— Полагаешь, они поехали вместе? — Скорее всего. Вист был весьма охоч до легких денег и не брезговал шантажом, а шантажисты редко хорошо заканчивают. Думаю, он вполне мог купиться на щедрые посулы своего будущего убийцы. Ну, скажем, журналист получает крупную сумму и оставляет эту историю в покое, или как-нибудь приукрашивает ее, или хотя бы опускает биографические подробности. А деньги дома, в Клари, убийца не доверяет банкам. И Вист радостно бежит покупать единственный дорогущий билет, а его новый друг готовит убийство. Непонятно, как вышло, что у него под рукой оказался пожиратель и ничего больше подходящего, но… Всякое случается. — Тогда остается самый главный вопрос: что же такого в этом чудесном исцелении, если ради своей тайны он готов убивать? Ну не секта же, в самом деле! — Вопрос, да. Надеюсь, выясним. Посмотри, может, там еще что-нибудь интересное в этой папке есть? Или в тетради. В тетради, на обратной ее стороне, нашлась единственная, быстро написанная фраза загадочного содержания. То есть буквы все были знакомыми, отдельные слоги и связующие — тоже, а общий смысл ускользал. Два утверждения, противопоставленных друг другу союзом «или», и знак вопроса в конце, выдающий неуверенность, — вот и все. — Значит, как приедем, первым делом к Виту, пусть переводит, — решил Блак. — Терминологию-то он точно знает, а что не знает — по справочникам найдет. Все, больше ничего? — Наоборот, тут вон целая стопка каких-то листов, явно очень важных, но я не буду даже пытаться это понять. — Опять медицина? — Нет, ты знаешь, по-моему, это больше похоже на физику с электричеством, буквы знакомые, — рассеянно отозвалась я, отставив на вытянутой руке листок, испещренный многоэтажными формулами и мелкими рисунками с прихотливо направленными стрелочками. — Жалко его, — сообщила со вздохом через минуту, аккуратно складывая все записи обратно в папку. — Кого из них? — уточнил Адриан. — Кущина. Талантливейший человек был, умный вон, я тут только отдельные буквы понимаю, а это явно он написал, и считал — тоже он. И такая судьба… Сначала семью трагически потерял, потом головой помутился и лишился любимой работы, а потом еще нелепая жестокая смерть от рук грабителей. — А, его… Да, печальная история. — Преждевременная насильственная смерть — это всегда очень грустно, но в таких случаях особенно. И еще обидно. — В каких случаях? — Когда умирает тот, кто делал что-то очень хорошее и большое и мог бы сделать еще. Особенно врачи. Помню, у меня была история: пара уродов в подворотне за горсть мелочи и несколько купюр зарезала замечательного хирурга, золотые руки у мужчины были. Сотни, даже тысячи жизней спас. И тут эти. Так тошно на них смотреть было… — Я поморщилась. — Ни капли раскаяния. Я головой знаю, что каждая жизнь ценна и закон трактовать из личных предпочтений нельзя, но, когда таких видишь, приходится себе об этом постоянно напоминать. Вроде бы и тот был человек, и вот эти — люди. А какая разница… — Надеюсь, тебе не пришлось отпускать их за недостаточностью улик? — покосился на меня Блак. — Да нет, им по полной вышло, — отмахнулась я. — Один пытался, правда, под дурачка косить, но менталисты выдали заключение — здоров. И это особенно противно, с сумасшедшего-то какой спрос. Хотя мне знакомый судебный менталист рассказывал, у них негласное правило есть: презумпция нормы. Есть какие-то сомнения и разногласия? Значит, нормален. Можно протащить по самой границе статистической нормы? Значит, нормальный, и пусть отвечает по полной. К ним же отправляют на освидетельствование исключительно по тяжким статьям, если нет совсем уж откровенных предпосылок или требования какой-то из сторон. — Чтобы наказания не избежали? — Не столько это, сколько… В спецлечебницах же тоже менталисты работают. Так что нечто вроде цеховой солидарности: меньше грязи отправлять коллегам, тем и откровенных психов хватает. Только ни один менталист в этом, конечно, на трезвую голову не сознается. — То есть тебе признался на пьяную? — Ну… они тоже люди. — Я пожала плечами. — И прокуроры. И даже адвокаты. Было у нас шесть лет назад дело серийного насильника и убийцы. Шестнадцать эпизодов, и это только доказанных. Столько грязи, так мерзко… Одно только утешало: такое дерьмо даже в уголовной судебной практике редко встречается. Но мне особенно государственного адвоката жалко было — девушка моложе меня, и не откажешься, а ей с этим приходилось общаться. Когда я приговор зачитала и этого конвой увел, я что-то закопалась, и адвокат у меня что-то спросить хотела, уже не помню. А прокурор там хороший мужик был, опытный, он уже сейчас на пенсии… Так он на нас с ней посмотрел, с менталистом переглянулся, и они нас под локотки взяли и «лечиться» повели в комнату отдыха для менталистов, у них есть своя в здании суда, хорошо