– Кто-то пустил слух, что я пытаюсь отбить вас у Шона. Вижу, он дошел и до вас, – отсмеявшись, объяснил собеседник. Мои щеки вспыхнули ярче, и я сделала медленный глоток. – Не смущайтесь, Кара, я не перехожу дорогу друзьям. – И только стоило мне расслабленно выдохнуть, как он невинно добавил: – Хотя кое в чем люди правы. Я здесь действительно из-за вас. Я ошарашенно уставилась на собеседника, а он, усмехнувшись, невозмутимо добавил: – Господин Штольцберг рассказал вам о пилюлях забвения? – О чем? – растерялась я. – Значит, нет… – Меж его бровей пролегла тень. – Дело в том, Кара, что в Эдеме уже около года на черном рынке гуляют таблетки, которые вызывают избирательную амнезию. Поначалу их глотали только отъявленные рецидивисты в момент задержания, чтобы стражи не смогли добиться от них правды, но в последнее время они перекочевали в массы. Уровень преступности резко возрос, – неодобрительно поджал губы Йен. Я насторожилась. Зачем он завел этот разговор, если мы все уже обсудили с господином Штольцбергом? – Убийцы забывают о совершенных преступлениях, – между тем продолжал господин Шульте, – насильники перестают узнавать своих жертв, воры с пеной у рта доказывают, что украденное им подбросили, а свидетели начинают жаловаться на провалы в памяти – такой психодел творится! У стражей есть детектор лжи, но сами понимаете, перед пилюлями он бессилен. Поэтому когда я увидел ваш шатер, то сразу подумал, вдруг вам удастся с этим справиться. – Сделаю, что смогу, Йен, – сухо ответила я. Он широко улыбнулся, и морщинка на его переносице разгладилась. – Очень на это рассчитываю. «Либрум Индастрис» и «Пантеон» заключили крупный контракт. В случае успеха, Кара, вы не только получите солидное вознаграждение, но и будете регулярно создавать по-настоящему важные устройства. Что ж, видимо, господин Шульте захотел убедиться в надежности инвестиций. Но раз уж обстоятельства сложились таким образом, что мы с ним остались наедине, а он держался непринужденно и, кажется, был не прочь поболтать, я подумала, почему бы не попытаться разузнать, что демонстрируют топы за закрытыми дверьми. Потому что мысль, что мужчина, которого я люблю, придумывает страшные, злые вещи, была мне невыносима. – Как Шон? – сделала осторожный заход. Йен рассмеялся. – Верно. Вы даже не представляете, Кара, сколько всего он сделал для защиты ФФЗ и их жителей! А его прототипы… Шон буквально помешан на безопасности! Вы бы знали, сколько факторов он учитывает, прежде чем переходит к закреплению! А все потому, что, в отличие от некоторых своих коллег, думает не о себе, а о людях. Именно поэтому с ним все хотят работать. От этой новости стало легче, но я продолжала расспросы: – А что он сегодня презентовал? Шон не признается, а мне ужасно интересно. – Я подкрепила слова ослепительной улыбкой, хотя внутренне и напряглась – что, если Йен меня сдаст? А с другой стороны, за банальное любопытство в тюрьму не сажают. – Этого я вам тоже сказать не могу. – Я огорчилась. Йен это заметил и покачал головой. – Но, так и быть, намекну: это связано с его портокаром. Только внутри не простые машины, – в конце он многозначительно понизил голос. Портативная военная техника! Вот что создает Шон! Могла бы и сама догадаться. – Обещаю, это останется между нами. А над чем он работает с Торнтоном? – Так вы и об этом знаете? – Йен расширил глаза. – Просто предположение. Я надеялась, что вы его подтвердите. – Кара, нельзя быть настолько любопытной! – Я невинно пожала плечами, и мой собеседник расхохотался. – Не представляю, как Шон держится… Давайте я вас лучше провожу к госпоже Штольцберг, пока меня не поймали за разглашением конфиденциальной информации. Пока мы искали Элли, Йен рассказал, что является выходцем из простой семьи, но его тетя была писательницей. Это она дала его отцу стартовый капитал для «Либрум Индастрис». Устройство, воссоздающее книги пришельцев из других миров для библиотек, тоже ее заслуга. Он отзывался о ней с большой теплотой. А когда упомянул, что она умерла в Пантеоне («заработалась, и сердце не выдержало»), в его голосе промелькнула горечь. Искренняя. Я его слушала одним ухом, кивала, а сама снова думала о том кубе. Легкостъ материализации, границы иллюзии, веревка вместо наручников, узлы которой наверняка бы сумел развязать страж… Обучающий модуль. Многое на это указывало. А Шон, по словам Йена, заботился о безопасности других, и за это его уважали. Он просто не мог создать что-то плохое. Даже если технология была и его. Скорее уж Торнтон приложил руку к достоверности куба… Или кто-то вроде него. Психов в Пантеоне хватало. В любом случае волноваться мне не о чем. Так ведь? Когда Элли увидела, как я под ручку с господином Шульте выплыла откуда-то из темноты, она обомлела. – Кара, он же не… – прошептала девушка, когда Йен, посмеиваясь, удалился. – Разумеется, нет. Мы говорили о работе. – А Лана что от тебя хотела? – Она знает про арбоперсики. – Элли испуганно на меня посмотрела. – Не беспокойся, я все решила. Пойдем-ка лучше поплаваем. Только