И вдруг привычный шум барахолки прорезал резкий и зычный голос мамы-цыганки. – Пашка! Ты куда пошел, сын мерина?! Я тебе что велела делать? – Я на пять минут, по делу! – крикнул цыганенок, обернувшись на ходу. – А крышки кто будет стеречь?! – возмутилась мать. – Твой вечно пьяный папаша? Ну-ка быстро назад! Слыша это перекрикивание, Чикатило попытался уйти, однако мальчик уже не собирался отступать от задумки с обменом. – Пошли быстрее! – он схватил мужчину за рукав плаща и потянул в сторону. Но далеко уйти они не успели. Оставив крышки, цыганка с проворством нагнала незнакомца и преградила ему дорогу: – Кто ты такой? Куда сына повел? Чего тебе надо? Она буквально впивалась глазами в его лицо. – Извините, мы просто хотели поменяться… – вежливо улыбнулся Чикатило. И то ли от этой улыбки, то ли еще от чего лицо цыганки вдруг исказил ужас, будто она разглядела что-то невероятно страшное в глазах человека в плаще. Она не сказала больше ни слова. Молча подхватила своего сына на руки и, прижав к себе, как маленького ребенка, без оглядки бросилась прочь с рынка, забыв о своем крышечном бизнесе. Воспользовавшись моментом, толпа быстро накинулась на ящики, служившие цыганке импровизированным прилавком, и расхватала бесхозные крышки. Никто не обратил внимания на мужчину, затерявшегося в толпе. * * * В большом кабинете было не продохнуть. За столами устроились Кесаев, Горюнов, Ковалев, Липягин, еще несколько офицеров. Те, кому не хватило места, подпирали стены. Витвицкий приютился у двери. Во-первых, отсюда он видел всех, во-вторых, здесь, прислонившись к стене, стояла Ирина Овсянникова, находиться рядом с которой ему отчего-то было приятно. В центре кабинета, за отдельным столом, сидел Шеин. Перед ним стоял микрофон, длинный шнур которого тянулся к большому катушечному магнитофону. Парень довольно улыбался, внимание большого количества людей было ему лестно, а микрофон, казалось, делал его похожим на артиста, певца или юмориста. – Ну что, товарищи, все в сборе, можно начинать, – сказал Ковалев и повернулся к Липягину: – Эдуард Константинович, командуй. Липягин сел напротив Шеина: – Задержанный Шеин, сейчас будет произведен ваш предварительный допрос под магнитофонную запись. Вы готовы повторить свои показания? – А чего не повторить? Конечно, повторю! – Шеин вдруг резко убрал улыбку с лица и грозно добавил: – Я так повторю, что… – Достаточно, – оборвал Липягин и кивнул офицеру, сидящему возле магнитофона: – Хруленко, давай. Офицер щелкнул кнопкой, катушки магнитофона пришли в движение. – Итак, задержанный Шеин, что вы делали четвертого сентября днем? – начал Липягин. Ковалев с едва заметной полуулыбкой на лице наблюдал за Кесаевым. Московский следак по особо важным сосредоточенно разглядывал парня. Что ж, пусть поглядит. Шеин, будто артист со сцены, обвел взглядом собравшихся зрителей. Откашлялся, словно перед выступлением, и заговорил солидно и серьезно: – Мы утром поехали на станцию… Как ее? Пригородная, вроде. Да, точно, Пригородная. Там увидели мальчика… – не выдержав серьезного тона, он вдруг захихикал, – мальчика-с-пальчика… – Шеин, не паясничайте! – осадил Липягин. – Дальше! – А что «дальше»? Дальше мы заманили его в лесополосу возле платформы, – засуетился задержанный, понижая голос. – Для чего? – Чтобы убить, – сказал он совсем тихо. – Громче! – Мы его заманили и убили! – громко произнес Шеин, и в кабинете повисла гробовая тишина. Слышно было только, как жужжит моторчик магнитофона и с шелестом вращаются катушки. – Шеин, вы осознаете, что говорите? – спросил Липягин. – Конечно! – задержанного понесло, он заговорил теперь бойко, громко и без намека на сомнение. – Мы еще всяких других детей убивали… Ножами тыкали, чтобы кровью истекли… Чтобы все узнали! Чтобы товарищ Андропов узнал! – Падла какая! – не выдержал кто-то из оперативников, и этот возглас сработал как спусковой крючок. – Да не может быть… – Он бухой, что ли? – Может, это розыгрыш? – загомонили офицеры. Кесаев хлопнул по столу ладонью, призывая к порядку, и тихо, но внятно произнес: – Что было с собой у мальчика? В кабинете снова наступила тишина. Витвицкий понял, чего добивается полковник. Это же момент истины. Если Шеин сейчас точно укажет, что было у мальчика, станет понятно, что он и есть настоящий убийца. Шеин лениво почесался, криво ухмыльнулся и нехотя вытянул руку. По предплечью его с внутренней стороны тянулась кривая воспаленная царапина. – Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал, блядь! Вновь зазвенела тишина. Со своего места поднялся Ковалев: – Так, товарищи! Предварительный допрос закончен. Гражданин Шеин, вы подозреваетесь в умышленном убийстве. Вы арестованы, – он кивнул стоящим за спиной задержанного офицерам: – Уведите и оформите. Дальнейшие следственные действия будут производиться в предусмотренном законом порядке. Конвой вывел Шеина. Тихо переговариваясь, потянулись за дверь офицеры. Только потрясенный Хруленко сидел и тупо глядел на вращающиеся катушки так и не выключенного магнитофона. Ковалев повернулся к Кесаеву: – Тимур Русланович, пойдемте ко мне, нам есть о чем поговорить… Вслед за Ковалевым Кесаев задумчиво вышел в коридор, там к нему протиснулся Витвицкий: – Тимур Русланович, тут что-то не так! Кесаев поглядел на капитана. Рядом стоял Ковалев с всепонимающей ухмылкой победителя. И эта ухмылка отчего-то разозлила следователя куда больше, чем не знающий субординации выскочка-психолог. – Вы все слышали своими ушами, капитан, – сухо отозвался Кесаев, развернулся и пошел прочь, оставив Витвицкого растерянно стоять посреди коридора. * * * Ковалев распахнул дверь своего кабинета, отступил, любезно пропуская Кесаева вперед. Теперь можно и любезность проявить, решил он, недолго москвичам здесь оставаться, на нервы действовать и под ногами путаться. – Вот видите, Тимур Русланович, как оно бывает. Вы удачу приносите. Присаживайтесь. Кесаев сел, нахмурился. Понятное дело – возглавил межведомственную группу, приехал ростовских коллег жизни учить, а ростовчане оказались и сами с усами. Полковник прошел к шкафу, достал бутылку коньяка «КВВК» и пару рюмок. Поставил на стол. – Ну, теперь-то вы выпьете за наш успех? – Я бы не торопился говорить об успехе, – произнес Кесаев. – Это вы специалиста своего наслушались? – уточнил собеседник, откупоривая бутылку. Янтарный коньяк побежал по рюмкам. – Буду откровенен, к мнению капитана Витвицкого я отношусь не менее скептически, чем вы, – следователь казался непроницаемым. – Но у нас с вами, Александр Семенович, практически ничего нет. – У нас есть предварительное чистосердечное признание, – Ковалев загнал пробку обратно в горлышко, отставил бутылку и расслабленно опустился в кресло. – Сегодня он дал признание, завтра от него открестится. Полковник усмехнулся: – Тимур Русланович, не отрицайте очевидного. Этот Шеин назвал деталь, которую мог знать только убийца. Или вы сомневаетесь?