— Иначе не скажешь, — проворчала в ответ и пошла на кухню, приводить в порядок собственные мозги. Ну вот как, как я могла забыть про таблетки? А потом еще удивлялась, чего я такая нервная и пару дней назад чувствовала себя лучше… Конечно, чувствовала! Потому что именно вчера я с этой пересадкой в Фонте благополучно забыла про лекарства, а менталист честно предупреждал, что без них будет гораздо хуже. Вот оно, пожалуйста, обещанное «хуже» во всей красе! Кошки таскались за мной по дому как привязанные. Вернее, «за» таскалась серая со странным именем, а рыжая путалась под ногами с такой увлеченностью, как будто смыслом ее кошачьей жизни было ронять попадающих на охраняемую территорию двуногих. Интересно, как часто ей удается опрокинуть хозяина? Или тот привык и с ним подобный фокус не проходит? В итоге из кухни я поднималась, держа Гайку на руках, против чего та на удивление совершенно не возражала. Наоборот, настырно лезла в лицо, норовя его облизать, и громко тарахтела от удовольствия. Сопровождали они меня и в ванную. Причем поначалу я попыталась оставить зверей за порогом, но рыжая истошно орала, и слушать это не хватило сил и терпения, так что пришлось делить водные процедуры с ними. При этом Кактус невозмутимо свернулась клубочком в раковине, а Гайка уселась на краю ванны. Третью, черную, я за все время хождения по дому так ни разу и не встретила. Непередаваемое блаженство — наконец-то погрузиться в горячую воду и расслабиться. Конечно, никаких дополнительных удовольствий вроде ароматной пены или масла у хозяина не нашлось, но это уже мелочи. Главное — наконец избавиться от неприятных ощущений на коже после нескольких дней в поезде. Немного полежав без движения, я все-таки взялась за книгу, но с ней не заладилось — никак не удавалось сосредоточиться на истории. То ли стоило благодарить за это ванну, то ли лекарство уже подействовало, но мысли успокоились и перестали судорожно метаться вокруг моих собственных эмоций, после чего предсказуемо свернули к вещам более серьезным: к убийству. Я запоздало осознала слова шерифа о том, что пожирателя нельзя натравить и совсем не факт, что прикончить собирались именно журналиста. Конечно, здравый смысл подсказывал, что вероятность этого невелика: да, Марг предупреждал о чем-то подобном, но вряд ли таинственный недоброжелатель успел бы так быстро отличить подделку и нагнать меня в Фонте, да еще подготовить такой трудный способ убийства. Впрочем, вот тут я не уверена. Интересно, насколько сложно достать именно такого духа? А то, может, у убийцы их целая коллекция… Ладно, в любом случае повода для паники пока нет. Даже если этот журналист успел сообщить кому-то, что видел меня в Фонте, все равно вычислить нужный поезд никто бы не успел, и убили наверняка того, кого собирались. Успокоив себя, я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить какие-нибудь детали вчерашнего дня, которые могли бы быть полезны: черного человека, слова убитого, пассажиров и каких-нибудь праздношатающихся у вагона. Но увы, моя наблюдательность оставляет желать лучшего: еще один аргумент за то, что хорошего следователя бы из меня не вышло. Все, что я смогла вспомнить, — это ожидавших отправки пассажиров, и то лишь потому, что внимательно разглядывала их, гадая о типах защитных артефактов. Только уже запрыгивая обратно в фургон, Адриан подумал, что стоило бы задержаться дома, раз его туда занесло, и нормально поесть, но махнул рукой. Потерпит до вечера, зато гостья отдохнет и, может, немного успокоится. В этот раз он и без подсказки друга заметил, что женщина на грани истерики, вот и стоит отойти от нее подальше. А кошки в этом деле куда лучшие помощники, чем он сам: что-что, а успокаивать плачущих женщин некромант не любил, не умел и учиться не стремился. Никакой растерянности или трепета, впрочем, не испытывал, равно как и злости, воспринимал как дурную погоду или иную досадную неприятность, от него не зависящую. И старался по возможности избегать. — Хороша штучка, — разбавил тишину Дорк. — С норовом. Так держать! — Он насмешливо подмигнул. — Узнаю про