– Одна деталь погоды не делает. Нужны улики. Свидетельские показания. Данные экспертизы. Да что я вам рассказываю… Ковалев с тоской посмотрел на полные рюмки: – Улики? Будут вам улики. Нож Шеина уже в лаборатории. Вы, главное, когда будете отчеты в Москву писать, не забудьте отметить, что убийца был взят местными органами. – Вы слишком торопитесь, Александр Семенович. Мужчина не успел ответить, разговор оборвал стук в дверь. На пороге стоял запыхавшийся Липягин. – Разрешите, товарищ полковник! – Что случилось? – недовольно спросил Ковалев. – Шеин подельника сдал! – отрапортовал Липягин. Ковалев с превосходством посмотрел на следователя. – Тороплюсь? – поинтересовался Ковалев, уже откровенно улыбаясь. – Как говорится, куй железо, пока горячо! – Мы проверили, – с азартом продолжил Липягин, – это некто Жарков Юрий Петрович, шестьдесят третьего года рождения. С Шеиным Жарков на самом деле знаком очень близко и давно. Одна шайка-лейка… Они вместе воспитывались в Первомайском детском доме – интернате для умственно отсталых. – Будем брать, направляй опергруппу, – кивнул Ковалев. * * * Молодой парень, одетый в дешевые, вытертые на коленях штаны от рабочей спецовки и синюю болоньевую куртку явно с чужого плеча, присел на корточки у сложенного из закопченных кирпичей импровизированного очага. Место было тихое, глухое – гаражи на окраине города. Заросли американского клена, бурьян, кирпичные стены, ржавое железо. Где-то далеко лаяла собака, и была слышна музыка, долетавшая из городского парка. Фамилия парня была Жарков, и именно о нем говорил майор Липягин в кабинете Ковалева. Натолкав в сложенный из кирпичей очаг ветки и обломки досок, Жарков достал коробок спичек, чиркнул раз, другой. Спички ломались, гасли, упорно не желая поджигать костер. Жарков шепотом матерился, психовал, пинал стену гаража, но в конце концов у него получилось зажечь кусок старой газеты. Завороженно понаблюдав за язычками пламени, пожиравшими желтую бумагу, он сунул газету в мешанину веток и досок, отступил на шаг и плеснул туда бензин из консервной банки. Вспыхнувший огонь озарил лицо Жаркова, его заблестевшие глаза, странную, потустороннюю улыбку. Радостно потирая руки, Жарков даже начал приплясывать у огня, словно жрец какого-то языческого культа. Когда костер разгорелся в полную силу, Жарков вытащил из огня горящую ветку, помахал ею в воздухе, чтобы сбить пламя, и начал нюхать идущий от ветки дым. Видимо, запах дыма напоминал ему о чем-то приятном. Жарков отошел в сторону, уселся на старую, изрезанную перочинными ножами скамейку, снова понюхал тлеющую ветку и закрыл глаза. – Жарков Юрий Петрович? – суровый мужской голос, прозвучавший совсем рядом, заставил Жаркова вздрогнуть и открыть глаза. Перед ним стояли двое оперативников, в стороне замерли трое милиционеров. Жарков нахмурился, легко поднялся со скамейки, выставил перед собой тлеющую ветку, как шпагу, и вскинул свободную руку, словно заправский мушкетер, соратник Атоса, Портоса и Арамиса. Немолодой уже опер покачал головой: – Не дури. Жарков угрожающе взмахнул веткой. Второй оперативник пытался зайти сбоку, но парень оказался на удивление ловким. Он швырнул во второго мужчину тлеющую ветку, вскочил на лавочку, перепрыгнул через спинку и бросился бежать. Оперативники и милиционеры кинулись следом. Жарков бежал с невероятной скоростью, причем зигзагами. Преследующие гнали его по двору, но всякий раз, когда казалось, что они вот-вот схватят парня, в последний момент он делал финт и уходил от преследования. Пожилому оперу первому наскучила эта коррида. – Стой! Стрелять буду! – крикнул он, достал «макаров» и передернул затвор. Услышав это, Жарков кинулся в сторону, проскочил между двух милиционеров и выбежал со двора. Все бросились за ним. Внезапно