– Андрей, а ты куда собрался? – В Ростов хочу съездить. В магазин и на рынок. Кое-что починить нужно, кое-что поправить. А здесь, боюсь, всего, что мне нужно, не найду, – он улыбнулся жене. – Нехорошо жизнь с чистого листа начинать, когда дверки на шкафах поломаны. Он чмокнул жену в щеку и вышел в прихожую. – Когда вернешься? – донесся из комнаты голос Фаины. – Пока туда, пока обратно, да там… – прикинул Чикатило, влезая в ботинки. – К вечеру, должно быть. Он взял плащ, надел шляпу, подошел к двери, открыл ее и остановился, будто припоминая, ничего ли не забыл. А затем вернулся на кухню, выдвинул ящик и, быстро достав нож, сунул его в портфель. * * * В Ростове он сперва зашел на рынок, потом погулял по городу и отправился в хозмаг, из которого вышел уже в сумерках. Он специально ходил по рынку и улицам по свету, вглядывался в лица, ждал, когда накатит. Из хозмага Чикатило двинулся в сторону вокзала, пора было возвращаться домой. И тогда, когда он уже не ждал, на другой стороне улицы среди прохожих мелькнуло девичье лицо. Девушка не выглядела как-то особенно интересно, ее нельзя было назвать красивой, но что-то в ней показалось ему невероятно притягательным. Что? Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Чикатило едва заметно облизнул пересохшие губы. Поспешно перешел через дорогу и пошел за девушкой. Идти пришлось порядком, девушка дошла до самого парка Авиаторов, там прошла чуть по центральной аллее и свернула на боковую дорожку. Уже совсем стемнело, и если центральная аллея была ярка освещена, то здесь тускло горели редкие фонари. Чикатило шел следом, торопливо сокращая дистанцию. Девушка оглянулась. Не то почувствовала его взгляд на спине, не то услышала участившиеся шаги… – Девушка, простите, пожалуйста, вы ведь местная? – спросил Чикатило. – Да, а что такое? Чикатило вежливо улыбнулся. Он убил ее почти сразу. Повалил, она попыталась закричать, и тогда он зажал ей рот ладонью, принялся бить ножом, забив рот землей. За кустами, совсем рядом, по дорожкам ходили люди, их силуэты видны были через просвет. Слышались их голоса. Но с дорожки не видно было, что происходит в темноте за кустами, если, конечно, специально не приглядываться. А никто специально не приглядывался. В вечерней тьме под кустом Чикатило с бешено сверкающими глазами глумился над мертвым телом. С той же жадностью, с какой недавно хлебал борщ, он вгрызался в обнаженную грудь. За кустами раздался оклик. Чикатило замер, бесноватые глаза его будто остекленели. Так насекомое прикидывается мертвым в момент опасности. Но окликнули не его. На дорожке парень догнал девушку, они перекинулись несколькими фразами и пошли дальше вместе. Убийца ожил, с облегчением выдохнул и вновь зашевелился, потеряв интерес к телу девушки. Движения его стали точны и расчетливы. Он достал из сумки полотенце, промокнул красные от крови губы, отер кровь с рук и ножа. Завернул нож в полотенце и убрал в портфель. Поднявшись на ноги, педантично осмотрел свою одежду, отряхнулся, снова осмотрел и, удовлетворившись результатом, подобрал брошенный рядом плащ, принялся одеваться. Из кустов он выбрался спокойным, будто ничего не произошло. Вышел на дорожку и пошел через парк к выходу. – Мужчина! – раздался сзади резкий оклик. Чикатило обернулся. По дорожке к нему шли двое добровольных помощников милиции с красными повязками «дружинник» на рукавах и милиционер. В глазах Чикатило заметался страх, хотя внешне он сохранил абсолютное спокойствие. – Вы мне? – Вам-вам, – кивнул милиционер. По виску Чикатило поползла предательская капля пота, но милиционер не заметил этого. – Не подскажете, который час? – спросил он. Старательно сохраняя спокойствие, мужчина поднял руку с часами и, глядя милиционеру в глаза, сказал: – Четверть восьмого. – Спасибо, – поблагодарил милиционер и вместе с дружинниками пошел в обратную сторону. Чикатило тоже продолжил свой путь, старательно сдерживаясь, чтобы не ускорить шаг. * * * На столе перед Ковалевым лежала карта с отмеченной географией убийств, материалы дел, отчеты – все, что Витвицкий и Овсянникова наработали в своих долгих разъездах. Ковалев ознакомился с материалами и теперь переводил мрачный