тотализатор — пожалеете, — спокойно ответил Блак. — Какой тотализатор? — убедительно изобразил удивление сержант. — Любой. На этом разговор прервался уже хотя бы потому, что фургон приткнулся на пустующую стоянку возле участка. Заместителя в кабинете не оказалось, наверное, пошел допрашивать свидетелей. Адриан грохнул на его стол книгу убитого, поколебавшись пару секунд, положил сверху записную книжку, а себе взял папку с газетными вырезками. Здравый смысл подсказывал, что все самое интересное, объясняющее приезд журналиста, будет именно там. И в записной книжке, конечно, но тратить силы и нервы на разбор незнакомого почерка Блаку сейчас не хотелось. Подборка бумаг в папке… мягко говоря, настораживала и не радовала, особенно вкупе со способом убийства. Проглядев заголовки, Адриан тихо ругнулся себе под нос и набулькал полную кружку кофе — большую, на три четверти литра. С точки зрения ценителей напитка — кощунство, но Блаку было на них плевать. Он вообще не любил кофе, но эта горькая черная жижа хорошо прочищала мозги. Желто-серые вырезки из разных газет со всех сторон освещали единственное событие двадцатилетней давности: появление последнего зарегистрированного одержимого. Случай общеизвестный, произошел на памяти Адриана, и они разбирали его на занятиях, но за давностью лет, конечно, детали забылись. Гораздо лучше помнилось, как мать переживала, что ему придется с этим всем столкнуться, — некромант же, а тут такие ужасы. Вселение духов в тела живых людей было не слишком уж редким и чаще всего не заканчивалось ничем серьезным. Долго удержаться в живом теле духи не могли при всем старании, собственная душа так или иначе вытесняла интервента. Вероятность того, что этого не произойдет, была ничтожно мала, и обычно подобное происходило при добровольном согласии живого, которому такой обитатель не причинял особого вреда. Изгнать его было легче легкого, несмотря на то что в прежние времена таких людей боялись. И не только их. Раньше одержимыми называли людей, творящих под воздействием духов всякие страшные вещи. Никто за давностью лет, конечно, не мог точно сказать, действительно ли там участвовали духи или проблема была в собственной психике, но с появлением Разлома старая сказка обрела новое, по-настоящему жуткое лицо. Тело человека, которым управляло… нечто. Нечто достаточно разумное, чтобы успешно скрываться и ускользать от некромантов. Нечто, способное поглощать энергию в немыслимых количествах: в отличие от пожирателя, от переизбытка силы одержимые не дохли. Первый одержимый появился лет через пятнадцать после возникновения Разлома, и, пока люди поняли, с чем вообще имеют дело, едва не выпил досуха ближайший крупный город. Двоих следующих удалось уничтожить ценой меньших жертв — некроманты хоть немного были готовы к появлению этого существа. Последнего, о явлении которого повествовали вырезки, двадцать лет назад поймали на удивление быстро, он не успел убить и сотни несчастных. Последней жертвой стал некромант Дионас Бург, уничтоживший тварь ценой собственной жизни. Читал Блак медленно. Для человека деятельного эта собственная медлительность была сложным испытанием, но за годы он приноровился. Старательно проговаривал слова про себя, делал паузу после каждого предложения, проверяя, дошел ли смысл прочитанного до сознания, и если нет — перечитывал заново. Газетные заметки в этом смысле были для некроманта почти благословением Творца: хороший стиль, простая речь, недлинные предложения, отсутствие сложных витиеватых конструкций. Так что читал их Адриан почти бегло, если сравнивать с какими-нибудь указами и законами. Вырезки начинались со статьи об артефакторе Алоисе Мане, который стал сосудом и, соответственно, первой жертвой. Служившие у Разлома некроманты сами обеспечивали собственный быт, но не всё и не всегда они могли сделать самостоятельно, кое для каких работ приходилось звать специалиста, чтобы хотя бы указал место неисправности и проинструктировал, что с ней делать. Алоис Ман был из числа таких специалистов. Доподлинно неизвестно, в какой момент и как он подцепил пассажира, но