знаешь, что я буду непоколебимо честен. — О да. Я всегда могу положиться на твою непоколебимую честность. Интересно, каково будет наказание за пощечину другому студенту? Если бы мы были в художественном зале, или в кабинете Фитца, или в столовой, я могла бы сделать это и выяснить, но не здесь. Я бы не посмела рисковать своим библиотечным билетом. Губительная ухмылка появляется на губах Рэна. Этот порочный изгиб его губ абсолютно мучителен. Когда я вижу его, все, о чем я могу думать — это жар его губ, когда он целовал меня на том одеяле. Запах свежей сосны, соленого воздуха и полузабытых пляжей в его волосах, когда он наклонился, чтобы прижаться своим ртом к моей шее… — Это та часть, где ты рассказываешь мне, как взволнована предстоящей встречей сегодня вечером? — спрашивает он. Я игнорирую этот вопрос. — Ты серьезно собираешься рисковать тем, что Карина вернется сюда и увидит нас вместе? Рэн смотрит на меня так, словно я говорю на другом языке, и все, что я бормочу, не имеет никакого смысла. 162 — Прости, малышка Эль. Я не знаю, что сделал, чтобы поддержать эту веру в то, что мне не плевать, что думает Карина Мендоса о чем-либо, но позволь мне прояснить это. Мне все равно, если Карина вернется и обнаружит меня, сидящим в этом кресле. Мне все равно, даже если она узнает, что я хочу тебя. Мне плевать, если она узнает, что вчера вечером я засунул свой язык тебе в глотку и ты сделала мой член тверже, чем он был за два гребаных года. Вау. Я смотрю на свои руки, мои щеки пылают как сумасшедшие. — О, Элоди, — задыхаясь, шепчет Рэн. — Тебе не нравится это слышать? Что ты сделала мой член твердым? Или... тебе слишком нравится слышать это? — Ради бога, пожалуйста, не говори таких вещей на людях. Я презираю себя за то, что покраснела. Судя по тому, как он смотрит на меня, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза, он зачарован моей реакцией на его возмутительное заявление. Для меня было бы намного лучше, если бы я сохранила хладнокровие и вообще не реагировала. По какой-то причине для меня важно, что он не считает меня заикающейся, глупой, неопытной школьницей. Так не должно быть, но черт возьми, это действительно так. Рэн скользит рукой по столу, ладонью вверх, его пальцы согнуты к потолку, взгляд яростный и напряженный. — Ты ведь знаешь, как сводишь меня с ума, малышка Эль? Ты же знаешь, что мое тело больше не принадлежит мне. Я чертовски жажду тебя. И мне действительно наплевать, кто об этом знает. Рэн смотрит на свою руку, лежащую между нами на лакированной поверхности стола. Ясно, что это какой-то тест. Он ждет, когда я протяну руку и возьму его за руку. Понятия не имею, какова его конечная цель, но это похоже на ловушку, и если я возьму его за руку, то подвергну себя опасности. Я прослеживаю за его взглядом, смотрю на линии его ладони, очень сильно желая протянуть руку и провести по ним кончиками пальцев, чтобы почувствовать тепло и шероховатость его кожи… — Я знаю, о чем ты думаешь, — шепчет он. Оцепенение. Я так чертовски оцепенела. Не чувствую ничего, кроме собственного бурлящего страха. Это невозможно не чувствовать. — Знаешь? Голос Рэна мягок, как шелк, и тих, как снег, падающий зимой. — Да. И я клянусь, что ты ошибаешься. Это не какое-то пари между мной и другими парнями. Я не заключал пари на то, что тебе будет не безразлично, буду я жить или умру. Я не пытаюсь заставить тебя чувствовать ко мне что-то такое, чего ты не должна чувствовать, просто для моего собственного развлечения… — Но ведь именно этого ты и хотел, верно? Когда я только приехала сюда, ты решил, что я стану твоей следующей игрушкой. Ты хотел сделать мне больно, и ты собирался улыбаться, делая это. Я видела это в твоих глазах. — И что ты видишь в них теперь? — Я почти не слышу слов, они такие тихие. 163 Боже. Пожалуйста, Элоди, не смотри ему в глаза. Не делай этого, черт возьми. Мое дыхание застревает в горле; должно быть, оно застряло там на некоторое время, потому что мои легкие начинают гореть. Я ничего не могу с собой поделать. И я делаю это. Я смотрю на него, прямо в глаза, и мне кажется, что меня ранили в грудь, холодное, ползущее ощущение распространяется от моего солнечного сплетения. У него ясные глаза. Я не вижу в них никакого обмана. Вижу много гордости и целую кучу эго, но я также вижу самый слабый, очень слабый проблеск надежды.