взгляд с Витвицкого на Кесаева и обратно. – …И самое главное, теперь у нас есть свидетель, опознавший убийцу, – с азартом закончил Витвицкий. – И что все это, по-вашему, доказывает? – спросил Ковалев. – Простите, Александр Семенович, но… – начал Витвицкий, но Ковалев не дал ему сказать. – Нет уж, это вы меня простите. На портрет, с которым вы носитесь, половина жителей области похожа, если на них очки и шляпы надеть. И свидетель ваш видел не убийцу, а кого-то человека, который увел мальчика смотреть собачку. Витвицкий удивленно поглядел на полковника. – Что вы на меня так смотрите, товарищ капитан? – сердито спросил тот. – Я тоже читал ваши отчеты. То, что мужчина, пусть даже в такой же шляпе, пошел куда-то с мальчиком, вовсе не значит, что он его убил. Кроме того, это ваше убийство произошло много месяцев назад. – К чему вы клоните? – поинтересовался Кесаев. – К тому, Тимур Русланович, что это случилось до того, как Шеин, Жарков и Тарасюк оказались в камере. Следовательно, по этому эпизоду следует допросить наших подозреваемых. – Подозреваемых, против которых у нас толком ничего нет, кроме их признательных показаний, от которых они отказываются. – Хорошо, – сдержанно кивнул Ковалев. – Но все, что у нас есть на вашу шляпу с очками, – это такая же куча домыслов, предположений и экспертных мнений посторонних людей. Что до Жаркова, Тарасюка и Шеина… Я приведу вам один аргумент, против которого у вас ничего не будет. С того дня, как они все втроем оказались в камере, не было найдено ни одного трупа с выколотыми глазами и отрезанными гениталиями. Аргумент и в самом деле был весомым. – Я думал об этом, – задумчиво сказал Витвицкий. – У меня нет ответа… Разве только предположить, что наш убийца работает в милиции, владеет информацией и затаился на время умышленно. Повисла пауза. Даже Кесаев удивленно поглядел на капитана. А Ковалев так и вовсе вытаращился, потом издал идиотский смешок. – Дорогие мои москвичи, дайте я вас сейчас расцелую, – неожиданно весело выдал он. – С тем же успехом, капитан, можно предположить, что детей убивают инопланетяне или снежный человек. – Простите… – Нет, Виталий Иннокентьевич, я не намерен больше никого прощать, – Ковалев мгновенно растерял всю свою веселость и заговорил резко и быстро, чеканя фразы: – Мне звонят из Москвы и устраивают головомойку. Потому что вы не желаете признавать очевидного. Вместо этого вы валите в одну кучу новые нераскрытые убийства. Дело пухнет как на дрожжах, а толку никакого. А может быть, стоит уже посмотреть правде в глаза и признать, что наш убийца – это три дурака, сидящих в камере? – Если бы противоречия были только в показаниях, Александр Семенович… – вмешался Кесаев. Ответить полковник не успел. Резко распахнулась дверь, и в кабинет ворвался Липягин. Лицо его было озабоченным и даже расстроенным. Ковалев посмотрел на вломившегося без приглашения заместителя как на врага народа. – Что?! – рявкнул он зло. – У нас труп в парке Авиаторов, – быстро доложил майор. – Девушка. Многочисленные ножевые ранения, глаза выколоты. И еще… – майор замялся, – убийца отрезал жертве соски, вырезал матку и унес с собой… Ну, в смысле отрезанного не нашли. Ковалев завис над столом. – Ну что, товарищ полковник, может, уже стоит посмотреть правде в глаза и признать, что сидящие в камере – не убийцы? – спросил следователь, хмуря брови. Вместо ответа Ковалев лишь резко ударил кулаком по столу и глухо выматерился. Часть VIII Эксперты фотографировали жертву, криминалисты осматривали землю вокруг на предмет улик. В стороне топтались члены двух следственных групп. – Что вы теперь скажете, Александр Семенович? – поинтересовался Кесаев, глядя в сторону тела, вокруг которого вертелся эксперт. – Почерк убийства – как под копирку. Могли Жарков, Шеин и Тарасюк сделать это из СИЗО? Ковалев смолчал, нервно дымя сигаретой. Неожиданно взорвался Липягин, до этого молча вертевший спичечный коробок в руке. – Он, сука, как издевается! «Черная кошка» котов рисовала, а этот… – Липягин в сердцах отшвырнул коробок в кусты. – И главное – на хуя?! Что это за болезнь такая уродская – над человеком измываться? – Эдик! Люди кругом, – сухо одернул его начальник.