большинство журналистов и экспертов сходились во мнении, что произошло это где-то в дороге, на обратном пути. Больше всего рассказов было о жертвах: сотня человек, широкий простор для всевозможной пишущей братии. В основном трагические, хорошо написанные истории, так любимые обывателями, жаждущими пощекотать себе нервы. Попалось несколько плохих копий протоколов вскрытия и допросов душ убитых, но ничего вразумительного или интересного, на взгляд Адриана, в них не содержалось. По мнению убитого журналиста, похоже, тоже, потому что во всех этих вырезках были подчеркнуты только места и даты смерти. Пришлось, ругаясь и костеря Разлом с его духами, искать подробную карту того региона, крепить к доске на стене поверх карты Клари, доставать большую лупу и, беспрестанно матерясь, искать населенные пункты. Чтение карт давалось некроманту еще сложнее, чем рукописный текст. Постепенно лист покрылся криво торчащими во все стороны булавками. Воткнув последнюю, Адриан отошел, зажмурился, потер глаза, пытаясь дать им отдых. Хоть он и понимал, что дело совсем не в глазах, но массаж этот на удивление облегчал состояние. Немного отдохнув, Блак наконец критически взглянул на дело рук своих и озадаченно присвистнул. Жертвы явственно отмечали путь одержимого. Условную прямую линию вдоль Разлома. Аномалия эта расположилась в гористой местности. Именно там брал свое начало Ржавый хребет, который тянулся вдоль всего Белого лепестка, на дальней его оконечности отрезал Клари от Фонта и обрывался в море. Но одержимый двигался в другую сторону, в совсем уж дикие места у основания лепестка. Там Разлом упирался в Границу — пространственный шов между лепестком и Сердцевиной. Покойный Морриг Вист мог быть хоть самым неприятным человеком во всем мире, но наблюдение сделал интересное: подобное поведение одержимого не укладывалось в обычную логику этих существ. Опрометчиво, конечно, выводить статистику из четырех случаев, но тем не менее первые три отличались от этого. Одержимые, как любые потусторонние твари, рвались в толпу, туда, где больше людей, больше пищи, а здесь… Мелкие не городки — поселки, в основном шахтерские, где он не задерживался. Более-менее крупный населенный пункт — Фелет, где и закончился его путь. Что понадобилось в тех краях одержимому? Очень интересный вопрос. Надеялся перебраться в Сердцевину? Навряд ли. За пределами Белого лепестка духи теряли свою силу и очень быстро таяли, не в состоянии питаться — черпать энергию из потока, чуждого им, и поглощать силу живых существ. Это разумные сочетали в себе все силы и могли использовать собственные таланты по всему миру, а стихийные порождения, к которым относились и потусторонние сущности, за пределами родных лепестков не выживали. Особенно крупные и сильные. Хотел что-то сделать с Границей или Разломом? Хотеть он мог что угодно, вот только Граница неподвластна силам смертных, а Разлом… Возможно, конечно, но совершенно непонятно, что именно. Дух хотел позвать друзей? Обеспечить им свободный проход в мир смертных? Теоретически неопределенно, звучит грозно и грандиозно, самое то для газетного заголовка. Но то, о чем громко кричат с первой полосы, обычно отражает действительность очень криво и преувеличенно. А на самом деле… Да творец знает, за каким демоном понесло одержимого в те края! И в те ли — или цель его лежала где-то ближе, не доходя до края лепестка. Вот только ничего примечательного на этом пути Адриан не видел: все те же редкие черные точки поселений, попавших на каргу только благодаря ее крупному масштабу. Какие-то названия казались смутно знакомыми, но скорее за счет банальности и повторяемости. Сам Блак служил на другом конце Разлома, поэтому эту местность не знал. Но главное, Клари лежал на противоположном от вероятной цели одержимого конце лепестка, и какое отношение имел к той давней истории родной город, Адриан пока даже теоретически не мог предположить. Постояв минут десять у карты, глядя сквозь нее, некромант встряхнулся и пошел читать дальше. А дальше закономерно шла история уничтожения одержимого. Трогательный рассказ о жизни