— Отказ от претензий, — пояснил он, перехватил недоумённый взгляд и с досадливой гримасой пояснил: — Да Вдовец в очередной раз правила меняет, всё хочет свой зад прикрыть! Мы уже такие подписали. Семён, скажи! — Ага! — подтвердил аспирант, не отрываясь от микроскопа. — Подписали. Вид у него был далеко не самый счастливый, и Леопольд счёл нужным заметить: — Петь, да тебе вообще не о чём волноваться! Тебе плацебо давать станут! Кочевряжиться я не стал, поставил в нужном месте закорючку, расписался в журнале посетителей и, кинув ручку на стол, шагнул к двери. — Всё, пока! Убегаю! И — побежал. Да так до первой половины понедельника и не останавливался. Тренировка на силовых установках, блиц-опрос подопечных, поездка на аэродром, вылет к Эпицентру и десантирование за пределами особой научной территории. Новые вводные, новый учебный бой, новые подвохи. Работа с пленными, резонанс, до предела насыщенное событиями воскресенье и как его продолжение — одно занятие за другим всю первую половину понедельника. Вишенкой же на торте стала очередная тренировка по развитию сверхспособностей. Выложился на все сто процентов, и оказался вознаграждён увеличением мощности до пятидесяти пяти киловатт. А ещё успел вдрызг разругаться с Герасимом, который обозвал выданный мне в библиотеке список литературы филькиной грамотой и отпиской. — Да тут одни курсовые и дипломные работы! — тряс он им у меня перед лицом. — И самой старой — пять лет! Пять! Это седьмая вода на киселе! Все практические исследования в этом направлении лет пятнадцать назад завершились! И ты вот на это полгода своей жизни потратил? Серьёзно? Захотелось послать умника куда подальше, но я каким-то неимоверным усилием воли переборол этот позыв и заявил: — У меня твоих связей нет, знаешь ли! — А чем тебя ходатайство Звонаря не устраивает? Вот дальше, слово за слово мы и поругались. Но без особых последствий, скорее даже наоборот. Герасим выпустил пар и поостыл, после чего пообещал мне посодействовать с получением нормальной литературы по разделению потенциалов, вместо этого, как он выразился, мусора. В остальном же двое суток — как не бывало. Впрочем, лучше бы так продолжалось и дальше. Это я со всей отчётливостью осознал, когда был остановлен на выходе из лабораторного корпуса караульными и оказался без каких-либо пояснений препровождён ими в приёмную Вдовца. Что дело дрянь, стало ясно, как только увидел в кресле хозяина кабинета капитана Городца — майором я решил не именовать его даже мысленно, дабы случайно не оговориться и не попасть впросак. Здесь же проглядывал какие-то бумаги Евгений Вихрь, а на диванчике скромно устроился Альберт Павлович, и его мягкое округлое лицо сейчас как никогда походило на маску, живыми казались только глаза. Сам Вдовец, заламывая руки, расхаживал по кабинету, именно он и потребовал от меня объяснений: — Ты зачем в субботу к Медунцу заходил? — Простите? — продемонстрировал я растерянность, хоть и прекрасно понял, что речь идёт о моём позавчерашнем визите в лабораторию Леопольда. Просто усомнился в праве научного работника задавать вопросы в присутствии специалистов вполне определённого профиля. И да — его моментально заткнули. — Филипп Гаврилович, дальше мы сами, — сказал Евгений Вихрь и попросил: — Ответь на вопрос. — Для участия в эксперименте требовалось подписать отказ от претензий к институту, вот Леопольд и попросил зайти, — сообщил я. — Лаборантка, которая сейчас за секретаршу, слышала наш разговор. Вдовец бросил стучать горлышком стеклянного графина о край стакана и с истеричными нотками выкрикнул: — Эксперимент! — Он начал капать в воду какой-то пахучий препарат и уже куда тише пробурчал себе под нос: — Эксперимент, подумать только! На сей раз начальник оперчасти его реплику