послышался собачий лай – и тут же истошный крик убегающего. Преследователи выбежали на улицу и остановились в удивлении. Жарков стоял, вжавшись спиной в стену дома, и тонко визжал. Его обнюхивала крупная собака. В нескольких шагах стояла ошалевшая не меньше милиции собачница с поводком в руке. Первым в себя пришел пожилой опер. – Уберите собачку, – сказал он хозяйке и взял Жаркова за плечо. – Гражданин Жарков, вы задержаны по подозрению в совершении тяжкого преступления. * * * Следующим утром в том же кабинете, где допрашивали Шеина, вновь закрутились бобины магнитофона – шел допрос Жаркова. Задержанный любитель костров с настороженностью смотрел на магнитофон, то и дело бросая испуганные взгляды на собравшихся в кабинете. – Гражданин Жарков, вы знакомы с гражданином Шеиным? – спросил Ковалев. Услышав знакомую фамилию, Жарков чуть расслабился, даже улыбнулся и кивнул. – Да. Мы давно с ним дружим. – Шеин арестован по подозрению в убийстве несовершеннолетнего Игоря Годовикова. Он показал, что вы с ним вместе совершили убийство. Это так? Жарков на секунду задумался. Это выглядело так, будто у робота отключили электропитание, отметил про себя стоявший у дверей Витвицкий. – Да, мы вместе, – кивнул задержанный. Капитан нахмурился. Слишком уж легко и просто Жарков признался в страшном преступлении. Зато Ковалев, напротив, воодушевился. – Задержанный Жарков, вы вместе совершили убийство в лесополосе возле станции? – Да, в лесополосе, – кивнул Жарков. – Где электрички. Да, точно. Где электрички. Ковалев, наклонив голову, украдкой бросил торжествующий взгляд на Кесаева, затем задал новый вопрос: – Гражданин Жарков, вы отдаете себе отчет, в чем сейчас признаетесь? Жарков обвел взглядом кабинет. В кабинете стояла звенящая тишина. Все взгляды были устремлены на него. От такого внимания задержанный воодушевился, вскинул голову, откашлялся и громко, так, чтобы было слышно каждому, произнес: – Мы убили мальчика. Да. За железной дорогой. – Каким образом вы его убили? – продолжил допрос полковник. – Вы зарезали его ножом? – Ножом, – уверенно сказал Жарков. – Большим ножом. – Остановите запись! – внезапно вмешался Витвицкий. – Так нельзя! Кесаев, Ковалев, Липягин, Горюнов и другие, как по команде, посмотрели на Витвицкого. Ковалев кивнул офицеру у магнитофона, тот выключил запись. – Выведите его в коридор, – с трудом сдерживая злость, указал Ковалев оперативникам на Жаркова. Едва за Жарковым и сопровождающими закрылась дверь, Кесаев, опередив разъяренного Ковалева, резко спросил у Витвицкого: – Что случилось, Виталий Иннокентьевич? – Так нельзя, – повторил тот и повернулся к Ковалеву: – Вы некорректно ставите вопросы, Александр Семенович. Вы же его провоцируете! В разговор вмешался Липягин: – Капитан, ты в своем уме? Ты кого учишь? Ковалев, погасив гнев, негромко, но веско произнес: – Даже если формулировка не точна, суть от этого не меняется. Они оба дают признательные показания. И Шеин, и Жарков. Добровольно. Без принуждения. И независимо друг от друга. Так? – Так, но… – начал Витвицкий и посмотрел на Кесаева. – Вы же понимаете, о чем я, Тимур Русланович? – Александр Семенович прав, – ответил следователь. – Вы же их слышали, Витвицкий. И они действительно говорят одно и то же. – Они оговаривают себя! – Из чего вы делаете такие выводы, капитан? – Ковалев потянулся за сигаретами. Липягин тут же щелкнул зажигалкой. – По совокупности… Я не могу доказать, но… я уверен, – сказал психолог, но как раз уверенности в его голосе и не было. – В чем вы уверены, товарищ капитан? – Кесаев тоже повысил голос, чувствовалось, что его раздражает этот разговор. – Я вот не уверен в вашей профпригодности. Ни один человек не станет с радостной улыбкой брать на себя убийство ребенка. Зверское убийство.