Кесаев зло рассмеялся. – Ах, вот как. Вы считаете… – Да, я считаю! – запальчиво воскликнул капитан. – И я докажу… – Молчать! – рявкнул вдруг Кесаев так, что мужчина буквально рухнул на стул. Он явно не ожидал столь грозного окрика. – Вот что, капитан, – продолжил Кесаев на этот раз тихим, усталым голосом. – От нашей группы нужен человек, чтобы работать в архиве по старым делам. Я назначаю этим человеком тебя. – В архив? Но… – растерялся Витвицкий. – Почему я? Почему… я не специалист… – Капитан Витвицкий, вам ясен приказ? – официальным тоном спросил Кесаев. Витвицкий несколько мгновений с тоской и неприязнью смотрел на начальника, потом понуро кивнул. – Опять не слышу, – Кесаев не отступал. – Капитан Витвицкий? – Так точно, товарищ полковник… – обреченно пробормотал тот. – Еще одна самодеятельная выходка навроде этого вашего следственного эксперимента, и вы отправитесь в Москву с формулировкой «профнепригоден», – добил подчиненного Кесаев. – А пока шагом марш в архив! Свободны. Витвицкий поднялся, сгорбившись, словно провинившийся ученик, и шаркающей походкой двинулся к дверям. На половине пути он вскинул голову, собираясь все же что-то сказать, но, наткнувшись на стальной взгляд следователя, передумал и вышел из кабинета… * * * Замок открылся с тихим щелчком. У Чикатило всегда все было смазано, он никогда не допускал небрежности в мелочах. Смазанный замок, остро заточенный карандаш, мягко закрывающиеся дверки у шкафов, хорошо оточенный нож – все должно быть идеально, все в рабочем состоянии. Чикатило зашел в дом, тихонько запер за собой дверь, повесил плащ и шляпу на вешалку и принялся аккуратно разуваться. В этот момент из дверей кухни выглянула жена Фаина. – Здравствуй, Фенечка, – мягко улыбнулся мужчина. – Ужинать есть? – Готово все, – улыбнулась в ответ жена. – Сейчас поставлю. Фаина снова скрылась в кухне. Чикатило надел тапочки и пошел на кухню. Кухня, как, собственно, и вся квартира, выглядела небогатой, но аккуратной. В этом доме не гнались за дефицитом, но ценили чистоту и порядок. Пока жена хозяйничала у плиты, Чикатило сел к столу, достал из портфеля свежую газету, развернул и углубился в чтение. Фаина споро накрывала на стол. В кухню заглянул сын Юрка, вихрастый паренек с озорными глазами. – Ма, я ушел, – бодро поведал он. – Куда опять? – без энтузиазма спросила мать. – Ма, ну шо ты начинаешь? Меня Валька ждет, – и, повернувшись к отцу, будто только что его заметил, добавил: – Привет, пап. – Ты уроки сделал? – не сдавалась Фаина. – Да какие уроки, ма… Нам не задали ничего. – Ага, всем задали, а тебе не задали. Лодырь! Чикатило отложил в сторону газету. Юрка уже собрался сбежать от неприятного разговора, но отец остановил его: – Подожди, Юра. Юрка обреченно вздохнул. Чикатило очень серьезно посмотрел на сына: – За гаражи в лесополосу не ходите. Здесь по району гуляйте. И если кто посторонний что спрашивать будет или позовет куда, не верьте и не ходите с ним. – Ты чего, пап? – выпучился Юрка. – Какой посторонний? – Никакой. Просто запомни, что я сказал. Иди. Юрка вышел. Чикатило снова взял газету, но поймал на себе вопросительный взгляд жены и пояснил немного виновато: – Тут опять всякие страсти про убийства рассказывают. Мало ли что. * * * В архиве пахло пылью. Витвицкий пришел сюда затемно. За окнами едва брезжил рассвет, когда он водрузил на край стола пачку архивных дел, открыл блокнот, положил его рядом, заложив ручкой, и взял из стопки первое дело. Перед глазами замелькали фотографии, протоколы, рапорты – чья-то прежде времени оборванная жизнь, чья-то недоработка, безликий, ненайденный, избежавший наказания преступник… Виталий Иннокентьевич штудировал информацию с дотошностью, с какой работал над диссертацией, но в голове параллельно вертелись совсем другие мысли. Из памяти всплыл голос Шеина: – Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал! Витвицкий сделал пометку в блокноте, закрыл дело, отложил на другой край стола. Взял новую папку и углубился в чтение, задумчиво покусывая кончик ручки. – А удочку вы где бросили? – будто со стороны слышал он собственный голос. – Какую удочку? – звучал в ответ голос Шеина. – На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали. – А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался. Витвицкий листал документы, делал пометки в блокноте. Изначальная стопка дел уже довольно сильно поредела. Зато на другом краю стола появились две стопки с отсмотренными делами: одна побольше, другая поменьше. Новая папка, новое дело, новые фотографии с новым истерзанным трупом, новые протоколы, новые заключения… От кровавых подробностей на душе было скверно. Капитан все яростнее покусывал кончик ручки. А в голове снова и снова звучали голоса из недавнего прошлого: – Я полез посмотреть и оцарапался, – говорил Шеин. – Что посмотреть? – спрашивала его Ирина. – Как это чего? Что там в листьях. Витвицкий с отсутствующим взглядом завис над делом, мысли его ускакали далеко от содержания папки. В голове по кругу, как сломанная пластинка, звучал голос Шеина: – Удочка… из бамбука. Вона я руку об нее поцарапал… Удочка… тоже из листьев торчала… Я полез посмотреть и оцарапался… Удочка… из листьев торчала… Я полез посмотреть… что там в листьях… Вот же! Удочка торчала из листьев, Шеин оцарапал руку, когда полез посмотреть, что в листьях лежало. А до того говорил, что оцарапался, когда убивал мальчика. Так убивал или не убивал? И когда напоролся на удочку? А может, вовсе на нее не напарывался? Витвицкий с таким остервенением закусил кончик ручки, что хрустнул пластик. – Вы, кажется, не завтракали, Виталий Иннокентьевич, – вывел его из задумчивости голос Ирины. Мужчина повернулся на голос. За окнами было уже совсем светло. В нескольких шагах от него стояла старший лейтенант с сумкой и улыбалась. – Здравствуйте, Ирина, – опешил Витвицкий. – Почему вы так решили? – Надо быть очень голодным, чтобы есть шариковую ручку, – рассмеялась Овсянникова, подошла вплотную и принялась выкладывать на стол термос и свертки с бутербродами. – Угощайтесь, – пригласила она. – Нам с вами здесь весь день куковать. – Нам? – не понял Виталий. – А вы как думали? Я же говорила, инициатива наказуема. Ваше начальство в этом, как я смотрю, с моим солидарно: неугодных – в архив, чтоб под ногами не путались. Девушка сняла крышку с термоса, налила в нее кофе и протянула Витвицкому. – Вот кофе. Угощайтесь. Благодарно кивнув, Витвицкий принял исходящую паром крышку, пригубил. Овсянникова тем временем шарила взглядом по столу, отметив разделенный на три стопки ворох дел, блокнот с пометками. Было видно, что капитан успел основательно потрудиться. – А я смотрю, вы здесь давно.