«Берегись», – сказал морской дракон, и Джаннер наконец понял, в чём дело. С самого начала речь шла о Гаммоне, который хотел исспользовать детей ради собственной выгоды. А Джаннер по глупости этого не понял и последовал за Гаммоном в Кимеру. – У меня была ферма, – сказал Гаммон, и Джаннер замер. Он попытался представить Гаммона с мотыгой и в соломенной шляпе. Зрелище вышло такое нелепое, что он фыркнул. Гаммон мельком взглянул на него. – Смешно, да? – спросил он, и Джаннер со страхом подумал, что Гаммон его сейчас ударит. Но тот и сам усмехнулся. – Конечно, смешно. Скажу честно, воин из меня гораздо лучше, чем фермер. Мне не удавалось вырастить картупель размером больше виноградины. Зато моя жена Иона могла приготовить вкуснейший ужин даже из самого мелкого картупеля. Когда пришли Клыки, они убили мою бедную Иону. Осталась дочь, – он взглянул на Марали, – которая сейчас была бы тебе ровесницей, девочка. Но через год приехала Чёрная Карета, и дочку вырвали у меня из рук. В тот день я поклялся служить Скри. И я пойду на всё, чтобы освободить свою страну. Вы понимаете? Я не постою за ценой. Джаннер смотрел на него, полнясь одновременно состраданием и гневом. – Я не знаю, зачем вы нужны Нагу Безымянному, – продолжил Гаммон, пожав плечами. – И честно говоря, мне всё равно. Пока вы не появились, я даже не верил в существование Анниеры. Но если я могу исспользовать вас, чтобы изгнать зло со своей земли, я это сделаю. По крайней мере, вы нам пригодитесь. Утешайтесь этим. – Он опустился на колени перед Марали. – Прости, девочка, но иногда приходится действовать вопреки своим желаниям. Ты сойдёшь за второго мальчишку. – Гаммон положил руку ей на плечо. Марали заметалась, как дикое животное, и Гаммон отпрянул. Он поднялся на ноги и сказал: – Вот и всё. Я пошлю за вами, когда придёт время. Скоро Клыки будут здесь. Они долго сидели, прислушиваясь к шипению факела и к дыханию друг друга. Пленники пытались высвободить руки из верёвок, но тщетно. Вскоре тишина сменилась всхлипываниями, и Джаннер увидел, что Лили плачет. Ния пыталась говорить с дочерью сквозь кляп, но ничего не выходило. Когда слёзы у Лили иссякли, она принялась напевать. Свистоарфы у неё не было, и кляп мешал говорить, но мелодия, которая выходила у девочки, была усталой и печальной. Она наполнила комнату, и все сердца – даже Марали – откликнулись ей. Джаннер посмотрел на родных и друзей и заметил, что они плачут. Он закрыл глаза – и увидел яркие цвета. Перед его мысленным взором всё кружилось и вспыхивало. Он летел над Каменными горами, мимо стаи остроястребов – так близко, что мог бы пересчитать мелкие пёрышки у них на шеях. Затем он снизился и, миновав пасущегося бомнубля, полетел над холмами к югу от Барьера в сторону великой реки Блап. Видение влекло его на юг, к Глибвуду, но Джаннер хорошо помнил по карте, где лежат Фубские острова, и заставил себя двигаться на восток. Видение повиновалось, и картинка качнулась влево. Летя над верхушками дубов, Джаннер мельком увидел внизу реку. Потом земля исчезла, и появился хаос Фингапского водопада. Джаннер двигался на северо-восток, над Тёмным морем тьмы, пока не заметил кучку коричневых островов неподалёку от побережья Скри. Подлетев ближе, он разглядел корабельные мачты и серые силуэты на палубах. Джаннер хотел ещё приблизиться и напряг разум, но видение как будто сопротивлялось, и мальчик вспомнил слова матери: «Образы, которые ты видишь, когда Лили играет – это дар. Не пытайся его подчинить, но служи ему. Пусть будет так, как задумал Создатель». Он не стал настаивать и позволил видению вести его. До Джаннера смутно доносилось пение Лили, и он, чувствуя, что приблизился к чему-то важному, надеялся, что она не замолчит. Он нёсся мимо островов на север, вдоль побережья, туда, где начинались Каменные гор. Плоская пустота Ледяных прерий тянулась до самого горизонта, и Джаннер задумался, что же такое он должен увидеть. Потом он заметил на горизонте пятнышко. Оно приближалось с каждой нотой и росло, пока он не понял, чтó это. Зрелище было невероятное, удивительное. Джаннер вскрикнул, и Лили тут же замолчала. Чары спали. Джаннер открыл глаза и увидел серые камни темницы – но видение