обыкновенного парня Дионаса Бурга, молодого некроманта всего второго года службы и, без всяких шуток и оговорок, настоящего героя. В газетах этого не было, да никто и не стал бы разглашать подробности, а вот его будущим коллегам, осваивающим собственный дар, очень подробно описали, как именно Бург уничтожил опасную сущность. Просто потому, что любой из них мог оказаться на его месте. Некромантия и менталистика — это фактически две стороны одной медали, просто первые работают с душами мертвых, а вторые — с душами живых. Работать на границе двух состояний, в момент умирания, способны маги обоих направлений. Оба могут подтолкнуть замершие чаши весов в нужном направлении, но есть одна принципиальная разница: если к смерти подтолкнет менталист, дух, скорее всего, не найдет покоя, застрянет в мире, а если некромант — отправится на перерождение быстрее, чем это случается в естественных условиях. Подтолкнуть за грань сытого, нахапавшего чужой энергии духа, занявшего здоровое сильное тело, неопытный и не очень сильный Дионас Бург не мог. Но в тот момент, когда порождение Разлома присосалось к нему, некромант толкнул за грань свою душу, и та, благодаря прочной энергетической связи, утащила за собой и паразита, и остатки души несчастного артефактора. Теоретически далеко не самый сложный фокус, требующий, однако, точности, аккуратности и концентрации. Адриану, к счастью, подобного делать не приходилось, иначе шерифом в Клари служил бы кто-то другой, но он, видевший вблизи множество порождений Разлома, мог представить, какое мужество и сила воли необходимы для этого. Для того чтобы сосредоточенно думать над тем, как убить врага, когда потусторонняя тварь жрет тебя заживо. А на оценку ситуации и принятие решения у Дионаса была всего пара секунд. Для них, бывших всего на три года моложе Бурга, он стал примером для подражания. Каждый был уверен, что на месте того некроманта поступит так же, и даже вполне искренне хотел на нем оказаться. О том, что это смерть, никто из них совершенно не думал. И уж конечно пропускали мимо ушей то, что наставники старательно вдалбливали в их горячие головы: что подвиг и самопожертвование — это, безусловно, достойно восхищения и уважения, но их дело — как раз подобного не допускать. Тщательно выполнять свой долг, быть внимательными и собранными, чтобы кому-то из товарищей — рядом, на соседнем участке или в городе — не пришлось жертвовать собой. Это потом уже стало ясно, насколько правы были наставники, когда голова вблизи Разлома очистилась от восторженных глупостей, а на смену им пришла ответственность и осознанность. Отвлеченный воспоминаниями, эту часть бумаг Адриан изучал особенно долго. Встряхнулся, только когда в руки попала копия докладной записки капитана участка, где служил погибший некромант, с подробностями расследования происшествия. — Ишь ты, какой пронырливый писака, — пробормотал Блак себе под нос. Документ был не то чтобы секретным, но для служебного пользования, и случайным людям, особенно журналистам, в руки его так просто не давали. Интересно, как и где он достал эту бумажку? Никаких сомнений и двойственных толкований записка не допускала. Все коротко, по существу и почти так, как им рассказывали во время учебы. Да и какие разночтения, если у трагедии была куча свидетелей, тела опознали, а шлейф смертей прервался? Последней в папке оказалась пара страниц, вырванных из какой-то книги, — кроме номеров, на них, увы, не было никаких обозначений. Книгу Адриан не опознал, а вчитавшись, понял, что вообще не подозревал о ее существовании, хотя с удовольствием ознакомился бы с полной версией. Это были мемуары. Действительные или вымышленные — неизвестно, но написанные от первого лица — адъютанта персоны знаковой и более чем неоднозначной, генерала Этеона Отока. Некроманта легендарной силы, командовавшего второй армией в ту последнюю войну Белого и Зеленого лепестков, которая окончилась с появлением Разлома. Тогда же закончилась жизнь и половины личного состава гой самой армии. Тот период, пусть и сравнительно недавний, был окружен мрачными легендами и