Лохматый, в отместку за пережитый ужас, поддел куклу ногой, перевернул и тут же отстранился. У куклы не было глаз… * * * Вырванные кукольные глазки, притащенные Тарасюком, лежали на столе в кабинете Управления внутренних дел Ростовской области. Если бы они могли видеть, то увидели бы членов двух следственных групп, стенографистку, хмурых Ковалева с Кесаевым и с какой-то злой дерзостью скалящегося Тарасюка. – …Эту в Новошахтинске я специально, – говорил допрашиваемый, бесновато зыркая по сторонам. – Чтоб вы знали, что наших не пересажаешь. Мафия бессмертна! – А глаза жертвы вы с какой целью выкололи? – мрачно уточнил Ковалев. – А чо? – вскинулся Тарасюк. – Росчерк у нас такой. – Почерк? – играя желваками, поправил Ковалев. – Во-во, – обрадовался взаимопониманию парень. – Чтоб знали. Офицеры в мрачном молчании смотрели на Тарасюка. Витвицкий покусывал губу. Кесаев хмурился. Стенографистка застыла в ожидании. – Эдуард Константинович, – прервал молчание Ковалев, обращаясь к Липягину, – бери завтра утром этого… задержанного, поезжай в Новошахтинск, пусть все на месте покажет. Потом еще раз под магнитофон допросим. И перекрестно с первыми двумя. Горюнов кинул вопросительный взгляд на Кесаева. Тот едва заметно кивнул, без слов поняв вопрос заместителя. – Эдуард Константинович, я составлю вам завтра компанию? – спросил Горюнов у Липягина, и вопрос этот прозвучал скорее как утверждение. Липягин кивнул. Тарасюка вывели из кабинета. Офицеры один за другим потянулись к выходу. Ковалев повернулся к покусывающему губу Витвицкому: – Ну вот, Виталий Иннокентьевич, а вы говорите: «Что может случиться?» В нашем деле – что угодно, – и добавил с натянутой улыбкой, обращаясь уже к Кесаеву: – И группу крови теперь достаточно проверить у одного человека, а не у половины области. А, Тимур Русланович? Сэкономим государственные средства? – Может быть, и сэкономим, – задумчиво отозвался следователь. – Время покажет. – Уже показало, – Ковалев снова излучал уверенность, у него в голове складывалось воедино то, что совсем недавно развалилось. – Завтра будут результаты анализа крови Тарасюка. Если группа совпадет – это улика. Плюс показания. Тарасюк этот – недостающее звено. С ним все сходится. Трое из одного интерната. – Мафия, – с мрачной иронией подсказал Витвицкий. – Называть они себя могут как угодно, – сухо ответил полковник. – Я здесь вижу организованную преступную группу. – Простите, Александр Семенович, – начал заводиться Витвицкий, – но вы эту преступную группу и раньше видели. А пока ваши якобы убийцы сидели, произошло новое убийство. – Поспокойней, капитан, – осадил подчиненного Кесаев. Он посмотрел на Ковалева, будто ожидая от него ответной резкости, но тот был спокоен. – А чтобы не произошло новых убийств, – Ковалев поднялся из-за стола, – пора наведаться в этот интернат и потрясти их там всех как следует. Он вышел. Кесаев и Витвицкий остались вдвоем. – Тимур Русланович… – начал психолог. – Хватит на амбразуры кидаться, Виталий Иннокентьевич, – оборвал Кесаев. – Вы же слышали показания Тарасюка. – То же самое вы говорили про показания Жаркова и Шеина, – огрызнулся капитан, – но… – Без но, – перебил Кесаев. – Ковалев прав, они говорят убедительно. Им трудно не верить. И появление Тарасюка только усугубляет дело. – Но ничего не доказывает, – настаивал на своем Витвицкий. – Поэтому я пока не вижу поводов отказываться от намеченных планов. Но и игнорировать предположение Александра Семеновича только потому, что вам оно кажется неверным, я тоже не намерен. Будем разрабатывать разные версии. И именно поэтому завтра вы отправитесь в этот интернат. – Зачем?.. Следователь приподнял бровь. – То есть… так точно, товарищ полковник, – поник Витвицкий. – Просто я хотел сказать… Александр Семенович там и без моего участия, как он выражается, из всех души вытряхнет. К чему тратить время? – К тому, что я хотел бы опираться не только на сведения, которые «вытряхнет» своими методами Александр Семенович. Я бы хотел увидеть и другую точку зрения. Полагаю, ваш взгляд в достаточной мере отличен от взглядов Ковалева. В словах Кесаева едва ли не впервые в разговоре с психологом появилась некая доверительность. Не ожидавший этого Витвицкий поглядел на начальство