по-прежнему горело у него в мозгу. Охваченный лихорадочной дрожью, он испустил торжествующий крик. Мальчик сидел привязанный к скамье и подскакивал как ребёнок. – М-мт! – промычал он сквозь кляп. – М-мк! М-мт! Все посмотрели на него как на сумасшедшего, отчасти встревоженные, отчасти удивлённые радостным выражением его лица. – М-мк! – повторял Джаннер снова и снова. Мальчика не смущало, что его не понимают. Он смеялся и мотал головой. Стоило ему немного успокоиться и взглянуть на родных, как у него начинался очередной смеховой припадок – их недоумение казалось таким забавным. «Что случилось? – гласили лица остальных. – Что ты видел?» Ему не терпелось им рассказать. 59 Преображение Артам упёрся ногами в дверь клетки, а спиной в заднюю стенку, стиснул зубы, закрыл глаза – и изо всех сил нажал. В ушах у него гремела зловещая мелодия; он услышал, как один из Серых Клыков крикнул: – Эй, следите за ним, он пытается вырваться! Мохнатые лапы схватили его за руки и за ноги; пленника несколько раз ткнули в лицо древком копья, но он снова собрал все силы – и надавил. Прутья были толстые, но Артам почувствовал, что они чуть заметно подались. Это придало ему сил. Снова и снова вспыхивала боль – Клыки пытались остановить его. Колени и спина горели, кости грозили сломаться. Мелодия, доносящаяся из ящика, звучала всё громче, и даже с закрытыми глазами он увидел яркую вспышку… – Эсбен! – закричал он. И громко запел мелодию, льющуюся из ящика – ту, которую он много лет пытался заглушить. Больше он не мог бежать от тьмы в собственной душе. Голоса в голове, которые кричали «трус» и «слабак», постепенно стихли. Артам знал, что он трус и слабак, но уже не боялся этого. Затем заговорил другой голос. Он назвал его «Хранителем трона», «защитником» и «дядей Питом» – и наконец Артам ему поверил. И тогда он ощутил прилив сил. От очередного нажима клетка разлетелась на куски. Серые Клыки кубарем покатились в разные стороны. Пол усеяли гнутые куски стали. Окровавленный, запыхавшийся, с горящими глазами, Артам П. Ветрокрыл стоял посреди железного хлама. Он чувствовал боль в спине – возможно, он сломал несколько рёбер. Дети, привезённые Каретой, разбежались по углам; Серые Клыки съёжились и скулили, как щенки. Артам сделал глубокий вдох, распростёр руки и издал победоносный крик. И два огромных крыла распахнулись у него за плечами, ещё влажные и блестящие. Они были тёмно-серые, с белыми крапинками и узором в виде алых глаз. Когти хотя и остались острыми как ножи, но сузились и удлинились настолько, что теперь больше напоминали пальцы, а не клешни. Артам чувствовал себя легче и сильнее – и впервые за девять лет в голове у него было абсолютно ясно. В памяти проносились слова из сотен собственных стихов; он видел лица старых друзей, битвы, в которых сражался, и даже самые ужасные минуты жизни – и оставался собой. Дикое животное в его душе, которое он так долго пытался убить, было полно сил, но больше не господствовало над Артамом. Он владел своей болью, как рыцарь владеет боевым конём. Он расправил крылья, взмыл в воздух и полетел над головами перепуганных Клыков к помосту. Уверенно приземлившись, он распахнул железную дверь. – Тинк! Кальмар! – крикнул Артам в темноту. Изнутри пополз дым. Артам сложил крылья и вошёл в железный ящик. – Кальмар! – шёпотом позвал он. В ответ из угла донёсся скулёж. Артам протянул руку в дымную темноту и нащупал мохнатую лапку. Она дрожала и была влажной и горячей. Создание вновь заскулило. – Тише, парень, это я, – сказал Артам. – Твой дядя Артам нашёл тебя. Всё закончилось. Уж не знаю как, но мы тебе поможем. Ну, пошли. Артам поднял на руки дрожащее существо, подошёл к двери и выглянул. Серые Клыки опомнились, но никто не смел напасть на безумца, который только что на куски разломал клетку. Затем из недр ящика донёсся голос. – Ты опоздал, Хранитель трона. Мальчика больше нет. Родилось новое существо, – сказала Хранительница камней. – Пой песнь древних камней – и с кровью зверя станешь сильней. Артам помедлил. Он вытянул шею, встряхнул могучими крыльями и повернулся к женщине, едва различимой в недрах ящика. – И ты считаешь это поэзией? – спросил он. Держа на руках бесчувственного