Мобрик распахнул дверь экипажа и дёрнул за верёвку с такой силой, что Джаннер полетел на пол. Над головой у него на потолке пересекались стропила и доски. Сверху в тусклом свете фонарей свисали цепи и верёвки. Не считая кареты, огромное помещение было пусто. Надзиратель встал над Джаннером, злобно усмехнулся и ущипнул мальчика двумя пальцами за щёку. – Добро пожаловать, паренёк! – сказал он. – У тебя здоровый вид. Мобрик, развяжи его. Я хочу посмотреть на его руки. Пожалуй, мы заменим им на обрезке ту медлительную девчонку, Нубис. Мобрик развязал Джаннера. – Да. Отличные плечи, отличные руки. Дай-ка я поздороваюсь с тобой как положено, парень. – Надзиратель опустился на одно колено, снял шляпу и провёл пальцами по сальным волосам. – Я Надзиратель. А ты – инструмент на моей фабрике, вроде молотка или граблей. Разница в том, что, в отличие от молотка, тебя, маленького обжору, надо кормить, чтоб ты не помер. Ну как, приятная была поездка? – Да, сэр, – ответил Джаннер. Мобрик хихикнул. – Что ты сказал? – спросил Надзиратель. – Я сказал «Да, сэр». И тогда Надзиратель ударил его в живот. У Джаннера из глаз посыпались искры, по щекам потекли слёзы… – Объясни ему, – велел Надзиратель Мобрику, поднявшись и осторожно надевая цилиндр. Горностранник нагнулся над Джаннером и улыбнулся: – Инструменты не разговаривают. Они делают вот так, – Мобрик покивал. – Или вот так, – он помотал своей крошечной головкой из стороны в сторону. Надзиратель прищурился: – Итак, парень. Приятная была поездка? Джаннеру захотелось снова ответить «да», просто чтобы увидеть выражение лица Надзирателя. Но получать побои он не собирался, а поскольку решётка была опущена, вырваться с фабрики бы ему наверняка не удалось. Мальчик вздохнул и кивнул. – Хорошо. Ты быстро учишься. Только лучшие инструменты учатся быстро, – Надзиратель улыбнулся, обнажив жёлто-коричневые зубы. – Я рад, что поездка тебе понравилась. Скорее всего, город ты больше не увидишь. Здесь твой новый дом. Если, конечно, твои родители не поймают двух каких-нибудь ребятишек, чтобы тебя заменить. Я великодушен. Мне нужно определённое количество инструментов, вот и всё. Меня не волнует, кто будет стоять на обрезке – ты или другой инструмент. Понимаешь? Джаннер ничего не понимал, но тупо кивнул. Он подумал: они могут целый день напролёт обзывать его инструментом, но от этого он не перестанет быть человеком. «Всегда есть выход». Он выберется и побежит в укрытие, где ждут родные. Если он сумеет улизнуть к утру, они потеряют всего один день. Подо придумает, как миновать Барьер, и короткий путь через Каменные горы приведёт их в Ледяные прерии. При мысли о мире без Клыков Джаннер улыбнулся. – Чего ты улыбаешься? – подозрительно спросил Надзиратель. Джаннер хотел ответить – и промолчал. Он ничего не сказал, только посмотрел на Надзирателя с той же улыбкой на губах. Приятно было видеть этого нелепого человека обеспокоенным. Они могли избить пленника, могли назвать инструментом и заставить делать вилки, раз уж фабрика, очевидно, занималась именно этим. Но Джаннер знал, что он Хранитель трона, и чувствовал себя почти свободным… Надзиратель рассмеялся: – Мобрик, отведи его на место. И проследи, чтобы до утра он не отдыхал. Посмотрим, будет ли он тогда улыбаться. Когда вернёшься, займёмся вторым мальчишкой. Джаннер пошёл вслед за Мобриком, гадая в том числе, дадут ли ему поесть. В последний раз он ел утром, в «Кругловатой вдове». Лица детей-привратников не давали мальчику покоя. Выглядели ребята достаточно здоровыми – во всяком случае, не казались истощёнными, – но их равнодушные пустые глаза напугали его. Видимо, они покорились своей судьбе, словно после множества тщетных попыток уже и не надеялись обрести свободу. Но наверняка с фабрики можно убежать, даже если бы пришлось пробиваться силой! Надзиратель, в отличие от Клыков, не обладал нечеловеческой силой, у него не было ядовитых зубов и даже оружия – ничего, кроме кнута, которым он подгонял унылую бурую лошадь. Надзиратель исчез за дверью в дальнем конце зала, оставив лошадь не распряжённой. Мобрик подвёл Джаннера к двойным дверям напротив. – С тобой можно говорить или тоже надо кивать и крутить головой? – осторожно спросил Джаннер. Мобрик взглянул на него: – Говори, если хочешь. Но не жди ответа – если, конечно, у тебя с собой нет яблок. Надзиратель рад, что я под рукой и можно меня шпынять, но мы с ним оба знаем, что я терплю только ради сладких жёлтых яблок, которые ему привозят из верховий. – Яблок нет. Прости. – Тогда не будет и ответов. Мобрик ввёл Джаннера в длинный тёмный коридор. В дальнем конце была ещё одна дверь, с двумя квадратными окошками, которые светились жёлтым. Когда они приблизились к ней, Джаннер услышал ужасный лязг. Стало жарко. Горностранник толкнул Джаннера за порог, в мир кошмара. 38 Взгляд, полный неба Огонь пылал. Пламя вырывалось из труб, ревело в чёрных печах, клубилось над чанами с расплавленным железом. Ноздри Джаннера щекотал резкий запах пота и дыма. Посреди огромного зала находилась громадная приземистая чёрная плавильная печь, от которой по всему помещению змеились раскалённые докрасна трубы. Одни плевались дымом на стыках, из других капала тёмная дымящаяся жидкость. Дым висел под потолком как грозовая туча. Перед плавильной печью стояло вздрагивающее и оглушительно лязгающее устройство. В Глибвуде были свои диковинки, но ничего подобного Джаннер ещё не видел – это оказался настоящий механизм. О таком он только читал. Он понятия не имел, на что способна эта штука, кроме ужасного грохота, но, судя по вращению шестерёнок и мерному пыхтению, она что-то такое делала. Перед устьем печи лежали кучи угля. Когда глаза Джаннера привыкли к своеобразному освещению, он увидел существ с лопатами, швыряющих уголь в топку. Поначалу ему показалось, что это горностранники, но потом он понял: это дети. Слева виднелись семь проходов, разделённых длинными узкими столами. В прорезанный посередине жёлоб из свисающих с потолка труб лилась сверкающая жидкость, и дети клещами брали расплавленную сталь. Джаннер увидел ещё больше детей, целые сотни, которые, сгрудившись вокруг столов, наковален и огромных каменных чаш, стучали молотками, сновали с ведёрками с водой, помешивали железными палками горячий металл. Повсюду, куда хватало глаз, кипела работа. Джаннер подумал, не броситься ли обратно по длинному коридору. Может быть, если ошеломить Надзирателя внезапным побегом, он сумеет найти лазейку где-нибудь возле ворот или уговорит привратников поднять решётку. Может, он даже возьмёт их с собой… А потом что? С двумя измождёнными детьми на буксире, особенно ночью, когда на улицах только Клыки и тролли, он далеко не убежит. – Я бы на твоём месте не рисковал. Джаннер моргнул. Мобрик снял свой маленький цилиндр и с тонкой усмешкой искоса взглянул на мальчика: – Ребята всё время пытаются сбежать, когда их только привозят. По правде сказать, Надзиратель даже надеется, что ты попробуешь удрать. Тогда он сможет попрактиковаться с кнутом. Поверь мне. Лучше иди и займись обрезкой. – А что такое обрезка? Горностранник надел цилиндр и пошёл вниз по лестнице. Дойдя до конца, он остановился и стал ждать Джаннера: – Беги, если хочешь. Всё равно окажешься здесь. Но если сейчас пойдёшь со мной добровольно, хотя бы обойдётся без кровавых рубцов. Джаннер в последний раз взглянул на дверь и, вздохнув, спустился по лестнице за горностранником. Когда он подошёл к машине, стало жарче. У мальчика заслезились глаза, и он часто заморгал. Мобрика, казалось, жар не беспокоил. Они миновали чёрные железные бочки высотой с дом. Вокруг из труб и топок вырывалось пламя, лязгали железные колёса. И повсюду он видел детей. Попадались и почти взрослые юноши и девушки, но большинство были не старше Джаннера. Кто-то взглянул на него, когда он проходил мимо – только глаза выделялись на чёрных от копоти