— Эти негативы? Удержать невозмутимое выражение лица мне удалось с превеликим трудом, но вроде как справился, ничем не выказал эмоций. — Давайте глянем, — сказал я и вытряхнул из конверта плёнку, уже проявленную и нарезанную на отдельные кадры. Изучил один такой прямоугольник на просвет и даже ругнулся от неожиданности: — Блин! — Вот тебе и блин, Петенька, — покачал головой Альберт Павлович. — Не доработал ты, не докрутил ситуацию. Вляпался. — Будут последствия? — вздохнул я. — Уже были, — поморщился Альберт Павлович. — Мне по твоей милости полдня в разъездах провести пришлось. А какую истерику особист дома отдыха закатил, ты бы только слышал! Но на свой счёт не беспокойся, я преподнёс всё внеплановой проверкой режима. С целью повышения бдительности, так сказать. Никуда дальше эта информация не уйдёт. Я хмыкнул и постучал по негативу, на котором злоумышленник в моём лице проникал на режимный объект, и спросил: — А почему сигнализацию не поставили, одной фотосъёмкой ограничились? — Да есть там сигнализация! Вот почему её не включили — это вопрос. Альберт Павлович собрал все негативы в конверт и кинул его обратно в верхний ящик стола. — Остальные свидетельства твоего неуместного поведения уже уничтожены. — Да что там неуместного было-то? — попытался изобразить я оскорблённую невинность. — Ты знаешь что! — жёстко выдал в ответ куратор, округлое лицо которого на миг растеряло всю свою показную мягкость. — Держись от этой барышни подальше! Я поморщился. — Да всё понятно. Я поэтому о негативах разговор и завёл. Если их увидит Лев… Альберт Павлович перебил, ударив пальцем по краю стола. — Не в нём дело! Разработка семейства Карпинских — лишь вершина айсберга! Пойми, для тебя связь с любой роковой красоткой, с любой женщиной-вамп много безопасней отношений с Ингой! С ними ты не коллинеарен, у тебя с ними пересечение в одной-единственной точке — в постели. А с этой девчонкой устремления крайне схожи, только у неё куда активней жизненная позиция и много больше амбиций. Одному богу известно, куда вас заведёт её стремление к социальной справедливости и твои навыки! Одно могу сказать совершенно точно: ничем хорошим это не кончится! — Скажете тоже… — Скажу! — кивнул куратор. — Но даже если обойдётся без эксцессов, остаться в тени с ней у тебя уже не выйдет. Ты будешь вынужден принять одну из сторон и вываляться в политических помоях. А нам надо оставаться над схваткой! Я поджал губы. — Кому — нам? Кто — мы? Точнее — вы? И разве вы вне политики? Разве я вне политики? На прямой ответ куратора о принадлежности к конкретной структуре я не рассчитывал, но ошибся. — Мы? — Альберт Павлович поглядел на меня с прищуром. — Не в моих принципах делиться чужими секретами, но и продолжать использовать тебя втёмную тоже против правил. Так вот, Петя… Не хочу тебя шокировать, но мы с тобой служим в охранке. — Куратор полюбовался на моё вытянувшееся от изумления лицо и негромко рассмеялся. — О, не воспринимай всё так буквально! Это лишь наиболее близкая аналогия. С таким же успехом я мог назвать нас тайной полицией ректора или секретной службой особой научной территории. Но это всё не совсем то. На самом деле мы — клуб. Я какое-то время переваривал услышанное, потом уточнил: — Клуб — это как масонская ложа или как тайное общество? — Совсем не первое и не совсем второе, просто закрытый клуб. Если угодно, сборище неравнодушных интеллектуалов и практиков со своими целями, задачами, уставом и структурой. — И главный у вас… — У нас, Петя. Не у вас, а у нас. Председательствует в нашем клубе ректор, — оповестил меня Альберт Павлович. — Правда, выступает господин Коваль тут скорее в своей ипостаси главы наблюдательного совета научной территории. Мы лишь направляем, управляем и купируем. Но не участвуем. Я вздохнул. — Особо понятней не стал. — Поваришься в этой каше — разберёшься, — уверил меня куратор и протянул два заполненных машинописным текстом листа с пропусками под шапку. — Подпиши. Первый оказался поручением на проведение ревизии некоего объекта, обозначенного кодовым названием «Приют», второй — обязательством не разглашать информацию, ставшую известной мне в результате оной проверки. Я поставил подписи