Витвицкий и Овсянникова переглянулись. К толпе зевак подошел Чикатило в пальто и шляпе, с портфелем в руке. – Что-то случилось? – спросил он у усатого милиционера. – Ничего не случилось, – устало сказал он. – Следственный эксперимент. Проходим мимо, гражданин. Зеваки прислушивались к их разговору. – Это из-за убийства? Здесь ведь мальчика убили? – поинтересовался Чикатило как ни в чем не бывало. – А вы откуда знаете? – милиционер внимательно посмотрел в его лицо. – Так все говорят, – мужчина кивнул на толпу зевак. Люди закивали, подтверждая его слова. Чикатило посмотрел на стоящих возле кучи листьев Витвицкого и Овсянникову. – Так! Ну-ка немедленно очистили территорию! – разозлился милиционер и крикнул напарнику: – Савчук! Гони всех отсюда! Савчук с противоположной стороны поляны двинулся на зевак. Люди начали расходиться, переговариваясь. – Извините, – Чикатило попятился. – Идите, идите… Нечего тут смотреть, – буркнул усатый. Чикатило развернулся, не спеша пошел в сторону платформы, бросив на прощание еще один взгляд на Витвицкого и Овсянникову. Психолог вздрогнул, как от укола, обернулся, но не заметил никого, достойного внимания. Следственный эксперимент закончился. Милиционеры надели на Шеина наручники, посадили его в желтый милицейский «бобик». За лесом раздался гудок, и секундой позже накатил грохот проходящей электрички, постепенно затих, зашипели открывающиеся двери. Витвицкий поежился, посмотрел на автомобиль, но взгляд его все время возвращался к куче листьев. Овсянникова достала сигареты, зажигалку, попыталась прикурить, но зажигалка не работала. Девушка вопросительно посмотрела на Витвицкого. Тот развел руками, извинительно улыбнулся. – Простите, не курю. Овсянникова с досадой сунула сигарету в карман, вздохнула: – Ладно, здоровее буду. Что думаете по поводу Шеина? – Товарищ старший лейтенант, когда поедем? – крикнул водитель. – Подожди пять минут! – ответила Овсянникова. Витвицкий молчал, ковырял носком ботинка опавшие листья. Девушка внимательно смотрела на него, ждала, вертя в руках бесполезную зажигалку. Невидимая за деревьями электричка снова дала гудок, тронулась и загремела, набирая ход. Наконец капитан собрался с мыслями: – Этот человек… Шеин этот… У меня нет ни малейшего сомнения, что он действительно был тут, на этом вот месте. Но я не представляю, чтобы он мог изнасиловать и убить… Ребенка, вы понимаете? Я психолог, я изучал типы личностей… Хладнокровно втыкать нож… Глаза выкалывать… Нет, невозможно! Овсянникова грустно улыбнулась, но тут же согнала с лица улыбку. – Вы, Виталий Иннокентьевич, видимо, мало работали с живыми преступниками, – с грустью в голосе сказала она. – Попадаются такие экземпляры… Один родную бабку задушил шнуром от утюга за пенсию – выпить хотел, а денег не хватало. Так он нам на следствии в глаза песни пел, что любил ее с детства, рассказывал, как они кроликов вместе кормили… Витвицкий недоуменно вскинул взгляд на Овсянникову. – Позвольте, Ирина, но вы же сами говорили… про интернат и про то, что он… – Я теперь уже ничего не понимаю, – вздохнула старший лейтенант. – Вы правильно сказали – он тут был. Он указал, где тело, показал, как они шли от станции. Удочка еще эта проклятая… – А нож? – воскликнул Витвицкий. – У нас еще нет заключения экспертизы, что нож Шеина был орудием преступления. И от станции тут только одна тропинка, больше идти негде. – Нож, которым убивал, он мог выкинуть… Но главное – признательные показания! Он же сознается во всем! Сам охотно все рассказывает! – Овсянникова тоже повысила голос. – Вот это меня и настораживает больше всего, – неожиданно тихо проговорил психолог. Подошел милиционер, со страдальческим лицом обратился к Овсянниковой: – Товарищ старший лейтенант, ну поехали, а? Пока сдадим, пока оформим… – Вася, не гунди, – раздраженно сказала Овсянникова, посмотрела на Витвицкого в надежде на продолжение разговора, но, наткнувшись