противоречивыми слухами. Никто доподлинно не знал, что тогда приключилось и как возник Разлом, а если знал правду и имел доказательства — помалкивал. Вину за трагедию возложили на Отока, а оправдаться тот не мог. Отношение самого Блака к этой персоне и этим событиям за всю жизнь менялось трижды. Сначала, в детстве на уроках истории, он верил в официальную версию. Потом заинтересовался и, уже обучаясь в спецшколе для некромантов, переменил мнение на строго противоположное — неофициальное, но тоже очень популярное. Часть даже весьма маститых историков считали Отока жертвой интриг высшего командования и тогдашнего парламента, которому харизматичный, по отзывам современников, генерал, талантливый оратор и любимец народа, стоял поперек горла: если бы война за приграничные земли с их богатыми золотоносными жилами окончилась победой, он вполне мог на волне народной любви подняться на самый верх и взять власть в свои руки, скинув парламент. Сейчас, с высоты накопленного жизненного опыта, Адриан считал обе эти версии слишком категоричными и идеалистичными и занимал позицию где-то посередине, склоняясь к тому, что Оток действительно лелеял мысли о власти и в трагедии виноват он, но вряд ли происшествие было делом лично его рук и его собственной инициативой, он наверняка следовал приказу свыше. А потом те, кто этот приказ отдал, узрев результат, поспешили отмежеваться и подчистить следы. Не просто же так через полгода после трагедии главнокомандующий, который отдавал Отоку приказы, скоропостижно скончался якобы от старой болезни, но почему-то был сожжен без всякого публичного прощания. Блак никогда не слышал, что человек, проведший половину войны рядом с генералом, выжил и больше того — умудрился оставить мемуары. Интересно все-таки, что это? Оригинал? Фальсификация? Или просто художественный вымысел, о чем автор добросовестно предупредил где-нибудь в предисловии? Впрочем, в последнем случае вряд ли подобный текст мог кого-то всерьез заинтересовать. Литературной ценности он не имел, стилистически был коряв и беден, да и угол зрения на трагедию для художественного вымысла оказался неожиданным и слишком скучным. Писатель бы скорее выбрал образ чудом выжившего свидетеля катастрофы, а этот текст был написан от лица человека, которого отослали с поручением. С каким, очевидно, упоминалось раньше, потому что в отрывке фигурировал «пакет» без пояснений. Многословно, прыгая с одного на другое, адъютант строил предположения о повлекших катастрофу событиях. Он упоминал некий ритуал, который должен был провести его командир в связке с несколькими боевыми магами, тем самым призвав на помощь армии духов, и предполагал, что ошибка в его составлении или проведении и вызвала появление Разлома. Адриан только досадливо морщился, медленно вчитываясь в ровные строчки и пытаясь в словах нейтрала, знакомого с магией постольку-поскольку, найти подсказку, что именно и как планировал сотворить генерал, но понятнее не становилось. К тому же Блак с иронией сознавал, что понимает в той истории гораздо больше, чем автор этих строк. Без всяких свидетельских показаний было очевидно, что некроманты провели какой-то грандиозный ритуал и прорвали ткань реальности. Причем явно не один Оток: как бы он ни был силен, а вызвать такие разрушения в одиночку человек неспособен. Кроме того, сейчас уже вполне достоверно было установлено, что соседи как раз тогда нанесли по позициям белых сокрушительный удар, и наверняка именно в этом — в наложении сил — заключалась причина катастрофы. Блак даже предполагал, что место и время проведения-ритуала соседям слил кто-то из своих, иначе объяснить такую точность не получалось. Пожалуй, все, что Адриан мог вынести полезного из этого обрывка, — точное местоположение ставки командования и, соответственно, место проведения ритуала. Такие сведения ему прежде не попадались, историки по этому поводу спорили, и разница выходила в несколько десятков километров. Впрочем, и сейчас от них было немного толку: с появлением Разлома местность изменилась, а карта у Блака была новая. Единственное, что приходило в