Тинка, Артам шагнул с края помоста и взвился в воздух. Его огромные крылья легко несли двойной груз. Серые Клыки потрясённо глазели на них, даже когда Хранительница вышла из ящика и велела догнать беглецов. Артам легко приземлился в устье туннеля, из которого выехала Чёрная Карета, сложил крылья и бегом бросился на поверхность. Множество Серых Клыков, сбежавшись на неистовый призыв Хранительницы камней, преградили вход, и их волчьи уши подёргивались. Артам пригнул голову и врезался в стену врагов прежде, чем они успели понять, в чём дело. Он бежал так быстро, что достаточно было только раскинуть крылья – оттолкнувшись от причала, он высоко взмыл над проливом и медленно описал круг над островом. Крошечные фигурки Серых Клыков появились из пещеры и быстро стали собираться кучками. Артам понял, что зрение у него стало гораздо лучше прежнего: он видел жёлтые глаза Клыков и блеск морских ракушек в каменных стенах форта. На всех башнях кишели серые твари, которые двигались гораздо быстрее любых ящеров. Мимо просвистела стрела, и Артам с тревогой заметил, что его держит на прицеле целый отряд лучников. Он крепче прижал дрожащее мохнатое тельце Тинка к груди и с улыбкой сказал: – Летим искать друзей, ваше высочество. Сложив крылья, он как ястреб, бросился вниз, прямо к форту. Ему захотелось напоследок попугать Клыков. В последний момент Артам раскинул крылья и стремглав пронёсся над их головами. Серые Клыки в страхе разбегались. Потом Артам описал изящную дугу над проливом и устремился к каменистому побережью Скри. Он летел вдоль моря, пока горы не сменились гладкими, белыми от снега Ледяными прериями. Вдоль обледенелого берега стояла целая армада военных судов – самое малое сотня. Истоптанный снег вокруг кораблей превратился в широкую дорогу, которая пролегала по нетронутой поверхности прерий. Дорога вела на северо-восток, и Артам понял, что Серые Клыки направились к Кимере. Он спустился и полетел в нескольких метрах над землёй, повторяя очертания невысоких холмов. Глаза слезились от ветра, скорости и необыкновенной красоты, расстилавшейся под ним земли. Слёзы скатывались с его лица и от холода тут же замерзали, превращаясь в капельки серебра. Он знал, что напишет об этом стихи. 60 Секреты в снегу Часы, которые Джаннер провёл в камере, связанный и с кляпом во рту, были мучительны. Он пытался вытолкнуть кляп языком, но ничего не получалось. Остальные смотрели на него недоумённо и с надеждой, но не могли понять мычание мальчика, а он не понимал их. Джаннер по-прежнему не знал, что представляли собой видения: то, что произошло на самом деле – или эти картинки лишь намекали на правду? Когда на фабрике он увидел Лили в горах, это было конкретное место или лишь условный пейзаж, как во сне? Картинки кружились и двигались, неизменно напоминая красивый рисунок в книжке. Как можно объяснить ту невероятную вещь, которую Джаннер только что видел? Это был Пит – но и не Пит. В видении Джаннера он как одинокий фендрил нёсся на огромных крыльях над высокими сугробами, прекрасный и смелый. Он ничуть не напоминал изнурённого и дёрганого Пита Носка, которого знал Джаннер. Возможно, это была метафора. Возможно, Пит бежал – буквально летел – в Ледяные прерии, а фантазия Джаннера добавила крылья. Джаннер видел что-то в руках Пита, и хотя не разглядел отчётливо, он не сомневался, что это Тинк. Снова и снова Джаннер закрывал глаза и восстанавливал в памяти видение, заставляя себя припомнить все подробности, но видел лишь размытое пятно в объятиях Пита. И всё-таки в глубине души он знал, что это Тинк. Мыча и мотая головой, Джаннер кое-как дал понять Лили, чтобы она снова напела ту песню. Та проделала это несколько раз, но тщетно. Радость постепенно угасла. Время тянулось медленно, и пленники, устало опустив головы, начали задрёмывать. Наконец открылась дверь, и явился Гаммон: – Брогман, отвяжи их от лавки, но руки не развязывай. И кляпы не вынимай. В комнату вошёл ещё один бородатый громила и отвязал пленников от скамьи. Всех семерых он связал в длинную вереницу с Подо во главе. Одну руку Лили он оставил свободной, чтобы девочка могла опираться на костыль, а за вторую привязал её к общей шеренге.