на его задумчивый взгляд, поняла, что московский коллега углубился в свои мысли, и махнула рукой. – Ладно, едем. Милиционер радостно побежал к машине, указывая на бегу водителю, чтобы тот садился и заводил. Овсянникова и Витвицкий двинулись следом. Часть II По улице двигалась похоронная процессия. Хоронили Игоря Годовикова, убитого в лесополосе у станции. Впереди шел человек с траурной повязкой на рукаве. В руках он нес фотографию улыбчивого мальчишки в черной рамке. Следом медленно ехал бортовой грузовик, декорированный еловыми ветками, в кузове его стоял закрытый гроб, вокруг сидели безутешные родственники. За грузовиком шли несколько десятков человек родных и близких. В кузове убивалась, давясь рыданиями, несчастная мать, ее пытались успокоить, но куда там… Рядом сидел с окаменевшим лицом, глядя невидящими глазами куда-то в пространство, потрясенный отец. Люди на улице, случайные прохожие, останавливались, снимали головные уборы, тихо переговаривались. На лицах людей читались грусть и испуг. Похоронная процессия медленно прошествовала мимо ворот объединения «РОСТОВНЕРУД», возле которых стояли и курили несколько сотрудников разных возрастов – пожилые люди и молодежь. Чуть в стороне от них стоял и смотрел вслед удаляющейся процессии Чикатило, трудившийся в этой конторе на скромной должности снабженца. Случайные свидетели траурного шествия стали расходиться, остались лишь курильщики у ворот «РОСТОВНЕРУДА». Водитель средних лет, с обветренным лицом и колючими глазами, затянулся и спросил: – В закрытом гробу хоронят. Знаете, почему, бля? Не дожидаясь ответа, он сплюнул и ответил на свой же вопрос: – Они пацану глаза выкололи, суки. Прикиньте, мужики, пацану, совсем сопливому еще… Пожилой, седенький бухгалтер со вздохом пробормотал: – Мне жена утром сказала: «Слава богу, что у нас дети выросли». Мол, если бы были маленькими, тоже могли бы попасться этим сектантам. – Почему вы решили, что это обязательно сектанты, Федор Дмитрич? – удивился стоящий рядом молодой инженер. – А кто еще? Нормальный человек на такое не пойдет. Изнасиловать, выколоть глаза… Это ужас! Инженер нахмурился: – А немцы? Немцы во время войны и не такое творили! Водитель докурил, щелчком вогнал окурок в урну и вмешался: – Не немцы, а фашисты, бля! Чуешь разницу? И то война была, понимать надо. У нас вот бабы говорят в диспетчерской, шо они специально малых убивают. – Почему? – не понял инженер. Чикатило, внимательно прислушивавшийся к разговору, подошел ближе. – У детишек все органы внутренние здоровые, понятно вам? – объяснял водитель. – Вот они эти органы и вырезают, бля, а потом за границу везут в специальных таких чемоданчиках со льдом. Там, говорят, за одну только почку сто тысяч долларов платят, бля. – И куда потом те органы? – тихо спросил бухгалтер. – А то непонятно? Пересаживают тем, у кого денежки водятся. Ну, банкирам там, актерам известным, президентам всяким, бля, – уверенно ответил мужчина. – Это что же, целая преступная группа, получается? – не то спросил, не то утвердился в мысли инженер. – А ты как думал? – повернулся к нему водитель, доставая новую сигарету. – Группа, факт. Только не преступная уже, а вражеская, понял? Иностранцы, диверсанты, суки. Прячутся где-то и подкарауливают ребятню возле лесополосы, бля. Особенно тех, кто без родителей. Конфеткой там поманят или щенка станут предлагать. Водитель заметил подошедшего Чикатило, протянул руку. – О, Романыч! Здорово! А ты шо думаешь? Тот пожал протянутую руку, спросил на всякий случай: – Про шо? – Да про убийства малых в лесополосах. Вон пацана повезли, видал? – кивнул мужчина вслед похоронной процессии. – В закрытом гробу. Все заинтересованно посмотрели на подошедшего. Чикатило проводил глазами уже далеко уехавший грузовик и идущих за ним родственников, вдруг стал словно меньше ростом, пожал плечами. – Не знаю… Может, и диверсанты… Партизаны какие-то…