Шон?», наорать, спровоцировать на откровенный разговор, но вместо этого я заерзала на сиденье и крепче обняла себя руками. Все пустое… Правды от него не добиться. – Испугалась? – уже гораздо мягче спросил Шон, кажется приходя в себя, а у меня внутри все заныло. – А сам как думаешь? – фыркнула раздраженно. Ну почему он не может быть либо хорошим, либо плохим? И почему с ним так сложно? – Испугалась… – задумчиво сказал Шон. И тут меня прорвало. – Конечно, испугалась! Ты напал на стража из-за каких-то дурацких работ! Потом начал разбрасывать направо и налево охрану, материализовал ту черную дрянь, по сравнению с которой тени госпожи Мартинез просто очаровашки, сцепился с Торнтоном, хотя я умоляла тебя этого не делать – он псих. Куда-то ушел секретничать с Верховным архонтом. Может, для тебя интриговать, размахивать клинками, ментально колдовать и привычно, но для меня это дикий стресс! – Материализация не бывает ментальной, – сухо оборвал меня Шон. – Это попросту невозможно. Я резко повернула к нему голову, прищурилась. – Что? Наши взгляды: мой – недоверчивый, возмущенный и его – уверенный, жесткий, встретились. И я ясно поняла, что Шон мне соврал. Стало горько. – Как скажешь, – болезненно усмехнулась я и отвернулась к окну. Дальше летели молча. В пентхаус вошли тоже не разговаривая. Шон вытащил из бара бутылку виски (за все время нашего знакомства случай беспрецедентный), откупорил ее и в компании алкоголя скрылся в своей «крепости». Я покачала головой и, ощущая себя смертельно усталой, направилась в душ. Горячие струи воды согревали и успокаивали, хотя не так сильно, как хотелось бы. Я решила, что не стану изводить себя тревожными мыслями, а просто отправлюсь спать. Завтра на свежую голову ситуация будет видеться под другим углом. Сон не шел. Я ерзала на кровати, ворочалась с боку на бок, обнимала подушку, надеясь, что смена позы поможет приманить Морфея. Но ни Морфей, ни господин Феррен заглядывать ко мне в спальню не спешили. Я представляла, как Шон сидит один в своем рабочем кабинете и медленно, но неотвратимо напивается, параллельно проверяя баланс счетов (до меня долетел обрывок его разговора с банкиром, которого он поднял на ноги в такой час), а может, и работает над новым проектом, и у меня внутри все сжималось. В конце концов, не выдержала и направилась к нему. Осторожно толкнула дверь и, словно тень госпожи Мартинез, проскользнула в комнату. Шон сидел на стуле со стаканом виски в руке, свесив голову и блуждая стеклянным расфокусированным взглядом по чертежу на хрустальном свитке. Компьютер был включен, на столе валялся опустевший пузырек с изумрудным эликсиром. От этого зрелища стало больно, а злость и обиды отошли на задний план. – Шон, – тихонько позвала я. Он не отреагировал. – Шон! – Я подошла ближе. Медленно присела. Осторожно, чтобы не испугать, коснулась его колена. – Уже поздно. Идем спать. Он пошевелился. Плохо скоординированными движениями отложил хрустальный лист с наброском какого-то прототипа в сторону, тяжело посмотрел на меня. – Мне надо доделать проект. Это важно. Я грустно улыбнулась. – Ты так уничтожишь свое сердце. Иногда надо отдыхать. Шон отрицательно мотнул головой. – Я за тебя беспокоюсь. Не могу заснуть. Он промолчал, продолжая скользить по мне мутным, болезненным взглядом. – Как знаешь, – тяжело вздохнула я и покинула «крепость». Шон пришел через полчаса. Рухнул на кровать прямо в одежде. Сгреб меня в охапку, притянул к себе, крепко обнял, поцеловал, обдав горьким ароматом виски, и уткнулся носом мне в волосы. Такого прежде никогда не бывало. При других обстоятельствах я бы почувствовала себя невероятно счастливой, но… Шон был никакой и из-за усталости, алкоголя плохо понимал, что делает. Однако