- Как же ты здесь останешься? Окончишь школу и забросят куда-нибудь, - возразил Мишка. Старый кореш хитро прищурился: - А я попытаю счастье. Способ один имеется, говорят работает. - Поделишься? - Тебе скажу. На самом деле никаких секретов нет, я хожу на занятия вместе с группой, но успехов в учёбе не выказываю, во всём разбираюсь, всё понимаю, даже получше остальных разбираюсь, но делаю вид, что туповат… После санобработки, коротко стриженный, начисто вымытый в душевой и осмотренный с ног до головы пятью медицинскими специалистами, Мишка получил по своим размерам нижнее белье, немецкую полевую форму, сапоги, головной убор и даже два носовых платка. Всё было новеньким, пахло вещевым складом. Переодевшись, он предстал перед лейтенантом, тот оглядел его, поправил пилотку, затянул потуже ремень и кивнул: - Good, folgen sie mir. (с немецкого – хорошо, следуйте за мной). И лично отвёл новичка в предварительный лагерь, где передал командиру, только что сформированного подразделения. - …Но тебя могут отчислить из школы и отправить в концлагерь, - напомнил корешу Протасов. - Хрена с два меня туда отправят, - засмеялся Амбал и показал треугольную нашивку на рукаве. – Видал!? - Что это? - Месяц назад меня назначили старшим учебной группы, а не так давно дали ефрейтора и всё потому, что я выкладываюсь по полной на хозяйственной работе, ну и дисциплина в группе что надо. Усёк? Мишка на пару секунд задумался, пожал плечами, предположил: - Думаешь им нужны в тылу хорошие младшие командиры? - Верняк, в этой школе есть несколько тёплых должностей: кладовщики, заведующий санитарным блоком, начальник столовой, в самый край санитаром или во взвод внутренней охраны. Все эти фанфароны постоянно при деле, их никуда не отправляют. - А они из бывших курсантов? - Верняк, почти все. Я уже наводил справки, в этой школе только администрация, офицеры и инструкторский состав из немчуры, остальные из наших - из курсантов. Вообще мало охотников возвращаться на родину - человек пять идейных наберётся из сотни, а прочая шобла согласилась пройти эту школу, чтоб не чалиться в лагере на жидкой баланде. *** Амбал сам нашёл Протасова в предварительном лагере, внутренняя охрана его хорошо знала и пропустила без лишних вопросов. В лагере проныра-недоросток ориентировался как в своём родном Московском районе - от Таганки до Волочаевкой, потому сыскать новичка в свежем подразделении ему не составило труда. Дождавшись окончания построения, он угостил помощника командира взвода сигаретами и забрал на полчаса своего кореша. Обосновавшись в ближайшей курилке они принялись наперебой рассказывать друг другу о том, что произошло после налёта на инкассатора. Протасов был буквально сражён внезапным появлением Амбала, которого он считал погибшим. Даже разговаривая с ним, он ещё с четверть часа не верил в реальность происходящего. - Как же так? Мы же бежали рядом, я же видел как ты запнулся, грохнулся плашмя и лежал неподвижно. Пока меня, с раненой ногой, не огрели наганом по жбану, - горячился он. - Было, было, - усмехался в ответ кореш. – Про Куцего знаю точно, помер там же, у магазина, а меня в спину пуля ужалила, да так, что дышать не мог, кровь хлынула горлом, воткнулся мордой в асфальт. Понимаю, что уйти не смогу, в общем, взяли меня тёпленького… *** После Амбал поведал, как легавые его обыскали, вместе с санитарами погрузили в карету скорой помощи и отправили в больничку. Там его одежду покромсали на лоскуты, осмотрели, перебинтовали, сделали укол. В палате он слышал, как врачи говорили о застрявшей в лёгком пуле, как обсуждали сроки проведения операции. В первый день Амбал чувствовал себя хреново - с трудом дышал, постоянно харкала кровью, а от навалившейся слабости еле двигал пальцами. Потом до него дошло - это от потери крови и для того, чтобы быстрее восстановиться, нужно больше жрать. На второй день боль в груди поутихла, кровь горлом больше не хлестала, молодой организм боролся за продолжение жизни. Бандит притворялся умирающим, но изо всех сил налегал на скудную больничную пищу, просил добавки. Персонал шёл навстречу, так как важную персону охранял сотрудник милиции. Все три дня на больничной койке Амбал напрягал извилины, решал как поступить дальше: дождаться операции, чтобы здоровеньким предстать перед пролетарским судом и подыхать потом на лесоповале или попытаться сбежать на волю с пулей в правом лёгком? На волю страсть как хотелось, но было боязно – вдруг, с проклятым свинцом в теле, он через неделю загнётся. Помирать молодым не хотелось, он только обрёл нормальную житуху, только намеревался перейти от мелких краж к серьёзным делам. В трудным выборе помог случай. Менявшая под ним утку нянечка - пожилая сварливая баба Груня, на третий день его пребывания в палате, проворчала: - Чего прикинулся юродивым? До уборной дойти не может, антихрист. Мой Степан с Первой Мировой с осколком в грудине возвернулся и ничего, здоровее прежнего был - и уголь заготавливал, и мебель починял, и на работу в артель пристроился. А этот лежит и лежит. Ух, деспот малахольный. Упрёк больничный няньки воодушевил Амбала и подтолкнул к действию. Поздно вечером, он притворился спящим, заодно усыпив бдительность сидящего за дверью палаты легавого, потом медленно сел на кровати, ощупал повязку на груди и прислушался к своему состоянию - голова кружилась, но в целом, он чувствовал себя сносно. Амбал поднялся и мелкими шажками до топал до окна, правая створка легко открылась - стоило приподнять шпингалет. Третий этаж, выглянул он наружу, вернувшись в кровать, Амбал принялся вязать из простыни и пододеяльника подобие верёвки. Через пять минут бесшумно перевалившись через подоконник, начал спускаться. - Что-то я ни хрена не понимаю, - Мишка качнул стриженой головой. - Как же ты оказался здесь? Ведь я на допросах никого не сдал, не про тебя, не про Стёпку, не про Чуваша и Куцего легавые не знали. Я на всех допросах лепил им про Экибастуза и Серого. - Ты держался молодцом, Миха, - похлопал Амбал кореша по спине, потом взглянув на часы поднялся. - Тебе пора возвращаться в барак. А о том, каким дурным ветром меня сюда занесло расскажу в следующий раз. *** Протасов угодил в престижную разведывательную школу Абвера. Размещалась она в двадцати километрах восточнее Варшавы, в местечке Сулеювек, на бывшей даче Пилсудского и имела номер полевой почты 57 219. (Пилсудский Юзеф Клеменс 1867 - 1935гг. – военный, государственный и политический деятель Польши, первый глава возрождённого польского государства, основатель польской армии, маршал). Густой лес, тишина, пешие патрули вокруг глухого периметра из колючей проволоки. Лишь в пятистах метрах к югу, по железке, каждые двадцать минут грохотали поезда. Школа была образована в октябре 1941 года и подчинялась непосредственно штабу Валли. (штаб Валли – специальная, разведывательная структура управления Абвера заграницей, созданная в июне 1941 года, основными задачами являлись разведывательная, контрразведывательная и диверсионная работа против Советского Союза). Тщательно подобранные преподавательский и инструкторский состав готовил здесь агентов-разведчиков и радистов. На территории располагались фотолаборатория, мощная радиостанция, мастерская по изготовлению фиктивных документов, а также общежитие офицерского состава. Начальником школы числился майор Моус, которого почему-то называли Марвец. Одним из заместителей работал, уже знакомый Михаилу, оберлейтенант Александр Эфлинг. Из десятка, расположенных поблизости концлагерей, сюда привозили завербованных советских военнопленных младшего и среднего командного состава со средним и высшим образованием. Не брезговали немцы и вербовкой бывших уголовников - этого добра в школе также хватало, около 40% курсантов, в процессе обучения, отсеивались и возвращались в лагеря. Оставались наиболее способные и трудолюбивые. Одновременно в Варшавской школе обучались до трёхсот пятидесяти человек, срок обучения зависит от способностей контингента и потребности в агентуре, но не превышал полугода. Курсантам запрещалось покидать территорию школы и общаться с местным населением. Варшавская школа являлась Центральной и во многом,ю показательный по методике подготовке квалифицированной агентуры Абвера. Одним из местных изобретений была психологическая подготовка агентов путем метода взаимного допроса. Курсантам разрешалось употреблять слово товарищ, разучивать и петь советские песни, читать советские газеты, чтобы, как выражались немецкие сотрудники, «не отрываться от придуманного большевистскими пропагандистами реализма» . На специальных макетах советских городов курсанты учились ориентироваться, следить за объектами, маскироваться. Раз в месяц практиковались письменные работы, в которых будущее агенты обосновывали собственные планы борьбы с большевизмом. Помимо идеологических целей эти откровения ещё крепче привязывали агента к здешним немецким шефам. В школе каждый курсант имел псевдоним, свои настоящие имена и фамилии упоминать категорически запрещалось. Амбала теперь величали Сербом, Протасов стал Пичугой. *** Закончив полный курс обучения разведчики, радисты и диверсанты переводились в специальный лагерь, где получали самые свежие данные по работе в Советском тылу, а также фиктивные документы, радиостанции, шифры, советские деньги, оружие и снаряжение. Через 7—10 дней агенты перебрасывались во фронтовые подразделения Абвера, а те переправлялись их в советский тыл. За первые дни в предварительном лагере Протасов вымотался так, что едва передвигал ноги. Рано утром его учебная группа в составе подразделения бежала два круга вдоль периметра из колючей проволоки, затем занималась на снарядах. После завтрака ефрейтор вёл курсантов учебные классы, где офицер преподаватель, рассказывал им на свежую голову об ужасах коммунистического режима. Потом группа отправляли на уборку территории, затем следовал час строевой подготовки, после обеда разрешалось десять минут покурить и снова в класс - изучать основы диверсионной работы. Свободного времени, у будущих агентов, практически не было, если не считать получаса между вечерним построением и отбоем. Впрочем подобие выходного дня в распорядке недели всё же имелось - воскресный день начинался с той же зарядки, однако после завтрака, курсантов не отправляли убирать территорию, и не заставляли маршировать на плацу. До обеда все занятия проходили исключительно в классах после обеденного перекура курсантов ждала баня, смена нательного и постельного белья и свободное время до ужина. А после ужина в деревянном бараке с вывеской «Зольдатен ферейн» демонстрировались кадры немецкой кинохроники, предварявшие художественную киноленту. (Зольдатен ферейн - с немецкого солдатский клуб ) *** Протасов с нетерпением ждал ближайшего воскресенья в надежде повидать Амбала, однако тот появился только через неделю. Мишка успел помыться в бане, сменить белье и тут дежурный выкрикнул: - Курсант Пичуга! На выход! У входа в барак прохаживался Амбал с новенькими нашивками на рукавах. Со стороны картина выглядела комично - высоченный дежурный стоял навытяжку перед заморышем, на три головы ниже ростом. - Держи, это тебе, - Амбал протянул Мишке гостиницы: пачку немецких сигарет. - Всё получше ядрёной советской махорки. В курилку они не пошли - она была полна отдыхавших от работы и занятий курсантов, решили прогуляться по дорожке вдоль бараков. - У тебя уже две нашивки? - покосился Мишка на рукав кореша. - Позавчера на вечернем построении зачитали приказ, - довольно заулыбался тот. - Теперь я оберефрейтор. - Рассказывай, как ты попал в Польшу. Почесав выбритый затылок под пилоткой, Амбал признался: - Случайно вышло. Я и ведать не ведал, что так сложится. После того, как убег из больнички, первым делом вскрыл замок какой-то коммуналки. В тамошнем коридоре снял с верёвки сушившуюся одежду, подобрал обувку, прихватил ватник - по ночам-то, в конце сентября не жарко. Кое-как доковылял до Зойкиной квартиры, а там хорошо остерёгся, сначала глянул в окно,а не на приемки в дверь вломился… Несколько шагов они шли молча, лицо Амбала стало серым, каменным, лишь желваки на скулах ожили и беспрестанно натягивали загоревшую кожу.