Томеа переводила взгляд с одной на другую, на лице ее показалась растерянная улыбка, она медленно покачала головой: — Нет! — Села и скорчилась у огня, будто от холода. Но Альфхильд обязательно хотела пойти, сестры разрешили, она бурно захлопала в ладоши и стала искать красные бусы, чтобы надеть их на голову. — Куда это вы собрались? — послышался слегка удивленный голос отца из горницы. — Путешествовать! — пошутила Магдалена. — Мюклебуст пригласил нас на небольшую прогулку по морю на своем корабле викингов! — Прощай, отец! — сказала Лива, похлопав его по щеке. Три сестры рука об руку весело побежали по тропинке вниз. Погода стояла безветренная. Земля сверкала инеем при свете месяца. Магдалена снова вспомнила дни юности… ощущение крыльев, когда она по вечерам спускалась в город на танцы. — Ух! — крикнула Лива так громко, что отозвалось эхо. Она сжала руки сестер, сделала несколько па и запела веселым, звонким голосом: Ветер, вздувай паруса и наш кораблик гони, чтобы на синих волнах мы покачаться могли. — Тише, не надо так шуметь, — сказала Магдалена, — кто-то идет по дороге. — Мы будем делать все, что нам хочется. — Лива продолжала распевать: Разгневался грозный Нептун, жаждет топить корабли. Уж много смелых героев в море могилу нашли. Человек на дороге остановился прислушиваясь. Магдалена трясла Ливу за рукав, пытаясь заставить ее замолчать, но тщетно. Она продолжала петь звонким мальчишеским голосом: Доброе пиво и водка — спутники наши везде, куда бы мы только ни плыли по синей морской борозде. С дороги послышался дребезжащий голос: Кричат пророки — плоть есть тлен, за каждым смерть идет. Мы ж любим жизнь, вовсю живем, а смерть пусть подождет. — Добрый вечер! — весело приветствовал сестер Понтус-часовщик. — Я шел к тебе, Магдалена, с доброй вестью. Нет, на этот раз не о Фредерике, а обо мне самом! Но куда же вы? А не пойти ли нам всем ко мне и выпить по рюмочке портвейна? По рюмочке, за счастье и удачу для всех нас! Понтус сильно благоухал спиртом. — Я не думал очутиться сегодня вечером в дамском обществе! — засмеялся он так, словно его щекотали. — Да еще в обществе таких красивых дам! Да, надо сказать, девушки из Кванхуса, с вами мало кто может соперничать. Это вы унаследовали от матери. Она была дьявольски хороша. Я помню ее, помню, с каким огнем она танцевала. Я сам был влюблен в нее. Старик Шиббю тоже. Боже ты мой, он носился с ней как с писаной торбой, она могла бы быть вдовой судовладельца, а вы его дочерьми. Но она вышла за Элиаса, и никто этого понять не мог, но бог с ними. А Шиббю женился на старой фру Шиббю, пароходной стюардессе. И прекрасно. Он покоится в своей могиле, мир его праху. Понтус беззаботно болтал, пока они шли по городу. — Да, мы оба женились на сварливых бабах: и Шиббю и я. Но его была хуже. Из-за нее он и умер, бог знает, что это правда! Он никак не мог с ней справиться. Он был слабый человек, толстый, жирный, как и его щеголь-сынок. А моя Катрина… да, слово чести, девушки, она, только она виновата в том, что я слишком поздно начал жить. Да, поздно… скоро я стану совсем стариком. И все же, черт возьми! Я еще всем покажу! Но войдем же в дом! Прошу вас, дамы! Они вошли в темное, затхлое помещение магазина. Понтус зажег лампу и вынул бутылку и рюмки. — Я искренне рад, — сказал он с легким поклоном. — Я чрезвычайно рад тому, что вы собрались здесь, уважаемые дамы! Я особенно рад видеть тебя, Лива! Рад, что ты говоришь и смеешься, как простые люди. Потому что, честно говоря, я думал… но хватит об этом. Так много всякой чепухи болтают! Понтус преодолел приступ чиханья. Он поднял бокал и сказал, подавляя восторженный смех: — И пожелайте мне счастья, дамы! Потому что… мы же не будем жеманиться, правда? Он понизил голос, и взгляд его стал сразу серьезным, почти угрожающим. — Я буду отцом! Ребенка Ревекки, моей продавщицы! Ей всего девятнадцать лет… Понтус отодвинул бутылку, оперся локтями о стол и продолжал: — Она все-таки осталась с носом, Магдалена. Ей пришлось вернуться ко мне и отказаться от своего адъютанта! Поистине моя победа… но я не хочу торжествовать, я благодарю бога за то, что он снова сделал меня, старого, одинокого бобыля, человеком… богатым, способным продолжать свой род! Ваше здоровье! Лива не дотронулась до своего бокала. Она была очень бледна и удивленно озиралась вокруг. — Не хочешь выпить со мной? — нетерпеливо сказал Понтус. — Напрасно ты к этому так относишься. Я не оставлю девушку в беде. Мы женимся в январе. Ну, Лива! Возьми же свой бокал. Лива посмотрела на Магдалену взглядом, полным глубочайшего отчаяния, и быстро поднялась с места. — Мне нужно идти! — прошептала она. — Нет, Лива! — умоляюще сказала Магдалена. — Куда ты хочешь идти? — Говорить с ним! Лива уже выбежала из магазина. Магдалена сумела догнать ее и пыталась заставить вернуться. — Подожди нас, Лива! — Я не могу ждать! — сказала Лива. — Пусти меня! Мне нужно идти. — Мы пойдем с тобой! — сказала Магдалена. — Что это за фокусы? — раздраженно спросил Понтус. — Почему вы все вдруг уходите? А я только что хотел пригласить Ревекку! Ну где это видано! В пекарне Симона было темным-темно и холодно. Лива чувствовала, что она близка к обмороку. Она села на ближайшую скамью и прижала руки к глазам. — Лива! — услышала она голос Магдалены у входа. — Лива! Что тебе здесь нужно? Здесь нет ни души! Пойдем домой, слышишь? Лива сидела затаив дыхание. Она слышала, что сестра подошла ближе, шарила руками. Остановилась и сказала: — Как странно, она же вошла сюда. — Лива! — снова крикнула она. И еще раз, безнадежно: — Лива! Нет. Уф-ф, — вдруг произнесла она и быстро вышла. Лива сидела долго. Страх одолевал ее, она встала с подавленным стоном, густой мрак жил, шевелился, большие, как паруса, занавеси шелестели, клочья тумана плавали в воздухе, слабо освещенные снизу… искривленные парящие фигуры, бледные лица со стершейся улыбкой, строгие лица с острыми птичьими глазами, безумные, искаженные лица, мертвые лица, деревянные, застывшие, с раскрытыми ртами… беспомощные молодые застывшие лица… Ивар… Юхан… Енс Фердинанд! Она издала пронзительный крик. — Симон! — кричала она. — Симон, где ты? Ей послышалось, что он ответил: — Здесь! Звук открываемого и закрываемого люка. Шаги по лестнице. И Симон вошел, освещенный мерцающим светом стеариновой свечи, которую он держал перед собой.