с благодарностью. – Я вас больше не задерживаю, – уже в обычной сдержанной манере сказал Кесаев. Капитан вышел. В вестибюле у дверей его ждала Овсянникова. Говорить с Ириной о своих отношениях с начальством он не стал. Зачем? Да и тем для разговоров, помимо работы, у них, на удивление, становилось все больше. Ирина говорила о многом, а мужчина, вопреки обыкновению, не зажимался, не зная, что сказать и зачем вообще говорить на отвлеченные темы с посторонним человеком, а, напротив, поддерживал любую беседу. Для Витвицкого это было удивительно, и объяснить такую свою метаморфозу он мог только одним – видимо, Ирина не была уже для него посторонним человеком. Ни Витвицкий, ни Овсянникова не замечали, что за их общением внимательно наблюдает Горюнов. «А девочка, похоже, влюблена в психолога, – думал майор, спускаясь по лестнице, когда Овсянникова и Витвицкий покинули здание. – Это можно использовать». * * * Фаины дома не было, после семейного ужина она ушла к подруге. Время близилось к полуночи. Чикатило мыл посуду, тщательно намыливая сразу несколько тарелок, смывая мыльную пену и педантично выкладывая чистую посуду на расстеленном на столе полотенце. Взгляд у него в этот момент был совершенно отсутствующий, и казалось, что простейшие бытовые действия вводят мужчину в транс. Он поставил на полотенце последнюю вымытую чашку. На дне раковины в мыльной пене остался сиротливо лежать недомытый нож. В посверкивающем сквозь пену лезвии было что-то невероятно притягательное. Взгляд Чикатило ожил. Он поднял нож, принялся медленно намыливать лезвие. Движения были плавными, неспешными, но постепенно наращивали темп и сокращали амплитуду. Неожиданно он вздрогнул и оборвал движение. На порезанном пальце выступила кровь. И в этом для него тоже было что-то завораживающее. Глядя на кровоточащий порез, Чикатило медленно поднес ко рту палец и слизнул кровь, ощущая дурманящий солоноватый привкус. Лицо мужчины исказилось в неприятной гримасе… В комнате было темно, только в окно светила полная луна. На тахте у окна спал Юрка. Чикатило приоткрыл дверь в комнату сына, неслышно ступая, медленно прошел к тахте. В свете луны гримаса, застывшая на его лице, сделалась совершенно жуткой. Если бы сын проснулся и увидел отца в таком состоянии, он закричал бы от ужаса. Но Юрка спал крепко. Чикатило остановился у кровати сына. Некоторое время он смотрел на спящего, затем протянул руку, но тут в прихожей негромко щелкнул замок, тихонько хлопнула входная дверь. Чикатило выдохнул, поправил сползшее одеяло и вышел из комнаты. В прихожей разувалась Фаина. – Ты где до сих пор? – с беспокойством спросил Чикатило, заботливо принимая у жены пальто. – У Верки. Заболтались совсем. – О чем так долго можно с Веркой говорить? – удивился мужчина. Верка была бабой недалекой и скучной. – Да об убийствах этих. Она говорит, поймали их. – Да шо она знает, Верка твоя, – сердито буркнул Чикатило, вешая пальто на плечики, и повернулся к жене: – Чаю будешь? Фаина кивнула. Вместе они прошли на кухню. У Чикатило все уже было готово: чай заварен, чайник вскипячен. Он поставил на стол вазочку с вареньем, чашки, принялся разливать чай. – Знает, – продолжала между тем Фаина. – У нее подружка, а у той человек в органах работает. Его сослуживец аккурат с этим делом связан. Так он говорит, там целая банда. Троих уже поймали. И все сознались. – Да ерунда, – отмахнулся Чикатило, садясь к столу напротив жены. – Кто в таком сознается? – Сознались, – уверенно сказала Фаина. – А вдруг мильтоны ошиблись? – предположил мужчина. – Да что гадать? Если тех поймали, так убивать больше не будут. – Ну, дай-то бог, – задумчиво протянул он, помешивая сахар мельхиоровой ложечкой. * * * Была глубокая ночь, когда в дверь номера постучали. Витвицкий сидел за столом, склонившись над монографией. Рядом лежал блокнот, в который он время от времени заносил какие-то пометки. Стук заставил Виталия Иннокентьевича отстраниться от монографии и блокнота. Он устало потер глаза и удивленно посмотрел на дверь. Кого бы это могло принести, тем более в такое время? В дверь снова постучали: тихо, деликатно, но требовательно. Витвицкий поднялся из-за стола, открыл. На пороге стоял Горюнов. – Олег Николаевич?.. – удивился капитан.