сначала надо Шона предупредить. В общем, остаток вечера мы с Элли провели, отмокая в целебных розовых водах под звездным небом. Надо сказать, они и впрямь были волшебными. Мой организм восстановился, головная боль прошла, вот только гнетущее настроение никуда не исчезло. Поэтому утром, когда мы с Шоном покидали особняк господина Штольцберга, я испытывала облегчение. Элли по очереди нас обняла, Шон пожал руку приятелю, и тот, широко улыбаясь, вручил мне корзинку арбоперсиков и ту самую картину. Шон заметно напрягся, его лицо превратилось в маску. – Какая щедрость, Фредерик. Пришлю тебе бутылочку вина от нас с Кариной, – бесцветно процедил он и, развернувшись, быстрым размашистым шагом направился к карлету. Я последовала за ним. Краем глаза заметила Лану. Она стояла в нескольких метрах от своего кроваво-красного карлета в роскошном белоснежном платье и соломенной шляпке, заложив руки за голову, в окружении охраны господина Штольцберга. – Одна… – Темноволосый мужчина аккуратно коснулся девичьей шеи, и от длинной тени, что лежала на земле, отделилась ее копия и приняла стоячее положение. – Вторая… – Рядом с первой нарисовалась другая. – Это точно вторая? Мне показалось, я видел и третью. Надо перепроверить. – Нет, точно вторая. Но тоже очень краси-и-ивая… Можете выпускать третью, госпожа Мартинез. Лана ухмылялась, флиртовала тенями и взглядом с мужчинами, половина из которых выглядела невероятно довольной, хотя они то и дело сбивались со счета. Но, заметив нас, Лана тут же оторвалась от своего занятия. Ее улыбка из снисходительной сделалась кровожадной, а голубые глаза, устремленные на меня, наполнились угрожающим блеском. – Третья! Четвертая! Пятая!.. Госпожа Мартинез, пожалуйста, не так быстро! – Пятая или шестая? – Вроде пятая… – По-моему, шестая… – Сколько их всего? – тихо спросила я Шона, глядя на то, как ее жуткие копии прохаживались, плясали вокруг охраны, то уменьшаясь, то увеличиваясь, переплетаясь друг с другом и разъединяясь. – Семь. До понедельника, Лана! – мрачно бросил он, проходя мимо нее. – Пятая, пятая! Нет, шестая… – До свидания, Лана, – попрощалась я. Она кивнула, продолжая буравить меня хищным взглядом, который ничего хорошего не обещал. По коже поползли мурашки, а настроение, и без того неважное, сделалось еще хуже. Только оказавшись в салоне карлета и плотно захлопнув дверь, я почувствовала себя защищенной. Мотор зарычал. Откуда-то с улицы послышались мужские крики «госпожа Мартинез, госпожа Мартинез!», но мне было не до них. Я стала пристегивать ремни безопасности, обернулась и увидела одну из теней Ланы. Она уютно устроилась на заднем сиденье нашего карлета между запечатанной картиной и корзинкой с фруктами! – Твою… – выпалила я, от неожиданности подпрыгнув на месте, и больно ударилась головой о купол. Послышался шелест, отдаленно напоминающий смех. – Наслаждаешься свободой, Лана? – сухо произнес Шон, поймав ее отражение в зеркале. Она кивнула. – Понимаю. Но тебя уже ждут. Тень пожала плечами и растворилась, а синий карлет наконец взмыл в небеса. Какое-то время мы летели молча. Я размышляла о том, почему Лана устроила это представление. Наверное, таким образом она не только хотела намекнуть, что будет и дальше за нами шпионить, но и пыталась скрыть факт отсутствия одного из ее сумеречных клонов от охраны. Шон хмурился, с силой сжимал руль и тоже думал о чем-то своем. Когда особняк господина Штольцберга остался позади, он включил автопилот и полез за картиной. Грубо разорвал бумагу – и оттуда вырвалась белая масляная рука и схватила воздух в сантиметре от его рубашки. Шон поморщился. – Какая прелесть! – Прозвучало почище отъявленного ругательства. – «Жертва любви», – тихо сказала я, настороженно наблюдая за ним. – Не смогла найти предлог для отказа. Он вскинул брови. – Конечно, – и перевернул полотно. С обратной стороны была сделала надпись в виде какого-то слова и нескольких цифр. Я успела разобрать только первые буквы «Али… «, после которых шло то ли 17. 5, то ли 12.3, прежде чем Шон с раздражением отшвырнул картину на заднее сиденье. – Прокатимся немного. Карлет пошел на снижение. А пару минут спустя мы уже неслись по широкой неровной дороге, причем Шон то и дело увеличивал скорость. Я откинулась на спинку сиденья и незаметно за ним наблюдала. Внешне он был невозмутим, но я на каком-то животном уровне ощущала, что изнутри его бомбило. Наконец мы выехали на какой-то пустырь, и Шон резко затормозил. Хлопнул передней дверью, грубо схватил картину и потащил ее куда-то. Уж явно не в рамочку вставлять. Я как ошпаренная вылетела следом. – Шон, что ты задумал?! – прокричала, пытаясь его догнать. Оставив мой вопрос без ответа, он резко остановился, бросил полотно на землю и материализовал себе лопату. – Шон! Так нельзя! – выпалила я, перехватив его за руку. – Этой мерзости у меня в доме не будет! – рявкнул он так, что я испуганно вздрогнула и, глядя на меня в упор, добавил: – И у тебя тоже. Пока мы вместе. Его голубые глаза были полны бешенства. Я отшатнулась. Хотя уйти и не смогла.