экранированная, тихушкой называется. Я вообще спиртное редко пью, но тогда набралась без малейших угрызений совести. Извини. — Я запоздало смущенно улыбнулась. — Меня редко накрывает о работе вспоминать, но когда накрывает — обычно всерьез. — Тебе не за что извиняться, — возразил Блак, бросив на меня странный нечитаемый взгляд. — Сейчас было очень… уместно. Хороший повод задуматься. — О чем? — О жизни, — отозвался он. — Да ладно, не бери в голову. Давай лучше о чем-нибудь более жизнерадостном, а то ты совсем загрустила. Лучше что-нибудь забавное расскажи, не может же его не быть. — Ну почему, хватает… И до конца пути мы попеременно травили забавные байки из практики, я — из судебной и студенческой, Адриан — из времен учебы в спецшколе, из жизни Клари и, что удивительно, из служебных будней у Разлома. Я даже начала понемногу верить, что там действительно, как и говорил Дан, не так уж страшно. Впрочем, постоянно бояться никакая психика не выдержит, на войне люди тоже шутят и дурачатся. Глава девятнадцатая, в которой определяется главный подозреваемый После возвращения как-то так само собой получилось, что я продолжила участвовать в расследовании вместе с Блаком. Мы приехали домой, бросили вещи, поздоровались с соскучившимися кошками, причем даже независимая Вакса маячила рядом — под ноги не лезла, сохраняя дистанцию и собственное достоинство, но взирала на нас достаточно благосклонно, хваля за возвращение. В отсутствие хозяина за ними приглядывала соседка, так что особых причин для жалоб у зверья не было, но Адриану они определенно доверяли больше. А потом я спросила, куда дальше, и некромант не стал поправлять или напоминать, что я в лучшем случае свидетель. Сначала мы завернули в участок. Там оставили машину на стоянке, потом Блак сдал всю городскую добычу заместителю и узнал последние новости, которые, впрочем, сводились к простому «все тихо». Серьезных происшествий не было, подозреваемые вели себя прилично, подвижек в расследовании тоже никаких. Пока мужчины обсуждали расследование и Клет готовился всерьез взяться за просмотренные мной и не начатые еще папки, я тихонько сидела на стуле, с интересом оглядываясь и ожидая, когда про меня вспомнят и отошлют уже домой. Отношение к этой перспективе было двойственным. С одной стороны, на прописанный менталистом отдых участие в расследовании не походило, и вообще это не мое дело, хотелось бы все-таки выспаться и погулять по городу, пока погода располагала: небо потихоньку затягивали высокие светлые облака, но еще было довольно тепло и сухо. Но с другой стороны, было очень интересно наблюдать за процессом и участвовать в нем, а еще на периферии сознания постоянно пульсировала тревожная мысль о том, что меня по-прежнему хотят убить и самое безопасное по этой причине место — где-то рядом с Блаком, вызвавшимся меня защищать. Оказалось, последнее соображение разделял и шериф, потому что на прямой вопрос заместителя, что я здесь делаю (заданный, конечно, в гораздо более вежливой форме), напомнил о нападении в отеле и заявил, что ему так спокойнее. Опять же, помощь от меня есть — я хорошо вслух читаю. — Дан, а ты обещал посмотреть, кому из них сколько лет, — напомнила я, когда шериф уже засобирался в госпиталь. — Точно! А он еще спрашивает, зачем мне твоя компания, — обрадовался шериф. — Ну да, когда своя голова не тем занята, только и надежды что на чужую, — насмешливо улыбнулся Клет. Он поглядывал на нас обоих со странным выражением в глазах, как будто ему было одновременно смешно, любопытно и очень хотелось что-то сказать, но он изо всех сил сдерживался. — Ты не зубоскаль, глянь протоколы, вопрос действительно важный, — одернул друга Блак, украдкой показав кулак, но я жест все равно заметила. Интересное совпадение, но оба мужчины действительно оказались почти ровесниками. Зеною Донту исполнилось шестьдесят пять в начале лета, а Савину Тургу — шестьдесят четыре в его конце. — Ну что, делаем ставки? — весело предложил Клет. — Как думаешь, кто из них? — Если выбирать из двоих, то аптекарь, — после секундной заминки решил шериф. — Интуиция? — не удержалась я. — Логика, — возразил Блак. — Трагедия в Фелете случилась в конце лета, и если это был предпоследний пациент Кущина, то по возрасту как раз больше подходит он. Не за пару же дней целитель сделал все свои выводы! Хотя мог и за пару, тут не угадаешь. Но… Знаешь, Кир, возьми-ка ты их обоих за шкирку и к нам. Только поосторожнее. Они, конечно, оба нейтралы, но мало ли. Алхимик все-таки алхимик, а убийца наш уж очень ловко общается с духами. Или мне самому заняться… — Да ладно, иди к Виту, справимся как-нибудь, — со смешком отмахнулся Клет. — Я все-таки тоже боевой некромант, а не учительница младших классов. — Я, может, потому и волнуюсь, — почти серьезно возразил Дан. — Учителя — люди