и расшифровал их, потом спросил: — Думаете, студентов получится прижать срамными снимками? Я бы не рискнул. Одна ошибка — и секрет зеркальных потолков перестанет быть секретом. — Шантажируют лишь тех, кому есть что терять. Преимущественно состоявшихся и поднакопивших жирок, обременённых семьёй, положением в обществе и репутацией, — беспечно пожал плечами куратор. — И мой тебе совет: отвыкай мыслить столь прямолинейно. Мы лишь собирали оперативную информацию для разработки интересных нам персонажей. К слову, а что на сей счёт можешь поведать мне ты? К слову, не к слову, а рассказывать о времяпрепровождении своих коллег пришлось во всех подробностях. Упомянул я и об оргии в люксе, что заставило куратора досадливо покривиться. — Скрывать не стану, столь интимные отношения трёх руководителей студсовета, которые на публике друг друга не жалуют, стали неприятным сюрпризом. Большое упущение с нашей стороны. Придётся на ходу менять кое-какие планы. — Альберт Павлович посмотрел на меня и сказал: — Очень тебя прошу, не путайся с Ингой. Я и не собирался, выдержал театральную паузу из чистого упрямства. А как иначе? Если отдать на откуп кураторам свою личную жизнь, проще уж сразу целибат принять и не мучиться. — У меня нет к ней никаких чувств, — заявил я, за цепочку вытянул из кармана часы и демонстративно отщёлкнул крышку. — Побегу? Альберт Павлович молча указал на дверь. Следующим пунктом назначения стал лабораторный корпус. Шёл туда в глубокой задумчивости, ещё и в приёмной Вдовца с четверть часа просидел, размышляя над словами Альберта Павловича. Я кандидат на вступление в закрытый клубе интеллектуалов и практиков, где председательствует ректор? Забавно. И откровенно говоря — тревожно. Впрочем, несравненно сильнее меня сейчас беспокоило очень уж затянувшееся ожидание еженедельной аудиенции у господина Вдовца. Возникло даже подозрение, что заведующий намеренно маринует меня перед неприятным разговором, но плохо думал о нём совершенно напрасно. Неприятного разговора был удостоен Леопольд. Он выскочил из кабинета красный будто рак, с грохотом захлопнул за собой дверь и порывисто зашагал через приёмную, но заметил меня и остановился. — Петя, привет! Сможешь зайти сегодня? Я покачал головой. — Нет, спешу. — Да там всех дел на пару минут, — принялся увещевать меня Леопольд. — Меньше даже! Я заранее один документ подготовлю — подпишешь и беги! Ничего не оставалось, кроме как тяжко вздохнуть и пообещать: — Хорошо, заскочу. Задребезжал телефонный аппарат, подменявшая секретаршу лаборантка сняла трубку и сообщила: — Здесь Линь. — Потом уже обратилась ко мне: — Филипп Гаврилович ждёт. Надо полагать, все силы заведующий израсходовал на перебранку с Леопольдом, поскольку на сей раз с придирками не цеплялся и без единого возражения принял заявку на отпуск спецпрепарата, после чего попросил подождать в приёмной. Настроение пошло на поправку, и я приметил быстрый взгляд, коим стрельнула в меня печатавшая на пишущей машинке лаборантка. Тогда и сам присмотрелся к ней повнимательней и отметил, что барышня очень даже ничего. Попутно вспомнилась наша первая встреча и возник вопрос, так ли случайно были продемонстрированы мне стройные ножки. Я немного поколебался и всё же достал из портфеля припасённую на вечер шоколадку, выложил её на стол. — Это вам. Барышня захлопала длинными ресницами. — Зачем ещё? — За вредность, — улыбнулся я. Лаборантка рассмеялась. — За вредность молоко выдавать должны! Как тут Люба работает, просто не представляю! — Я — Пётр, — представился я. — А вы… — Евгения. Поинтересоваться, какие конфеты предпочитает Евгения и застану ли её здесь в следующую субботу, помешало дребезжание телефонного аппарата. Барышня сходила в кабинет заведующего и вручила мне завизированную заявку на отпуск спецпрепарата, пришлось откланяться. Впрочем, могу и не ждать следующей субботы, а заглянуть в приёмную с конфетами прямо в понедельник. Мысль эта невесть с чего воодушевила, на радостях я спустился к Леопольду, отсалютовал Семёну и захлопал в ладоши. — Давай! Давай! Давай! Бежать пора! Леопольд выложил на стол какой-то бланк, скрутил колпачок со стальной самопишущей ручки и протянул её мне.