его хриплый шепот намертво впечатался в мою память. – Все будет хорошо, Карина. Это ничего не меняет… Я все решу. Я знаю, что нужно делать… Под звуки родного убаюкивающего голоса, в коконе из тепла и тяжести его тела я провалилась в сон. А когда проснулась, первым делом направилась в душ. Привела себя в порядок, переоделась, вернулась в спальню. Шон по-прежнему спал. Я покачала головой, поправила одеяло и отправилась на кухню. Позавтракала, потом, вспомнив наш разговор в машине, решила перечитать страницы с загнутыми уголками из монографии Гальперина. Когда шла по коридору к стеллажу с книгами, увидела сквозь распахнутую дверь его кабинета валявшиеся на полу чертежи. Шон просил без разрешения туда не входить, но их неприкаянный вид вызывал во мне странные чувства. Я неспешно вошла в «крепость», присела на колени, бережно подняла один из хрустальных листов, функцию невидимости которых забыл активировать Шон, и посмотрела на рисунок. Потом перевела взгляд на записи под ним. Сердце болезненно сжалось. Нет! Быть того не может! Он не мог так со мной поступить! – Я же просил тебя, Карина, сюда не входить, – раздался хриплый усталый голос за моей спиной. – Разве это было так сложно? Прозвучало зловеще. Медленно, как во сне, встала на ноги. Повернулась к нему и протянула лист. – Что это? – на удивление спокойно спросила я. – Мой новый побочный проект, – бесцветно ответил Шон, даже не глянув на чертеж. – Покажи. – Уголки моих губ дрогнули. – Ты уверена? – Да. Шон, не сводя с меня острого внимательного взгляда, прикрыл дверь и осторожно прошествовал в комнату. Так, будто в ней находился дикий раненый зверь. Что-то неразборчиво зашептал, тихо, едва слышно, материализуя фантазию и продолжая сканировать мою мимику. Я же исследовала его прототип, ощущая, как с каждой долей секунды мои ноги становятся все слабее. – Он работает? – глухо спросила я. – Да. – Я хочу примерить, – прошептала с какой-то болезненной, мазохистской решимостью. – Карина… – Давай! Шон тяжело вздохнул. – Хорошо. Если ты этого хочешь. И с этими словами позволил надеть шлем, зависший в воздухе, словно вбитый между нами клин. От него тотчас потянулись к компьютеру материализованные провода. Операционная система загрузилась, экран засиял. Я представила остров, тропический, необитаемый, где можно было бы спрятаться от всего мира, окунуться в дикую природу. Никаких слов, формулировок, только образы моего воображения и ощущения. Хоть бы не сработало, хоть бы прототип Шона оказался чем-то иным, а не тем, за что я его приняла! Шон молчал, продолжая неотрывно следить за мной. А я, едва увидев, как ноги увязли в золотистом песке, а вокруг нас зашумело море, дернулась, как от пощечины. Перевела взгляд на компьютер. Там, следуя по пятам за моей фантазией, на экране рисовался тот самый воображаемый остров, появлялись слова… Послышался шелест листьев, и из джунглей вылетел какаду и устроился на моем плече. Я вздрогнула. Коснулась ладонями живота. Грудь словно камнем сдавило, стало нечем дышать, на глаза навернулись слезы. – Зачем? – тихо спросила я, понимая, что конвертер фантазий вышел у Шона быстрее и лучше, чем у меня. Шон промолчал. Горло схватил спазм, мокрые соленые дорожки потекли по щекам. – Ответь… – Не стоило тебе в меня влюбляться, Карина, – холодно, жестко сказал Шон. – Я ведь тебя предупреждал. И не раз. – Верно. Все так. Только я, глупая, тебя не послушала. – И что будем делать, Карина? Ты можешь забыть то, что видела здесь, и мы… Шмыгнула носом. Облизала соленые губы и тихо, но твердо сказала: – Я хочу расстаться, Шон. С минуту он буравил меня хмурым внимательным взглядом, потом покачал головой. – Хорошо, – его голос звучал сухо, безжизненно. – Если ты этого хочешь.