суровые, они кого хочешь в узел завяжут. А некроманты — существа трепетные и нервные, травмированные службой. — Хоть бы при госпоже Шейс со своими глупостями не позорился, — укоризненно качнул головой Кириан. И мы в конце концов все же ушли. Некромант сдержался и не сказал того, что его распирало, только вежливо попрощался. А вот я — не утерпела и на выходе все-таки задала Блаку вопрос о поведении его помощника. Реакция оказалась неожиданной. Адриан досадливо поморщился, глянул на меня как будто виновато и заметил себе под нос: — Мне кажется, тебе не понравится ответ. Может, пусть это остается загадкой? — Вот уж теперь — точно нет, — еще больше заинтересовалась я. — Ладно, только не ругайся. После твоего допроса Кир мне заявил, что декады не пройдет, как я тебя в постель затащу. Мол, я уж очень откровенно на тебя глазею, а тебя это не возмущает. Ну и учитывая, что он не один такой наблюдательный… Я, конечно, обещал кое-кому устроить сладкую жизнь, если их дури хватит на тотализатор, но почти уверен, что это не помогло. — Ясно, — вздохнула я. — Коллектив есть коллектив. — Не сердишься? — спросил Дан, глянув искоса. — Неприятно, конечно, но глупо всерьез обижаться и ждать от людей чрезмерной тактичности, уж мне ли не знать. — Я усмехнулась с горечью. — Но вообще, оставаясь жить у тебя, было бы странно надеяться, что не пойдут слухи. А что, правда глазел? Я и не заметила… — Правда, — кивнул Блак. — А ты думаешь, я про халат твой шутил, что ли? Нет, это, конечно, был удар ниже пояса, но в остальное время тоже, знаешь ли, сложно взгляд оторвать. — А почему ты по Клари на машине не ездишь? Быстрее же, — поспешила я уйти от скользкой и совсем уж отвлеченной темы. — Да неудобно по здешним улочкам. Кое-где, конечно, достаточно широко, но дольше придется искать, где машину приткнуть, чем пешком дойти. А в старой части и не проедешь. Тут автомобилями пользуются, если что-то крупное привезти нужно или товар в магазин. Доктора Вистона Траса нам пришлось поискать. Оказалось, за время нашего отсутствия кое-что все-таки произошло: местный хирург, Блесс, ушел на больничный, и эксперту пришлось его подменять. Действительно больничный, а не очередной внеплановый, как они тут говорили, «заплыв». Как рассказала немолодая словоохотливая лаборантка, доктор допился до трясущихся рук и, кажется, наконец что-то осознал. Он не смог начать операцию, швырнул скальпель в угол и выскочил из операционной, бросив и пациента в наркозе, и всю бригаду. Говорили, устроил натуральную истерику у главврача, тот отпаивал его чаем прямо как был, в стерильном хирургическом костюме и перчатках. Траса срочно вызвали проводить операцию, а Блесса отправили на больничный и в Фонт, лечиться от алкоголизма. В эффективность этого лечения лаборантка не верила, но зато верила в появление настоящего хирурга. Дело в том, что после операции скандал закатил уже оторванный от своих дел Вист, главный врач поклялся выбить нормального хирурга и, сбросив все дела на заместителей, лично уехал в Фонт требовать специалиста. Судя по всему, его происходящее тоже достало до печенок. Потом выяснилось, что Трас на срочной операции, и пару минут мы посидели под дверью. А потом Блак рассудил, что не судмедэкспертом единым, и пошел искать другой источник информации. И это оказалось даже к лучшему. Первой и единственной жертвой нашего интереса стала весьма харизматичная особа, заведовавшая маленьким диагностическим отделением, которое занимало несколько комнат в подвале здания. Сослали диагностов туда из-за удивительно современной и хорошей светокамеры. Эта штуковина состояла из массивного, на вид стеклянного, ложемента, который требовал под собой надежного фундамента и такой же массивной крышки. В «коробочку» клали пациента, закрывали ее и рассматривали, что у человека внутри. Позволяла она исследовать и внешний вид органов, и даже потоки энергий. С ограничениями, конечно, но все. равно — отличное подспорье. В ведении госпожи Лунк находились (и составляли диагностическое отделение) эта самая светокамера, пара молодых артефакторов при ней, несколько приборов попроще, один врач и два практиканта. Заведующая отделением была бойкой пожилой женщиной, звонкой и круглой, как мячик, с тугими серебристыми кудряшками, собранными в небрежный пучок, и в тонких круглых очках. Приняла она нас охотно, а когда уяснила, что именно от нее нужно, еще больше воодушевилась, с интересом углубившись в изучение краткой истории болезни. И реакция оказалась неожиданной. — Так я все-таки верно диагноз поставила! — обрадованно воскликнула она. Мы переглянулись. — Я правильно понимаю, вы знаете, что это за пациент? — уточнил Блак, похоже боясь поверить в такую удачу. — Разумеется, знаю! — с некоторой обидой в голосе отозвалась она. — За кого вы меня принимаете, милый Адриан?