проигнорировал и спросил: — За последний месяц ты заходил туда девять раз. Зачем? — Да без какой-либо определённой цели, — пожал я плечами. — И не только там встречались, ещё и в буфете чай вместе пили. Приятельствуем, вот и общались. А что стряслось-то? Стряслось явно что-то серьёзное, поскольку Вихрь ничего не ответил и задал очередной вопрос: — Сколько ты там пробыл в субботу? — Подпись поставил и ушёл. Меньше минуты, думаю. — Кто-то ещё был при этом в лаборатории? — Семён — ассистент Леопольда. Больше никого. — За тобой заперли? — Там пружина и айлийский замок с защёлкой. Специально запирать не нужно. — Дверь во второе помещение была закрыта? Я уже понял, что никто мне ничего объяснять не станет, поэтому от встречных расспросов воздержался и кивнул. — Закрыта — точно. Заперта или нет — не проверял. — А сейф? — Сейф всегда закрыт. И тут вновь отмер Вдовец. — При тебе его когда-нибудь открывали? — выстрелил вопросом заведующий лабораторий. — Знаешь, что там хранилось? — В сейфе-то? — уточнил я и стрельнул взглядом сначала на Георгия Ивановича, а затем на Альберта Павловича, миг поколебался и впервые за беседу соврал: — Понятия не имею, что в сейфе хранилось. Мы просто чай пили и о всякой ерунде болтали. Работу не обсуждали. У меня образование не то. Городец упёрся ладонями в столешницу и с решительным видом поднялся из кресла. — Филипп Гаврилович, немного позже мы вас ещё побеспокоим, а пока приходите в себя. — Я с вами! — Не нужно, — остановил его Вихрь. Альберт Павлович тоже оставаться в кабинете не пожелал, встал с диванчика, потянул носом воздух и уточнил: — «Валокордин»? Вдовец кивнул. — Да, мне привозят из-за границы. У нас не сыскать. — А вы пятьдесят грамм коньячку примите и полегчает, — посоветовал Альберт Павлович и указал на дверь. — Пётр Сергеевич, вы с нами. Ну я и пошёл, конечно. В приёмной меня так и дожидались два сотрудника Бюро оперативного реагирования в полной боевой выкладке, эти пристроились сзади, и я ощутил сосущую пустоту в животе, но поглядел на кураторов и раньше времени паниковать не стал. Сейчас всё прояснится само собой: идём-то в лабораторию Леопольда! Коридор оказался перегорожен бойцами ОНКОР, распахнутую настежь дверь осматривали эксперты, рядышком беседовали старший советник Спас и Эдуард Лаврентьевич — специальный агент контрольно-ревизионного дивизиона, встречаться с которым мне доводилось уже дважды. Тут же вышагивал туда-сюда с заложенными за спину руками директор Бюро оперативного реагирования. — Ну? — хмуро бросил при нашем появлении Роберт Маркович. — Есть подвижки? Линь, если ты… — Мой подопечный, — немедленно перебил его Альберт Павлович, — проходит по этому делу свидетелем, только и всего! — Свидетелем чего?! — возмутился я. — Я сюда просто бумажку подписать заскочил! При мне ничего не происходило! Городец ощутимо пихнул меня в бок, грозно встопорщил усы и пробурчал: — Поговори нам ещё тут! Евгений Вихрь указал на распахнутую дверь и сказал: — Проходи, только ничего не трогай. Все эти расспросы заранее приготовили к тому, что ничего хорошего в лаборатории меня не ждёт, ничего хорошего там и не оказалось, ещё и воняло, несмотря на распахнутое настежь окно, редкостной дрянью. Только запах — ерунда, можно и потерпеть. Семён лежал, навалившись грудью на стол рядом с опрокинутым микроскопом, из его виска торчала загнанная едва ли не на две трети стальная самопишущая ручка. Полной уверенности у меня не было, но что-то подсказало, что мёртв ассистент Леопольда уже не первый день. Пожалуй, лежит тут с субботы. Иначе к чему бы все эти вопросы? С пяти часов субботы у меня железное алиби… А так… Я шумно сглотнул и заявил: — Когда уходил, он был жив! Георгий Иванович фыркнул, Альберт Павлович потребовал от входной двери: