– Сюда есть приходят, а не ошиваться, – ответила женщина. – Бродяг не пускаем. Повар приказал. – Он наш гость, – нашелся Джо. – Сейчас мы закажем ему еду. Это условия сделки. Официантка разочарованно покачала головой, но отпустила мальчишку, и тот быстро сел. – Дежурную порцию? – спросила она. – Нет уж, спасибочки, – ответил Брендан. – Мы его на работу хотим взять, а не угробить. Принесите ему сэндвич. Какой ты хочешь, малец? – Я хочу два таких, как на Кони-Айленде. С горчицей, луком и кислой капустой, – ответил мальчишка. – И тушеная фасоль сбоку. – М-да… – пробормотал Брендан. – Рад, что мы с тобой не спим в одной комнате. – Пить что будешь? – спросила официантка. – Пинту «Шефера» в охлажденной кружке. – Не жирно ли, сынок? – Тогда коктейль «Рики» с лаймом. Пока ждали заказанную еду, Джо с Бренданом узнали, что мальчишку зовут Эдди. Жил он на Деланси-стрит, в одной комнате с родителями и еще четырьмя братьями и сестрами. Мать работала на фабрике, отец болтался без работы. Джо объяснил Эдди, что разыскивает торговца Майкла Финнегана и его племянницу Фиону. Он дал мальчишке четвертак. Эдди пообещал непременно разыскать дядю и племянницу. Управившись с едой и питьем, юный сыщик спросил, где Джо остановился, и отправился выполнять поручение. – А ты не боишься, что он только все испортит? – спросил Брендан, глядя вслед Эдди. – Он не сделает хуже того, что уже сделал я, – ответил Джо. Брендан развалился на стуле, вытирая рот. – Я тоже двину, – громко рыгнув, сказал он. – Нужно купить для новой работы сапоги попрочнее. И новую шляпу. – Шляпа тебе зачем? Брендан хитро улыбнулся: – Вечером иду в гости к семье Феррара. – И чтобы повидаться с Альфи и Фредом, тебе нужна новая шляпа? – Нет, конечно. Что, дурень, не допер? Я ж только для прикрытия иду к братьям. Кого я хочу видеть, так это Анджелину. – Ее ты увидишь только во сне. Альфи с Фредом помнят твои шуточки и знают, что ты за фрукт. Они тебя к их сестре на пушечный выстрел не пустят. – Это мы еще посмотрим. Они распрощались. Брендан зашагал в южном направлении, а Джо – в северном. Ходьба благотворно повлияла на его настроение. Неказистые дома Нижнего Ист-Сайда сменились красивыми особняками из песчаника. Это место называлось Грамерси-парком. Беспокойство Джо уступало место оптимизму. В городе попадались приятные уголки, и сейчас Джо находился в одном из них. Нью-Йорк был многогранен. Здесь хватало жестокости и борьбы за выживание. Но город имел и другие, волнующие грани. И те грани, если смотреть на них глазами Брендана, Альфи и Фреда, были полны надежд и обещаний. Многие здесь начинали совершенно новую жизнь. Нью-Йорк давал людям второй шанс. Может, даст и ему. Когда он шел по Ирвинг-плейс, его внимание привлекла перепалка между рабочими и их прорабом. – Парни, вы что, оба белены объелись? Ушей лишились? Я же велел вам первую вывеску снять совсем, а на ее месте закрепить другую, с названием галереи. – Я думал, их нужно вешать обе, одну над другой, – сказал кто-то из рабочих. Джо увидел причину спора – красивую вывеску на стене кирпичного особняка. Затейливыми буквами на ней было выведено: «ЧАЙНАЯ РОЗА». – Она сейчас наверху, – продолжал прораб, – но вот-вот спустится. Она велела мне немедленно снять эту вывеску. Когда она увидит ваши художества, то яйца мне оторвет, а потом я оторву ваши. Знаете ведь ее характер. Живо исправляйте! Джо покачал головой и усмехнулся. Кто ж владеет этим особняком? Должно быть, какая-нибудь старая ведьма, если способна нагнать страху на рабочих и их прораба. Джо зашагал в сторону Двадцать третьей улицы, где жил галантерейщик М. Р. Финнеган. О нем Джо узнал от хозяйки меблирашки. Возможно, этот человек и окажется дядей Фионы. Глава 53 Фиона стояла в роскошной, полной зеркал примерочной и хмурилась на корсет, который ее заставили надеть. – Мне не нужен корсет. Я их не люблю. От них кожа чешется. Мадам Эжени, модная и очень дорогая нью-йоркская портниха, и бровью не повела. – Речь не о том, что вы любите, а о том, что требуется вашему платью, – изрекла она. Портниха обошла вокруг Фионы, оценила, как сидит корсет, после чего надула губы и недовольно покачала головой. – Симона! – крикнула она. Появилась юркая молодая женщина с подушечкой для булавок на запястье. – Слушаю, мадам. – Затяни потуже. Остановишься, когда я скажу. Фиона чувствовала, как ловкие пальцы помощницы развязали шнуровку. Затем колени Симоны уперлись ей в поясницу и те же пальцы начали затягивать этот жуткий панцирь. – Хватит! – запротестовала Фиона. – Так слишком тесно! Я не смогу ни сесть, ни есть, ни даже… думать! Но и эти протесты не тронули мадам Эжени. – В день вашей свадьбы вы и не будете садиться, чтобы не помять платье. Есть тоже не будете, чтобы его не запачкать. И уж конечно, вам незачем думать! Когда люди думают, они морщат лоб, а это сразу испортит ваше прекрасное лицо. У вас одна задача – выглядеть красиво… Симона, еще чуть-чуть, – распорядилась мадам, постучав по бокам корсета. Симона с силой потянула за концы шнуровки. В это время мадам схватила груди Фионы и высоко подняла их. – Завязывай! – распорядилась она. Симона завязала узел, и Фиона вдруг стала обладательницей высоких, полных грудей, напоминающих два бланманже. – Черт побери! Этот корсет сделал мне грудь в два раза больше! – сказала она, поворачиваясь к Мэри и Мэдди, сидевшим сзади в глубоких креслах. – Какая красота! – воскликнула Мэдди. – Просто загляденье! Обязательно закажу себе такой же корсет. Мадам с Симоной ушли за свадебным платьем. Фиона повернулась к зеркалу, хмуро разглядывая себя. Проклятый корсет давил со всех сторон, ограничивал движения, был настоящим орудием пытки. Она не могла дышать. Застонав от отчаяния, она ощупью развязала узел, сорвала с себя корсет и швырнула на пол. Потом спрятала лицо в ладонях, удерживая слезы. – Фиона, что случилось? – спросила подбежавшая Мэри. – Ничего, – ответила она, глядя покрасневшими глазами на подругу. – Ничего? Тогда почему ты плачешь? – Мэри, Ник должен был сюда приехать, – сказала она, взвинченная до крайности. – Помочь мне с платьем. Когда мы в последний раз были здесь, он даже пометил у себя на календаре. Он обещал приехать. Как без него я узнаю, что платье хорошо на мне сидит? – Если обещал, значит приедет, – сказала Мэри. – Просто запаздывает, только и всего. – Нет, дело не в этом. Он не запаздывает. Он решил не приезжать. Я не видела его с самого дня нашей ссоры. Прошла уже неделя. Он сегодня не приедет. И на свадьбу тоже. Мэри и Мэдди встревоженно переглянулись. Фиона рассказала им о крупной ссоре с Ником. Они безоговорочно приняли ее сторону, охая, вздыхая и говоря, что Ник не имел права так себя вести. Фиона и сама злилась на такое обращение с собой, на его издевательские слова. Но сильнее всего она злилась из-за его правоты, признавать которую ей было невыносимо. Она не хотела расставаться с «Чайной розой». Но у нее не было выбора. После ссоры с Ником она отправилась к Уиллу и еще раз спросила, почему он настаивает на всех этих ограничениях и почему растить детей нужно обязательно в загородном поместье. Она сказала, что предпочитает жить так, как жила, даже после рождения детей. Он был категоричен: это исключено. Уилл еще раз объяснил ей: женщины его класса не появляются на публике с большим животом. И потом, если она беспечно отнесется к своему здоровью, перенапряжение скажется и на здоровье ребенка. Из-за этого у многих женщин случаются выкидыши. И как она, имея маленьких детей, одновременно сможет заниматься своими чайными фантазиями? Он понимал ее горячее желание работать, понимал, что́ двигало ею, но теперь в этом нет необходимости. Та часть ее жизни заканчивается. Он достаточно богат и обеспечит ее всем, что она пожелает. С избытком. Уилл был непреклонен, и она не отважилась вновь заводить разговор на эту тему. В кругу Уилла про беременную женщину говорили, что она находится в уединении. Какое вранье! На самом деле это напоминало тюремное заключение. Там, где она выросла, женщины и не думали прятать свою беременность. Почти все семьи в Уайтчепеле были многодетными, и большой живот не считался чем-то необычным, а тем более постыдным. Ну что постыдного может быть в большом круглом животе, напоминающем раздутый парус? Все знали, кто обитает внутри живота и почему. Какой бы скрытной ни была женщина, через девять месяцев появлялись очевидные и неопровержимые доказательства ее супружеской жизни. На Монтегю-стрит дети были повсюду: на руках матерей, вверенные заботам старших сестер, качающиеся на отцовских коленях. Они были частью жизни, а не помехой, выбивавшей женщину из колеи. Никто из уайтчепельских женщин и не подумал бы бросить работу из-за беременности. Они убирали и стряпали. Носили продукты с рынка. Мели полы пабов до тех пор, пока схватки не укладывали их в постель. Родив ребенка, они возвращались к работе и не считали роды каким-то особым событием. Стоя в примерочной мадам Эжени, Фиона вдруг яростно позавидовала Нику, Нейту и Мэдди. Они мечтали и работали ради осуществления своих мечтаний. Как и она. Но у них это продолжалось, а у нее подходило к концу. Мадам Эжени принесла чай, кофе и печенье. Мэри протянула Фионе чашку чая. Сделав глоток, Фиона поставила чашку на столик. Мэри заботливо вытерла ей лицо. Привычно, словно это было чумазое лицо Шейми или перепачканное печеньем личико Нелл. – Ник обязательно придет на твою свадьбу, – сказала она, беря Фиону за руки. – Ему просто надо остыть. – Он меня ненавидит, – печально вздохнула Фиона. – Чушь какая! Скажешь тоже – ненавидит. Он тебя обожает. Дай ему немного времени. А тебе не приходило в голову, что помолвка могла больно по нему ударить? Может, он немного ревнует? – Ревнует? Мэри, не смеши меня! Ты же знаешь: как женщина я его не интересую. – Можно ревновать и друга. А ты – самый близкий его друг. – Его семья, – добавила Мэдди.