голову, — что точка столкновения сил находилась там, куда двигался последний одержимый, иначе просто не было смысла соединять все эти вырезки в одну папку. Само по себе наблюдение, конечно, могло бы заинтересовать какого-нибудь историка и даже наделать шуму при правильной подаче. Конечно, можно было — и следовало — поискать старую карту и глянуть уже по ней, но некромант не видел причины с этим спешить. Ну двигался одержимый вдоль Разлома. Вполне возможно, место проведения ритуала приобрело какие-то заметные энергетические особенности. И даже не исключено, что это давно вычислено теоретиками: некромант уже много лет не интересовался деталями исследований, если те сами не падали в руки. Но почему Моррига Виста понесло с этими сведениями сюда? И, к слову, что он до этого делал в Фонге? Оставалось надеяться, что записная книжка прольет свет на сложившуюся ситуацию. Адриан полистал ее и нехотя отложил — это не газетные вырезки, тут он намертво завязнет и ничего полезного не выяснит, надо ждать Кира. А в Фонт все-таки придется ехать. Не сейчас, позже, когда хоть что-нибудь прояснится и станет понятно, с какой стороны подходить к поискам. Но без вариантов, потому что вопросы только копятся. Вот и в школу надо бы заглянуть и уточнить, совершил ли журналист открытие с этим нестандартным поведением одержимого или изобрел колесо. Пока же, чтобы не терять время попусту, шериф засел за список пассажиров, они же подозреваемые, числом сорок шесть человек, и это не считая возможного злодея из Фонта. За два списка, которые, впрочем, совпали: составленный полицейскими с соблюдением всех процедур опознания и предоставленный начальником поезда. Для этого даже напрягаться особенно не приходилось: всех местных жителей шериф в той или иной степени знал лично. В число наименее вероятных злодеев первым делом попали четверо детей с родителями. Все местные, родились и выросли тут, дальше Фон га никуда не ездили, дружили семьями — трое из детей учились вместе в одном классе. Обычные семьи — не идеальные, не проблемные. Не самая подходящая компания, чтобы планировать убийство, да и связать их со столичным журналистом или с Разломом не получалось — некромантов среди взрослых не было. Сразу минус десять человек, уже неплохо. Хотя стоит узнать, что они забыли в Фонте, когда учебный год уже начался. Следом отправились пятеро бывших студентов, которые тоже вряд ли могли иметь отношение к журналисту. Четверо спокойно отучились, отгуляли последние каникулы, получили все бумаги и сейчас возвращались домой, чтобы начать самостоятельную жизнь и работу, а один вылетел с позором и ехал в сопровождении отца. Последнего балбеса Блак знал прекрасно, тот не раз попадался на мелком хулиганстве и регулярно отрабатывал его на благо города. Шериф с самого начала был уверен, что ничего путного из затеи с его учебой не выйдет, и вот пожалуйста! Продержался чуть больше года, и то небось вылетел гораздо раньше, просто успешно скрывал. Отца его некромант тоже отложил в стопку потенциально невиновных, но сделал мысленную зарубку с ним поговорить. Не о деле — о сыне. Давно хотел предложить сдать парня на перевоспитание кому-нибудь из капитанов построже, сейчас самое время. А там, глядишь, вдали от материнской юбки выйдет из него что полезное. Мальчишка ведь не так уж плох, просто избалованный и безалаберный. Еще немного посидев над списками, Адриан сократил число возможных подозреваемых до шестнадцати человек, в число которых вошли и проводница, и отдыхающая у него дома госпожа судья. Всерьез в виновность обеих он не верил, но и ручаться за их невиновность не стал бы. Это если, конечно, убить пытались не столичную гостью, что, с учетом брелока и места происшествия, весьма сомнительно. Шестнадцать — это много, но все же лучше, чем сорок шесть. Те, кто путешествовал или часто уезжал по делам, кто не всю жизнь прожил в Клари или переехал сюда из иных мест, то есть теоретически мог иметь контакты в столице или даже около Разлома. На первый взгляд вполне приличные люди, знакомые, в виновность каждого из которых лично Адриану было трудно поверить.