Над ним появилось чьё-то лицо. Джаннер ожидал вновь увидеть Надзирателя, обнажившего в улыбке жёлтые зубы, но это оказался какой-то мальчишка. Взгляд у него был злобный, физиономия грязная, губы искривлены усмешкой – он так походил на береговика, что Джаннер бы не удивился, увидев в одной руке у незнакомца кинжал, а в другой – кусок мяса. Но вместо кинжала мальчишка держал в руке обрывок цепи. – Мы следим за вами, инструменты, – сказал он. – Поэтому делай что велено. Оставь мастера Мобрика в покое и берись за обрезку, понял? – Я не инструмент, – возразил Джаннер. Мальчишка размахнулся и хватил цепью по полу рядом с головой Джаннера. Полетели искры. – Ты инструмент, – повторил мальчишка и указал на других подростков вокруг, глядящих на Джаннера с ненавистью. – Мы все здесь инструменты. Так что вставай и берись за работу. Мобрик стоял за спинами ребят, скрестив руки на груди. – Надзиратель сказал, что новый мальчишка должен работать до утра без отдыха. Ребята усмехнулись. – Пошли, Нубис, – сказал Мобрик девочке, и та зашагала за ним. – Вставай, парень. Как тебя зовут? Джаннер медленно поднялся, и все кости у него затрещали в знак протеста. Он вытер рукавом окровавленную губу: – Меня зовут… Эсбен. Мальчик с обрывком цепи шагнул вперёд, и они с Джаннером оказались нос к носу. – Тебя зовут Инструмент. Запомни это. А меня, если хочешь знать, зовут Механик. Нас всех так зовут, – он махнул цепью, указав на остальных, которые постепенно исчезали среди теней. – Мы следим за машиной и за инструментами. Если будешь работать хорошо – может, однажды тоже станешь Механиком. Кормёжка лучше, койка лучше, шмотки с новеньких инструментов твои… Джаннер не мигая смотрел на мальчика и чувствовал, что один глаз у него постепенно заплывает. Он предпочёл промолчать. Скоро он отсюда выберется, а этот… инструмент может обхаживать свою машину до конца жизни, если угодно. 39 Эсбен Флавогль, фабричный инструмент Всю ночь Джаннер стоял за длинным столом и резал металл. Всякий раз, поднимая голову, он замечал фигуры, качающиеся на цепях под потолком, как пауки. Механики были повсюду – они надзирали за рабочими «инструментами». Иногда на столе оказывалась настоящая вилка, напоминая Джаннеру, что он уже давно ничего не ел и не пил. От жары на фабрике из его тела словно испарилась вся влага, и язык стал сухим, как опавший лист. Руки болели. Дома ему частенько приходилось орудовать граблями и лопатой, и он знал, что такое мозоли и волдыри. Не будь ладони покрыты сажей, мальчик бы увидел на них красные пятна, которые вскоре должны вздуться и наполниться жидкостью. Джаннер радовался, что Тинк избежал этой участи. Когда веки начинали опускаться, он мотал головой и щипал себя, чтобы не заснуть. Пытаясь сомкнуть лезвия ножниц на упрямом металлическом заусенце, Джаннер вспоминал, как Ния ласкала и утешала его. Когда он обрабатывал рукоятку меча, он вспоминал гулкий голос Подо и растрёпанные волосы Оскара. Бросая готовые изделия в бочку – думал о загадочном спокойствии Лили и о разлитом в её песнях волшебстве. А когда гнул вилки, то думал про неутолимый аппетит Тинка. Воспоминания о родных и близких составляли Джаннеру компанию – и в то же время наполняли душу мальчика тоской. Это была печальная ночь. На рассвете появился Мобрик. Джаннер тупо взглянул на человечка и понял, что всего за несколько часов стал вести себя точно так же, как другие дети на фабрике. Нужно бежать, и как можно скорее, но прямо сейчас Джаннеру хотелось только поесть и поспать. – За мной, мальчик. Надзиратель хочет задать тебе несколько вопросов. Мобрик вновь повёл Джаннера по длинному коридору в большую пустую комнату. Подойдя к дальней двери, Мобрик постучал. Они вошли в кабинет с большим столом, за которым сидел Надзиратель, по-прежнему в чёрном цилиндре. Он улыбнулся, зевнул и похлопал по свёрнутому кнуту, который лежал на столе. – Извините, – произнёс Надзиратель. – Я только-только встал после освежающего ночного отдыха. Кровать у меня, понимаете ли, очень мягкая и широкая. Ну, полагаю, тебе понравилась твоя работа? Обрезка даёт такой простор для движений. Джаннер полностью стряхнул с себя дремоту. Ему захотелось перескочить через стол и сбить шляпу с головы Надзирателя. А ещё – оттащить этого негодяя вниз и заставить хотя бы час заниматься обрезкой. Но в первую очередь Джаннеру хотелось, чтобы Надзиратель открыл ворота и выпустил его. Выпустил всех детей. – Так, – продолжал Надзиратель, обмакивая перо в чернильницу. – Назови своё полное имя – на тот случай, если родители найдут тебе замену. Джаннер поколебался, вспомнив, что Надзиратель ударил его в живот, когда он заговорил в прошлый раз. – Говори-говори, – поощрил Надзиратель. – Тебе разрешается назвать своё имя. Джаннер откашлялся: – Меня зовут Эсбен… Эсбен Флавогль. Надзиратель записал имя в тетрадь, даже не уточнив, как оно пишется: – Вот и хорошо. Ну, Мобрик, покажи инструменту, где его койка. Под мастерской, где пылали