Хотя ясно было, что он пытался пошутить. На самом деле он ни за что не поверил бы, что Юля способна на убийство. Да она жизнью бы своей пожертвовала, чтобы только спасти любимого. Сердце бы свое отдала трансплантологам, если его перестало биться… Какая, к черту, заточка?! Бред полнейший! — Ты ни за что не поверишь! Даже если назовешь сотню имен из числа тех, кого мы знаем, кто находился в окружении Макса, все равно не угадаешь. Потому что этого не может быть. Это просто невероятно! В это трудно поверить! Его убила женщина, которая не могла это сделать… Не могла. Но сделала. Получается, что у нее были к нему более сильные чувства… А я… я ничего не видела, не замечала. — Кто это? — Тамара Савушкина. Вот только теперь непроницаемость лица Михаила как водой смыло. Он поднялся, оторвавшись от мягких подушек, и теперь смотрел на Юлию с выражением полного недоумения. — Да это полный бред! Чушь собачья! Тамара? Да зачем ей это? — Ты у меня спрашиваешь? Видимо, была какая-то причина, мощнейший мотив. Но не ревность, это уж точно, как если бы это произошло со мной. — Но какой мотив мог быть у нее? Что такого он мог ей сделать, какую боль причинить, что она набросилась на него с заточкой? — Не знаю… Может, это связано с деньгами? Он не поделился с ней гонораром или же, во что я тоже, конечно, не верю, Макс оказался свидетелем какого-то страшного преступления, которое совершила Тамара. Может, она помогла кому-то уйти на тот свет, ну, эвтаназия, к примеру… Миша, я же просто озвучиваю первое, что приходит в голову! Или же она хотела убить Закатову… — Так уж получилось, что, произнося ненавистную ей фамилию соперницы, Юлия даже голос понизила. — Хотя здесь с мотивом было бы еще сложнее. Если, конечно, не выяснится, что они родственницы или вообще — мать или дочь! И тут Смушкин вдруг расхохотался. Неуместно, громко, истерично! Отчего-то прыснула и сама Юлия. — Я дура, да? Мне бы плакать, истерить, а я улыбаюсь… Может, так сходят с ума? — Думаю, что просто прошло время, и ты уже начинаешь приходить в себя. Ты пойми, Юлечка, что Макс жил своей жизнью. И мы о ней практически ничего не знаем. С кем-то встречался, может, конфликтовал; может, тайно получал деньги с пациентов или, наоборот, кому-то отказал, не взял, поехал отдавать, а человек тот обиделся, Макс наговорил ему лишнего… Это я так, к примеру. Просто у меня у самого был такой случай. А Тамара… Может, настоящий убийца знаком с Тамарой, бывал у нее дома, да и взял эту заточку. Отпечатки на орудии убийства — сильнейшая улика, ничего не скажешь, но без мотива она может и не сработать. — А что, если ею двигала все-таки ревность? — Где Тамара, и где ревность? Мы вообще-то об одном и том же человеке говорим? — Вот смотри, Макс всех называл перепелками, так? С нежностью говорил, обращался к нашим медсестрам, персоналу… Но все же знают, что когда-то он произнес фразу, которую сразу после того, как он исчез, стали повторять все кому ни лень… — Что его убьет черная перепелка? Кажется, я повторил эту фразу в разговоре с Дождевым. Вот я дурак… — Подожди, ты же не дослушал меня. Кто такая черная перепелка, кого имел в виду Макс? Думаю, сначала имел в виду меня, свою жену, которая была поначалу хорошая, а потом превратилась в ревнивую, невыносимую ведьму, так? — Юля! — Да я все понимаю! Думаешь, с мужчинами все не так? И среди вас нет черных перепелов? — Она горько усмехнулась. — Да сам Тропинин и был самым настоящим черным перепелом, оборотнем, он же изменился до неузнаваемости! Стал совсем чужим! — А к чему ты вообще вспомнила про перепелок? Что-то я никак не поймаю твою мысль. — Черная перепелка, оборотень, сначала хорошая, потом плохая. А что, если это Тамара была черной перепелкой, оборотнем, только в зеркальном варианте? — А… Кажется, я начинаю понимать. Синий чулок, внешне сухарь, существо, которое женщиной-то нельзя назвать, а на самом деле — блестящая любовница, опытная и раскрепощенная, словом, женщина-вамп! Роковая женщина, я правильно тебя понял? — Ну, а что еще можно придумать? Убийство, вернее, способ убийства — все указывает на то, что совершалось оно на пике эмоционального возбуждения! Тамара, операционная сестра, представляешь, набросилась на Макса и его подружку, подгоняемая ненавистью ли, злостью, я не знаю… И с каким-то исступлением, остервенением вгоняла эту страшную острую штуковину куда попало… А ведь могла профессионально, раз — и сразу в сердце! Ведь их убивали спящих, они не сопротивлялись. Что-то и мне уже не верится, что это она. Ладно, пора вставать… Что же теперь поделать? Макса нет, а мы-то живы. Надо жить дальше. Я постараюсь. — Обожаю тебя, — Михаил поднялся, обнял Юлию. — Знаешь, ты удивительная женщина. Ты умница! Пообещай мне, что чем бы ни закончилась эта история, кто бы ни оказался настоящим убийцей, ты будешь держать себя в руках. — Конечно! Хотя как-то странно это прозвучало именно из твоих уст… — Она рассмеялась. — Как если бы ты готовил меня к тому, что имя душегуба — Миша Смушкин. 27 Соня мыла голову клиентке, когда за стеклянной, в затейливых морозных узорах стеной парикмахерской появилась Наташа Кравченко и стала делать ей знаки, энергично махать руками, мол, выходи! Соня, пальцы которой были погружены в пену, замерла, а потом принялась более энергично массировать голову молодой женщины. Затем быстро смыла шампунь и укутала голову клиентки полотенцем. — Марина, мне нужно отлучиться, срочно, — обратилась она к своей напарнице, молоденькой парикмахерше, от безделья в ожидании клиентов листающей журнал. Стриженая голова Марины в оранжевых, ярко окрашенных «перьях», напоминала горящий костер. — Да не вопрос! — И Марина усадила клиентку за свой рабочий стол. Соня, набросив дубленку, вышла к Наташе. — Ты чего? Не видишь разве — я работаю! — По-моему, ты маникюрша, почему голову моешь? — Вообще-то я все умею. Знакомая пришла, попросила… И вообще, какая разница? — Сама не знаю, что говорю… — Наташа выглядела встревоженной и даже какой-то потерянной. Свою вязаную шапку она почему-то мяла в руках. Снег, падая, застревал в ее каштановых волосах. Помада на губах почти стерлась. — А чего без шапки? — Мне жарко… душно… Соня, даже не знаю, как тебе и сказать… — Господи, да что случилось-то? Кто-то умер? — Да нет… Вернее, да, я же про Макса. Соня, — она зажмурилась и выпалила: — Я знаю, кто их убил. — Вот как? И кто же? — Глядя на взволнованную подругу, Соня, однако, меньше всего ожидала, что услышит правду. «Скорее всего, — подумала она, — впечатлительная Наташа сама себе что-то напридумывала или же принесла свежую сплетню». — Давай зайдем в кафе, там и поговорим. Да и замерзла я… Поначалу жарко было, я вообще не помню, как выскочила из больницы, как бежала сюда… Соня, да меня сейчас просто разорвет от всего этого! — вдруг вскричала она. — У меня зубы стучат! Сейчас вообще удар хватит! — Пойдем… Да что случилось-то? В кафе было пусто, пахло кофе. Девушки сели за самый дальний столик возле пышной изумрудной пальмы. Знакомой официантке, что сидела за барной стойкой, уткнувшись в свой телефон, они сделали знак, что, мол, пока ничего не нужно. — Это наша Тамара, — сказала Наташа и заплакала. — Что — Тамара? — не поняла Соня. — Это Тамара их убила. Макса и Закатову. Сама убила, представляешь? Заточкой! На заточке отпечатки ее пальцев! Она, наша подруга — убийца! — Понятно… И кто же это тебя так накрутил? Кто придумал эту ахинею? — Ее арестовали. Приехали рано утром к ней домой и увезли в наручниках! Спроси кого хочешь. Весь город гудит. Услышанное Соня не могла осознать. Она смотрела на подругу, хлопала ресницами и нервно пожимала плечами. Бред! Невозможно! Как Тамара могла убить? Зачем? Новость никак не воспринималась ее сознанием. Хотя само по себе убийство не могло быть результатом этого самого здравого смысла. Психически здоровый человек способен был на убийство лишь в том случае, когда смерть грозила ему самому. Или кому-то из близких ему людей. К Тамаре это точно не могло иметь отношения. И вдруг лицо Сони просияло, глаза наполнились светом! — Наташа! Господи, как же ты меня напугала! Ты что, на самом деле не понимаешь, как на заточке могли остаться следы Тамары? Наташа, словно в поисках ответа на вопрос, стала крутить головой, рывками, по-птичьи. И вдруг замерла: — Ты хочешь сказать… Там, возле калитки?.. Господи, Соня, да мы же сами нашли это шило ли, заточку — возле калитки! — Наконец-то! — И Соня вздохнула с большим облегчением. — Вот и все объяснение! Ты помнишь, кто взял это шило? — Кажется, Тамара. Да, точно — Тамара. Но только она была в перчатках. Точно-точно, я помню, она достала их из кармана, такие тонкие, кожаные… Она не могла оставить свои отпечатки. И вообще, мы же специально подбросили это шило следователю, потому что там могли быть отпечатки пальцев убийцы. — Значит, она все-таки коснулась его просто руками, без перчаток… Честно говоря, я подробности не помню. Я не видела самого процесса, как она поднимает со снега шило. Хотя само шило, заточку — не забуду никогда в жизни. Оно же было в запекшейся, почти черной крови. — Мы должны спасти Тамару, — решительно произнесла Наташа. — Как это? — Соня, пожалуйста, пошевели мозгами! Мы должны прямо сейчас пойти к Дождеву и все ему рассказать. О том, как решили встретить Новый год за городом, как ты нашла трупы, как они потом исчезли. Мы должны это сделать. И ничего страшного в этом нет! Я вообще не понимаю, почему мы не сделали этого раньше! Твои страхи вообще ничем не обоснованы. Ну, подумаешь, не сообщила о трупах раньше. Что ж с того? Ты испугалась, у тебя был шок. Ты не знала, как поступить. Но это же не преступление! Преступление произошло месяц тому назад, тебя никто ни в чем не заподозрит! А вот Тамару — посадят! Только лишь за то, что это именно она занялась заточкой, она ее подняла, положила в пакет… — Наташа, умоляю тебя, пожалуйста… Я не хочу, чтобы весь город узнал, какая я дура. Меня замучают допросами, мне станут задавать такие вопросы, что я запутаюсь и признаюсь, будто бы это я их убила… Ты же сама смотришь сериалы, сколько раз там такое случалось, что человека заставляли признаваться в том, что он не совершал. Скажут, выбирай: либо ты признаешься, и тебе дадут, предположим, условный срок, или же получишь на полную катушку. Да я полиции боюсь с детства! Я не справлюсь, я боюсь…