лицах, – но в основном маленькие работники держали головы опущенными. Они покорно грузили уголь, стучали молотками по горячему металлу, собирали мусор в тачки, толкали тележки, нагруженные длинными металлическими полосами… «Мечи», – понял Джаннер. Он узнал уродливые мечи Клыков, хотя рукоятки даже ещё не были приделаны. Он никогда не задумывался, где Клыки берут оружие. Кто-то, значит, должен был его мастерить. Но дети? Теперь понятно, почему Надзирателю позволялось ездить по городу после комендантского часа и почему в Дагтауне дети стали редкостью. Те, кого ещё не украли, наверняка весь день проводят взаперти, под бдительным оком родителей. Потом Джаннер вспомнил рисунок на стене у Рончи Мак-Хиггинса. У него тоже похитили ребёнка. На очередном повороте Джаннер посмотрел направо и увидел чьи-то ясные глаза, похожие на круглые окошки, полные синего неба. Хотя черты лица, покрытого сажей, трудно было разобрать, при виде этих глаз в памяти Джаннера зашевелилось смутное воспоминание. – Шевелись! – сказал Мобрик и пнул его в лодыжку. Джаннер подавил желание повалить маленького горностранника на пол и как следует вздуть. Когда он вновь обернулся, голубые глаза уже исчезли. Джаннер и Мобрик миновали ещё несколько поворотов и оказались у длинного стола, за которым стояла девочка в переднике, держа в руках огромные ржавые ножницы. На столе перед ней лежала заготовка, похожая на меч, только неправильной формы. – Она обрезает сталь, видишь? – объяснил Мобрик. – Убирает лишнее. Машина по большей части справляется сама, но иногда случаются огрехи. Чтобы их исправить, нужен инструмент. – И он указал большим пальцем на девочку. Её лицо покрывали грязные потёки, волосы были собраны в пучок на затылке. Тяжело дыша, оскалив зубы от натуги, она сантиметр за сантиметром срезала металл. Хоть она и выглядела измождённой, как все дети на фабрике, работа двигалась. Когда Мобрик и Джаннер приблизились, девочка остановилась и выпрямилась, не говоря ни слова. Джаннер улыбнулся ей, и она тупо уставилась на него. – Нубис! Надзиратель говорит, что либо тебя переведут на угольные кучи, либо вызовут Чёрную Карету. Как, по-твоему, девчонка, ты справишься на угольной куче? При упоминании Чёрной Кареты у девочки округлились глаза, и она вновь схватилась за ножницы. – Поздно, девчонка. Либо угольные кучи, либо Карета. – Мобрик явно наслаждался. У Джаннера всё кипело внутри. Он сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Врезать Мобрику, схватить бедную девочку – и бежать… Потом здравый смысл загасил гнев. Куда бежать? Джаннер перехватил взгляд девочки, и та покачала головой. – Не надо, – сказала она, глядя на Мобрика, но Джаннер понял, что эти слова обращены к нему. Она не хотела, чтобы он совершил какой-нибудь опрометчивый поступок. – Что? – переспросил Мобрик. – Не надо… не вызывайте Чёрную Карету. Я пойду на угольную кучу и буду работать быстрее. Просто… мои руки… – Она вытянула руки. Ладони были покрыты кровавыми мозолями. – Рукавицы будут завтра, – ответил Мобрик, пожав плечами. – Жаль, что с тобой так скверно обходятся. Трудно работать, если руки стёрты до костей. Надзиратель должен лучше заботиться о своих инструментах. – Она не инструмент, – перебил Джаннер, не в силах сдержаться. – Не надо! – сказала девочка, на сей раз глядя на него. Не обращая на неё внимания, Джаннер сжал кулак и ударил, метя Мобрику в лицо. Но удар не достиг цели. Из тёмных углов и из-под столов выскочили фигуры. Соскользнув по свисающим с потолка цепям, они бросились на Джаннера, повалили его на пол и стали пинать и бить чем попало. Джаннер свернулся в клубок, стиснул зубы и стал ждать, когда пытка прекратится. Перед глазами у него всё плыло, в спине и шее вспыхивала острая боль. Наконец удары прекратились. Джаннер лежал на спине, глядя в потолок на цепи, качающиеся туда-сюда, как маятник. Нос и губы у него были в крови, зуб шатался, рёбра болели от каждого вдоха.