топки, находилась общая спальня. Вдоль стен стояли двухэтажные кровати. Джаннер увидел сотни детей – одни крепко спали, другие сонно вылезали из постели навстречу очередному тяжёлому дню. Никто не разговаривал, не смеялся, даже не смотрел на Джаннера. Мобрик позволил мальчику хлебнуть воды из бака, указал на пустую койку и ушёл. Матрас был весь в комках, но гораздо удобнее, чем земляной пол норы. Засыпая, Джаннер понял, что не спал в настоящей постели с того дня, когда Клыки разграбили их старый дом. В лесном замке Пита он отлично устраивался в куче одеял и шкур, но это всё-таки не было кроватью. А после бегства из замка он каждую ночь спал на твёрдой земле. Напоследок Джаннер пощупал языком разбитую губу и задумался, не выпадет ли утром зуб. Проснувшись, он почуял запах еды. Но разбудил Джаннера не он. Колокольчик звенел, звенел, звенел, и Джаннер не сразу понял, что этот шум производит какой-то мальчишка, стоящий возле его кровати. У мальчишки были пухлые щёки и потрёпанная красная шапочка, то и дело съезжающая на затылок. – Слышу, слышу! – огрызнулся Джаннер, оттолкнул колокольчик от уха и сел. – Пора завтракать, инструмент, – сказал мальчишка и пошёл дальше. В спальне было многолюднее, чем утром, когда Джаннер рухнул спать. Дети натягивали башмаки, умывались водой из корыта, садились за длинный деревянный стол и хлебали ложками жидкий суп. Не считая звона колокольчика, стояла тишина. Эти дети были сломлены. Сколько лет им пришлось провести на фабрике? Попадались тут и юноши, у которых на подбородке уже пробивался пушок, и крохи не старше Лили. Джаннер не понимал, почему Надзиратель заставлял работать только детей. Ведь взрослые могут трудиться дольше и быстрее. Джаннер сел за стол, и перед ним поставили миску и кружку с водой. Никто не смотрел на него, не говорил ни слова. Слышалось только жадное чавканье двух десятков человек, сидящих за столом. Джаннер откашлялся и произнёс: – Всем привет. – Он подождал ответа. Несколько ребят молча взглянули на него, не отрываясь от еды. – Меня зовут Эсбен. Эсбен… Флавогль. Я попал сюда только что. – Оно и видно, – отозвался мальчик, сидящий напротив. Он поднёс миску ко рту и допил суп. – Скоро сам поймёшь, что говорить тут особо не о чем. – А тебя как зовут? – Не важно. Я инструмент, и ты инструмент. Джаннер вздохнул: – Я не инструмент. Мальчик пожал плечами и встал. Джаннер занялся супом. Выглядело это варево неаппетитно, но Джаннер страшно проголодался. Он взял ложку и от боли выронил её. Мальчик втянул воздух сквозь зубы и вспомнил про мозоли. Ладони и пальцы потрескались и сочились сукровицей. Джаннер вновь осторожно взял ложку и принялся есть суп, с удивлением обнаружив, что он довольно вкусный. А ещё сильней он удивился, когда мальчик-подавальщик заменил пустую миску полной. Джаннер съел и вторую порцию, и третью – он так изголодался, что совсем забыл про стёртые руки. Покончив с едой, он встал из-за стола, не зная, что делать и куда идти. – Ступай на обрезку, инструмент, – раздался голос у него за спиной. Там стоял горностранник Мобрик. Джаннер, как ни странно, даже обрадовался, увидев его. – Моё дело – учить новеньких правилам. Ешь суп, умывайся, иди на своё место в мастерскую и берись за работу. Понятно? – Вроде да. – Тогда ступай, – велел Мобрик. – Ах да. Чуть не забыл. Вот это тебе пригодится. – Он полез в карман сюртука и бросил Джаннеру пару толстых кожаных рукавиц. – Мобрик… подожди. Спасибо. Мне нужно кое-что у тебя спросить. – Фрукты есть? – спросил Мобрик. – Нет. Горностранник зашагал прочь. Джаннер увидел, что несколько Механиков подпирают стенку, глядя на него, и сделал глубокий вдох. Он обязательно сбежит. Надо просто подождать, когда они перестанут за ним следить. Может быть, чуть позже, когда они поймут, что он прилежно трудится. Тогда они не будут обращать на него внимание, и ему удастся ускользнуть. – Значит, на обрезку, – сказал себе Джаннер. – Надеюсь, Тинку повезло больше, чем мне. Прошла ещё одна мучительная ночь в душной мастерской. Ещё одна ночь, полная обжигающего жара, ревущего пламени, скрипящих колёс и ноющих рук. Первые несколько часов Джаннер думал о семье, но это было слишком грустно. Потом он стал думать про СНОПы и про недавно прочитанные книги. Он вспоминал персонажей, место действия, сюжеты. Но мысли текли всё медленнее, превращаясь в бесформенное месиво. Ничего не существовало, кроме шипения машин и обрезки металла. Когда стол, заваленный клинками и вилками, почти пустел – но никогда, к огромной досаде Джаннера, не пустел полностью, – ему подвозили очередную тачку. Всякий раз, когда он пытался заговорить с тачечником, ему не отвечали и не смотрели в глаза. Джаннеру хотелось схватить тачечника, силой повернуть к себе и пробудить в нём хоть что-то человеческое… Наконец в окна под потолком пробился ясный жёлтый свет. Оранжевое сияние залило пылающие печи, и накалённая атмосфера мастерской сменила оттенок. Настал рассвет. Появился Механик и сообщил: